Русский транзит
Шрифт:
– А чего меня обнаруживать! Я и не прятался! И не бегал ни от кого!
– Да, мы отметили… – аккуратист аккуратно усмехнулся. – Возможно, я неудачно выразился. Но вы меня поняли? Прекрасно! Но! Чем дальше, тем больше вы нам стали мешать. И не только нам. Вы помешали абсолютно всем. Вы очень неудобный человек, мистер Боярофф… Не представляю, как уживается с вами тот, кто с вами живет. Никак не могу представить!
Э, мистер! Не нравится мне твоя интонация! Захлопни пасть!
– Э, мистер! Как вас там?..
– Зовите меня Тэрри.
Да уж, друзья-соперники, да уж. Чего и следовало ожидать.
– Мы пили на брудершафт?
– Зовите меня мистер Коудли, если больше устраивает.
Шел бы ты в задницу, Тэрри Коудли! Так и знал, что не понравимся мы друг другу. Нельзя ему давать ТАКОЕ оружие против себя, зря вскинулся Бояров при намеке «уживается- живет». Однако… Марси. Неужели рекламный манекен Коудли и Марси… Тьфу! Она же не дура! Ну да Тэрри тоже, вероятно, не дурак – так только… видимость создает. Я тогда, пожалуй, пойду по его стопам – видимость. Он избрал имидж красавца-американца. Изберу-ка я имидж брайтонского русскоязычника: «Вот, бля, когда я вышибалой, бля, работал в Питере, такие, бля, понты…».
– А этот хрен с бугра кто? – в манере дешевой
– Это Лэн. Мистер Шейвере, если больше устраивает. Он представляет налоговое управление.
– Тоже глухонемой? – подначил я.
– С-сукин сын, а?! – живо откликнулся щекастый солдат удачи, неряха Лэн Шейвере.
– Не надо так, мистер Боярофф, – мягко укорил Коудли. – Мы же с вами знаем, вы умеете и предпочитаете говорить иначе. Не так ли? Читал я вас, читал…
Во, бля! Знай Коудли русский язык, непременно изрек бы сейчас наставительное «поэт в России – больше чем поэт!». Во, бля! Лучше уж я побуду в амплуа швейцара-вышибалы. Читал он меня, видите ли! Упрекнул! Мол, автор «транзитов», ЛИТЕРАТОР, – а хамит, будто малокультурный конь в пальто! Да русский человек от мала до велика готов бумагу марать, лишь бы от накопленного внутри кошмара избавиться! Не самовыражение, а избавление. Вам, американцам, хорошо! У вас, у американцев, каждому невротику – по психотерапевту. Накипело – пришел, вывалил: мол, сон дурной приснился, и вообще что-то я недоволен собой. Психотерапевт выслушает, разобъяснит, облегчит. А у нас? Разве со стенкой вытрезвителя поговоришь? Она-то уж точно глухонемая. Дерьмо-то прет наружу – и неважно, каков слой розовых лепестков сверху насыпан. Облегчился? Уф, полегчало. Такая вот, значит, загадка русской души: чуть что – рука к перу, перо к бумаге. Есть разница между «Не могу молчать!!!» и «Могу не молчать…». Она и есть разница между расейским графоманством и беллетристикой всего остального мира, американского, в частности. Во, бля! И нечего меня попрекать «транзитами», мистер Коудли. Поговорим лучше об иной печатной продукции – о четырех с половиной миллионах баксов. А тон я сам выберу и собственным словарным запасом распоряжусь по собственному же усмотрению. Нечего мне вкручивать про тайники души и давить на психику общими знакомыми. Мистер Лэн Шейвере? Из налогового управления? Отлично! Подоходный налог собирается содрать? Поторгуемся! Миллионы, хоть и в долларах, не в Штатах заработаны. И вообще – они здесь транзитом. Я их собираюсь увезти… э-э… м-м… да хоть куда! Хоть в ту же Россию-матушку (тьфу- тьфу-тьфу!), но и Багамы сгодятся. Или я все же обязан уплатить какую-то пошлину? Ради Бога! Сколько? Назовите вашу цену. Я не о том, чтобы продаться подороже, насчет блядей – это в другое место. Я о том, что парочка козырей на руках не помешала бы.
– Чемодан мой? – вопросительно-утверждающе произнес я.
Тэрри Коудли почти согласился со мной. Взглядом.
– В противоправных действиях я не замечен?
Тэрри Коудли почти согласился.
– Ну! Я пошел?
Тэрри Коудли согласился со мной целиком и полностью. Только я по-прежнему был «приклеен» к стулу-креслу.
Тэрри Коудли выпростал из железного шкафа такие знакомые мне дипломатические вализы – пустые, морщинистые. Бросил на стол. Вцепился в меня взглядом.
Ладно-ладно, блефовать так блефовать. Ишь, гляделки затеяли? Чего надо-то?!
– Отдайте дискету, мистер Боярофф.
– Какую еще дискету?!
– Ту самую. С которой вы ездили в Нью-Кеннан.
– Не знаю ни про какую дискету. Идите вы все на хрен! И вообще по какому праву меня здесь держат?! Я требую адвоката! Я требую немедленного освобождения! – блажил я, как последний урка. Ого, какой козырь вдруг пришел! Не нашли они дискету, не нашли!
– У вас – есть адвокат? – аккуратно осведомился аккуратист. – Вы будете говорить только в его присутствии? – еще аккуратней осведомился аккуратист. – Вы можете сообщить его номер? Я готов набрать. Но в вашем положении необходима стопроцентная уверенность, что адвокат возьмется защищать интересы… такого клиента. Кстати… – аккуратней некуда сообщил аккуратист Тэрри Коудли: – … если мы с вами подразумеваем одно и то же лицо, мисс Арчдейл НЕ возьмется защищать ваши интересы. Она отлично справилась с заданием и заслужила отдых. Не так ли? Все же почти два года неотлучно находится при вашей персоне, согласитесь, утомительно. Я же сказал, вы очень неудобный человек, мистер Боярофф. Даже закаленному специальному агенту такое дается непросто…
Он все-таки поймал нечто в моих глазах и – утвердительно кивнул. Но не мне, а этому самому, третьему, который за моей спиной бряцал врачебным оружием.
Меня снова ужалило. На сей раз в шею. И я… снова пошел на хрен. Кто-то мне теперь составит компанию?!
И явился мне дядь-Гоша. И сказал он:
– Военных секретов друг от друга у нас не существует. Бомбами друг друга закидать дело нехитрое, но тогда – конец. Им. И нам. Времена маразматиков прошли. Надо жить, Санечка. А жить хочется хорошо. А как жить хорошо – для советского народа тайна. И посвящены в эту тайну немногие даже из тех, кто пришел в Кремль на смену маразматикам. Наша страна, Санечка, богатейшая страна. И нищая. А почему? Потому, Санечка, что глупый пропьет свое богатство, умный – вложит в дело, а самый-самый умный – вложится в людей, умеющих делать дело. А дело, Санечка, можно делать в стране свободных людей. А наша богатейшая страна таковой не является. Так что, Санечка, эти четыре с половиной миллиона, которые достались тебе, – мелочь по сравнению с общим количеством вывезенного и размещенного… «Золото партии», Санечка, исчисляется даже не миллиардами, а… миллиардерами. Американскими, Санечка, миллиардерами. Или ты, сынок, веришь всерьез, что любой чистильщик сапог или… извини… швейцар при своей жизни может создать собственную финансовую империю? Хаммер. Максвелл. Бернер. Маккормик. Это – наши, Санечка. В прямом смысле. Они созданы нами. Нашим сырьем, нашим золотом, нефтью, ураном… Добрая половина американских миллиардеров сидит у нас на крючке, Санечка, и, работая на себя, работает на нас. Нет, Санечка, не на страну в целом, а на тех немногих, кто давно махнул рукой и провозгласил лозунг, подзабытый со времен первых революционных лет: «Обогащайтесь!». Обогащаться можно только тогда, когда на практике осуществлен наш социалистический принцип: от каждого по способности – каждому по труду, а не принцип: всем всего поровну. И
И сказал я:
– Шли бы все на хрен!
И сказал дядь-Гоша:
– Хлеб, зерно – самый простейший пример. А золото? А титан? А красная ртуть? А… трудней назвать то, что мы не вывозим для людей, умеющих делать дело. Но эта информация уже строго засекречена. И не столько от Запада, сколько от нашей страны. Буржуи сами предпочитают молчать, коммерческая тайна – это для них свято. Еще бы! Если каждый второй миллиардер преуспевает, благодаря «золоту партии»… коммунистической, которой перепадает солидный процент. Я же говорю: учет и контроль. Наши нелегалы существуют почти в каждой фирме, ворочающей миллиардами, и, повторяю, держат бизнесменов на крючке. А крючок, Санечка, прост в употреблении, но с него не сорваться. Никаких компрометирующих бордельных фотографий, никаких магнитофонных записей, никакого насилия – все в строгом соответствии с Законом. А по Закону: одним из самых тяжких преступлений в Америке является уклонение от уплаты налогов. Так что, Санечка, ты понимаешь, почему нашим буржуям выгодно молчать, набрав в рот воды, и не сообщать всему миру о происхождении миллиардов. Вот действительно: молчание – золото. Так что, Санечка, ты понимаешь, почему нашим нелегалам тоже выгодно молчать, ясно давая понять при этом, что они могут и открыть рот. И здешние спецслужбы давно в курсе, но им тоже выгодно молчать: миллиарды-то идут на благо их стране, а если секретные агенты потенциального противника способствуют процветанию Америки, пусть существуют, не так ли? Другое дело: граждане США должны платить налоги – даже с незаконно получаемых сумм. И на выявление злостных неплательщиков брошены могучие силы, гигантский аппарат – вот наши нелегалы и держат буржуев на крючке. Что скажешь, Санечка, справедливо? Что скажешь?
И сказал я:
– Шли бы все на хрен!
И сказал дядь-Гоша:
– Среди наших нелегалов сплошь достойные люди поверь мне, Санечка. Они долгие годы работают на благо Родины, Санечка. Нашей с тобой Родины. Конечно, коэффициент полезного действия равен процентам десяти-двенадцати, но иначе он и вовсе был бы нулевой. А теперь, когда всем им с каждым днем становится очевидней, что страны, по существу, нет, и кому служить – не понятно, и самое точное определение происходящему на Родине – это предательство… Да, Санечка, да. Ты вырос в другое время, ты воспитывался иначе, но у этих людей тоже была своя жизнь. И вот на старости лет – ни Родины, ни дома, ни семьи, только поливание грязью. Судьба любого нелегала, вернувшегося с холода, – тихий алкоголизм и помешательство. Третьего не дано. Вернее… третье – это остаться на Западе. Что сейчас большинство и делает. И я могу многих из них если не простить, то понять. Ты знаешь, Санечка, какая травля наших органов идет сейчас на Родине, мы подставлены крайними, хотя только выполняли приказ. Легко ли снести такой позор на склоне дней своих? Позор и предательство, Санечка, ты понимаешь? И меня предали, Санечка, меня сдали, как пешку. Но я – офицер. Или, если по-шахматному, слон – пожертвовав мной, можно и партию проиграть. Что скажешь, Санечка, справедливо? Что скажешь?
И сказал я:
– Шли бы все на хрен!
И сказал дядь-Гоша:
– В консульстве от меня откажутся. Факов и ему подобные. Они считают, что с дискетой покончено, что я без дискеты – отработанный материал. Ты ведь звонил в консульство, Санечка? Ты понимаешь меня, сынок? Ты меня хорошо понимаешь? Прости, сынок, за мое к тебе недоверие, но даже если бы ты попытался узнать содержимое дискеты, тебе бы не удалось. Она закодирована, и код известен только мне. Я знаю тебя очень хорошо, я знаю: ты и не пытался. Да, Санечка? Ты понимаешь меня, сынок? Дискета, Санечка, в нашем с тобой положении – единственное спасение. О себе я уже не думаю, я думаю о тебе, поверь, сынок. Они выпустят тебя на свободу – я поставил им такое условие. Они готовы отдать тебе эти жалкие миллионы из чемодана. Это действительно мелочь – на оперативные нужды. Так сказать, помощь братским партиям. Мир разведки – особый мир. Мы с ними играем в одну и ту же игру, по одним и тем же правилам. И если бы ты не вмешался и не нарушил все мыслимые правила, деньги бы попали по назначению – здешним коммунистам. Но ты сам вызвал огонь на себя, проявил сложную комбинацию… Ни одного провала за все годы, Санечка, ни одного – и вот… У разведки много уровней. Вся эта мелюзга – Лихарев, Головнин, Галински, Перельман… Не самый нижний, но средний уровень. И на своем уровне они приложили все силы для того, чтобы заставить тебя замолчать раз и навсегда. А я, поверь, Санечка, приложил все силы для того, чтобы ты остался жив. Они по-своему честны, сынок… Я не про мелюзгу, я про американцев, понимаешь, Санечка? Они освободят тебя и отдадут тебе чемодан с долларами – в конце концов, ты заслужил компенсацию, а они, конечно же, с большим удовольствием отдадут миллионы тебе, чем… Гэсу Холлу. Еще и повеселятся. Но взамен – дискета. Я повторяю, Санечка, никакого криминала. На дискете – всего лишь бухгалтерия, наша бухгалтерия, учет и контроль. Каждому миллиардеру, как говорится, по файлу. Данные, полученные от наших нелегалов по нашим миллиардерам. Приход-расход. Моя задача, Санечка, свести все клочки в единое целое и переправить в Москву. Там-то над этими данными поработают: кто кому и сколько должен, понимаешь меня, сынок? Это единое целое – и есть дискета. Но они, Факов и ему подобные, сами сдали меня, теперь я считаю себя вправе распорядиться информацией по своему усмотрению. Ради тебя, Санечка. Дороже у меня никого нет. И это не предательство, сынок. Это возмездие за предательство. Вопрос обо мне решается не на уровне Факова и ему подобных, а значит, меня сдала Москва. Это давно уже не та Москва, которой мы, органы, служили верой и правдой, да-а… Что скажешь, Санечка, справедливо? Что скажешь?