Русский
Шрифт:
Старик с тощей шеей, ссохшейся седой головой, на которой провалились виски и слезились блеклые, утратившие синеву глаза, воздел худую, с хрупким запястьем руку. Ему казалось, что в его кулаке тяжелый наган, которым он взмахивал, поднимая роту в атаку. Карабкался на бруствер, сползал вниз, сипло, с бурлящим стариковским клекотом, кричал:
– Рота, в атаку, за мной! За Родину, за Сталина! – И тут же падал, сраженный кровоизлиянием в мозг, где лопнул стариковский сосуд.
Тощий
– Серегин, горим! Бей бронебойным! Отсекаю пехоту! Горим, ядри твою мать!
И ему казалось, на нем горит комбинезон, липкие язычки лижут руки и он горящими руками водит пулеметом, находя в жнивье залегшую пехоту врага.
Однорукий старик с приколотым рукавом пиджака весь трясся от вибрации, сидя в кабине штурмовика, направляя машину на железный мост через реку:
– «Второй», выхожу на цель! Два «мессера» у меня на хвосте! Где ты ебешься, «второй»!
И он укладывал бомбу в железные пролеты моста, слыша, как пулеметные трассы прошивают обшивку, отстреливают руку, сжимающую штурвал.
Старушка отбросила палку, ползла, волокла за собой тяжелое тело, перетаскивала его через кочку:
– Миленький мой, потерпи! Сейчас доползем, родной! Да какой же ты, парень, тяжелый!
Второй генерал сжимал телефонную трубку, дул в нее, чертыхался:
– «Гранит», я – «Агат»! Как слышишь меня? Отзовись, «Гранит», я – «Агат»! На батарее не осталось орудий! Идем врукопашную! Вызываю огонь на себя! Как слышишь меня, «Гранит»?
Старики не замечали друг друга, выламывали руки, выгибали худые тела, хрипели, стонали. Их окружали взрывы, горящие танки, падающие самолеты. В полевых лазаретах им отсекали перебитые ноги, бинтовали размозженные головы. И снова бросали в атаку. И они бежали по осенней стерне, пикировали на колонны противника, посылали торпеды в борт военного транспорта. И в хриплых глотках клокотало: «За Родину! За Сталина! Огонь!»
Наконец все они без чувств повалились на пол. Смотрели в потолок полными слез глазами. Бессвязно бормотали. Слабо шевелились.
В помещение входили охранники с носилками, затаскивали на них стариков, клали рядом подарочные пакеты и уносили. Исчез и баянист. В кабинете остался только тат Керим Вагипов. Он задумчиво смотрел на пол, где валялись медали, похожие на опавшие золотые листья осины. Наклонился, поднял одну. Держал осторожно, осматривая с разных сторон. Отпустил. Медаль упала с тихим звоном, покатилась и улеглась рядом с другими золотыми кругляками. Тат повернулся и вышел.
– Ну вот, гений, ты видел эффект препаратов, воздействующих на реликтовую память, – произнес Вавила, гася экран.
Глава десятая
Они стояли перед погасшими экранами. Серж боялся неосторожным замечанием, невольным жестом обнаружить свое отношение к отвратительному глумлению. От Вавилы, несмотря на его респектабельный костюм и шелковый галстук, благородную бороду и усы, исходила холодная жестокость, тайная, обращенная к Сержу беспощадность.
– Что это было? – осторожно спросил Серж. – Испытание психотропных средств?
– Ошибаешься, гений. Здесь не медицинская лаборатория, где проводятся испытания на людях. Керим Вагипов – создатель магических технологий, способных обращать время вспять. Он способен бесконечно малое мгновение растягивать в вечность. Он создал учение о «смерти вечной», подобно тому, как христианство создало учение о «жизни вечной». Он, в противоположность христианам, не презирает материю, предпочитая ей дух, а сгущает материю до момента, когда она становится духом. Место, куда ты попал, является центром магических технологий. Для них образ, метафора, цвет, музыка, поэзия, эротическое переживание, физическое страдание являются неотъемлемыми составляющими. Ты видел таджика Раджаба, окруженного тушами мертвых собак. Их сожгли в печи, чтобы в огне душа животного и душа человека образовали духовный синтез, о котором знали историки древности, поведали нам о людях с песьими головами. Белорус Андрей ремонтирует одежду, снятую с покойников, чтобы живые, облекая себя в эти юбки и пиджаки, чувствовали прикосновение смерти, несли на себе ее оттиск, питали ее своими жизнями. Ты стираешь эти грязные скверные простыни, со следами содомского греха и невиданных извращений. Вода, растворившая в себе этот смрадный грех, не сливается в канализационную трубу, а поступает в оранжерею, где выращиваются «цветы зла» – огромные ромашки с черными лепестками и золотой сердцевиной. Ты здесь не раб, не пленник, а стажер, берущий уроки магии. Тебе это нужно, чтобы приступить к проекту, который тебе предложен.
Все, что услышал Серж, повергло его в панику, ибо он находился в руках кровожадных безумцев, превративших жизнь в театр извращений и больных фантазий. Одно неосторожное слово, знак осуждения может вызвать свирепое бешенство, и его начнут скрещивать с пауками, вкалывать ему в вену препарат длящейся вечно смерти. И чтобы не выдать своего отвращения, он, не глядя в стеклянные глаза Вавилы, спросил:
– А что значил тот странный ящик, в котором вращалась отточенная спираль, кромсая какие-то отбросы?
– Это установка по переработке органических отходов. Их измельчают, спекают в гранулы и вносят в почву теплиц, где выращиваются ромашки с черными лепестками.
Вавила снова нажал на клавишу, и на экране просиял просторный зал, ослепительный, золотой, где каждый предмет напоминал драгоценный слиток.
– Сейчас ты увидишь зрелище, которое позволит тебе лучше понять сделанное тебе предложение. У Керима Вагипова день рождения. Он отмечает его в узком кругу в подземной золотой резиденции. Сюда приглашен известный режиссер Самуил Полончик, раввин Исаак Карулевич, министр финансов Михаил Лабузинский, придворный, как его называют, политолог Матвей Игрунов, директор телеканала, наверняка тебе известный Генрих Корн, и загадочный даже для меня персонаж – Макс Лифенштром, принц крови, представитель старых европейских династий, в руках которых сосредоточены тайные рычаги управления миром. Присмотрись внимательно ко всему происходящему, и ты поймешь требования, которые предъявляет нам с тобой заказчик проекта.
Вавила разговаривал с Сержем так, будто уже получил от него согласие участвовать в проекте и они были друзьями, партнерами.
Вавила нажимал клавиши, выбирая выгодный для обозрения ракурс.
Золота было так много, что все сливалось в слепящее зарево. Золотой потолок был расписан фантастическими цветами и птицами и украшен мозаикой. Витые колонны, как веретена, уходили ввысь, и казалось, с них струится золотая пряжа. Посреди зала находился бассейн с лазурной водой, из которой вырастала золотая лилия и сверкали струи фонтана. Стол выгибался подковой, и на нем красовались золотые тарелки и блюда, золотые кубки и подсвечники с горящими свечами. Гости сидели в ожидании хозяина, обменивались любезностями, и Сержа поразили их наряды, напоминавшие театральные костюмы средневекового спектакля.
Раввин Исаак Карулевич, знакомый Сержу по телешоу «Планетарий», был едва узнаваем. Его маленькая, с заостренной бородкой голова была украшена розовым тюрбаном, а щуплое тело утопало в просторной хламиде. Видимо, так выглядели древние левиты, многомудрые фарисеи и сильные духом саддукеи, неутомимые в толковании книг.
Подле него восседал режиссер Самуил Полончик, тот самый, что в телешоу «Планетарий» рассказывал о новом вероучении, объединившем в себе все мировые конфессии. Его большая голова с тяжелым клювом и сердито опущенные углы рта делали его похожим на мрачного птенца, из которого со временем вырастет гриф или беркут. На нем был странный колпак, какие носили звездочеты, и над самым лбом горело небольшое павлинье перо с бриллиантом.