Русский Вид. Книга вторая: Волк
Шрифт:
По мнению мужчины, его супруга была очень холодна и скучна в постели, а также, невероятно стыдлива. К немалой досаде своего мужа Катя со слезами на глазах отказывалась экспериментировать и пробовать «что-то новенькое», например, особо экстравагантную позу или оригинальную «игрушку» из специализированного магазина. Надежды Антона научить свою «девочку» всему тому, что он умел сам, подстроить Катюшу под свои изысканные потребности гурмана в любовных утехах, так и не оправдались.
А ведь будучи долгое время официально один, Антон не привык отказывать себе в разнообразных удовольствиях, которые можно было получить прямо на дом, лишь
И ведь девушка даже не заметила каких-либо перемен, разве что работы у Антона прибавилось, и он стал чаще задерживаться по делам. Сказать честно, Катя даже была рада, что с некоторых пор муж перестал требовать от нее «совершенно недопустимого» и оставил в покое. Может быть, из-за этих все длительных периодов отчуждения между супругами давно желанная беременность никак и не желала наступать? А Катя очень хотела малыша. Ей казалось, что она посвятит ребенку все свое время, отдаст всю накопленную нежность, которую почему-то никак не могла излить на уважаемого, но не обожаемого мужа.
К концу первого совместного года, девушка окончательно убедилась, что у нее серьезные физиологические проблемы. Она не получала никакого удовольствия от близости с Антоном, и в ответ на упреки мужа в зажатости и неумелости, Катя постепенно научилась делать вид, что ей бывает хорошо. Так стало проще для всех. Антон, даже если и разгадал ее игру, то делал вид, что воспринимает Катины вздохи и стоны за чистую монету. Видимо, ему тоже было так легче выполнять супружеский долг.
В плане духовной близости между молодоженами тоже возникли неожиданные проблемы. Оказалось, что Катя и Антон предпочитают совершенно разные литературные и музыкальные стили. Мягкую и тактичную Катя вдруг стали тревожить резкие высокомерные высказывания мужа в адрес коллег по работе и немногочисленных общих знакомых. Девушка открыла для себя, что Антон очень честолюбив, готов идти, что называется, «по головам» ради достижения цели, не считаясь с интересами партнеров по бизнесу или друзей.
И еще одна черта мужчины заставляла девушку приходить в полное отчаяние. При малейшей размолвке между ними Антон замыкался в себе, исчезал из дома или, находясь рядом, не разговаривал с Катей целыми днями. Не выдерживая такого психологического прессинга, девушка первой шла на примирение, признавая свою мнимую или реальную провинность, и чуть ли не униженно вымаливала возможность вновь нормально общаться. В такие периоды, к счастью, не слишком частые, Катя особенно остро чувствовала все десять лет разницы в возрасте между ней и супругом, и свое безумное одиночество в этом чужом холодном городе.
И вот в один из таких «молчаливых» дней Кате и позвонила мама с тем, чтобы сообщить о намечающемся разводе с Николаем Ивановичем.
– Мамуль, я приеду! Я отпрошусь с работы и немедленно приеду к тебе, слышишь?
– Катенька, это не к чему! Я уже перебралась в старую квартиру. Вещей у меня немного, сама знаешь. Взяла недельку отпуска в Детском саду. Специально не хотела тебе раньше звонить, зачем беспокоить? У тебя семья, работа,
Она сейчас работает помощником директора в каком-то санатории, и вот там у них живет одна семейная пара... Муж - бывший военный, девушка была учительницей, так вот, у них недавно родились двое деток, ну, понимаешь, двойня - мальчик и девочка. Беременность у девушки сложная была, роды непростые... Родственников нет поблизости, а с двумя-то сразу ведь сложно управляться, и потому, они ищут няню. Только нужно поехать на все лето в этот санаторий, пожить у них. Оля сказала, там очень красиво, сосновый лес, озеро и сами они - прекрасные люди. Может, мне правда решиться? Группы у меня в сейчас нет, я на подменах больше, да и тяжело что-то стало в последнее время на работе.
– Мама, уходи из «садика», ты уже полгода на пенсии. Я буду присылать тебе деньги, у меня хорошая зарплата. Зачем тебе еще нянькой устраиваться? Даже забудь про этот лес!
– Катюша, меня ведь Оленька попросила... Вроде, как знакомого человека, им не надо постороннего, чужого. Мы же раньше так с Олей дружили, до переезда. Я как знала - не хотела в эту новостройку ехать. Кругом одинаковые серые дома, трубы какие-то у дороги, как змеи гигантские, сразу мне не понравилось на Широтной, да твой отец заладил, надо ему отдельный кабинет... Устала я с ним, Катя. Больше не могу. А в лес хочется. Напоследок, перед смертью хоть воздухом лесным подышать, как в детстве.
– Мамочка, о чем ты говоришь? Брось эти мысли грустные. Хочешь, я уеду из Уренгоя, вернусь в Тюмень? К тебе. Будем вместе жить в бабушкиной квартире. И никого нам больше не надо. Нам и вдвоем будет хорошо. Ты у меня самая лучшая, самая чудесная мамочка. Я тебя очень-очень люблю. Ты моя дорогая, пожалуйста, не грусти. У нас все еще будет хорошо. Я тебе обещаю.
Катя с трудом сдерживала слезы. На какое-то время с обеих сторон в трубке стало тихо. Потом Катя услышала тяжелый вздох Веры Анатольевны.
– Катя, если тебе правда с ним тяжело, не жди долго. Лучше сразу все оборвать, пусть больно, но, зато, потом не будешь всю жизнь мучиться... как я. Ты у меня умная девочка, хорошая, добрая. Ты еще встретишь своего мужчину, обязательно встретишь. И узнаешь сразу, сердцем почувствуешь, что он - для тебя. И не будешь даже загадывать, что там дальше, как оно все сложится у вас, просто обнимет он тебя, и ты все поймешь.
– Мама, а у тебя было так?
Вера Анатольевна помолчала немного, а потом сказала просто:
– Было, доченька, теперь знаю, что было...
– И не с папой?
– Нет, хотя, тогда уже и ты у нас родилась. Знакомый один в гости заходил, да все старался попасть, когда Николая Иваныча не было дома, стихи мне читал свои. Называл белой лебедушкой, русалочкой... Уехать с ним звал, ох, далеко, Катя, звал - на Байкал. Побоялась...
– А я как же?
– не удержалась Катя
– А тебя бы мы с собой взяли! Вася так сразу и сказал мне, мол, не то, что с одной, с двумя бы детьми тебя взял, а вот с тремя бы еще подумал... Славный был парень. Верно, и правда, меня любил.