Русско-прусские хроники

Балязин Вольдемар Николаевич

Капелланы были в Испании особенно важными фигурантами. Они были в каждой манипуле, в каждой центурии, в каждой когорте, в каждом легионе. И носили звания "капеллан-манипулярий", "капеллан-когорталий", "капеллан-центурионалий", капелланы легионов делились на "капелланов-легионариев I и II рангов". Военные капелланы воодушевляли бойцов словом Божьим, разъясняли, за что они борются, укрепляли в них веру в победу над маврами и "Черными ландскнехтами".

Пробравшись в Испанию, католики разбивались по своим когортам, и пьемонтцы были с пьемонтцами,

бургундцы с бургундцами, поляки с поляками.

Мавры дрогнули, и не миновать бы им погибели, если бы не протянул им руку помощи Бранденбургский маркграф Зигфрид Берксерьер. Его "Черные ландскнехты" пришли на выручку головорезам Эрнехильо.

Когорты Католической Лиги дрались как львы. Пассионария, сняв рясу и надев латы, металась от одной когорты к другой, и к третьей, и к седьмой, ибо их было семь. В первой объединились немцы из Вюртемберга, Мекленбурга, Баварии и Бранденбурга, и они сражались с "Черными ландскнехтами" яростнее других, хотя и говорили с ними на одном языке. Во второй были католики Италии, в третьей - поляки, в четвертой - бретонцы, гасконцы, бургундцы и католики Фландрии, в пятой - парагвайцы и все другие католики Нового Света. И Жаннета говорила им всем одно и то же: "Остановите Мавра! Эрнехильо не пройдет!" Но силы были на стороне мавров и Бесноватого. Они захватили города Бадахос и Талаверу де ла Рейну, а еще через два месяца осадили Мадрид.

В бою с марокканскими лучниками за Бадахос Сперотто потерял глаз, а в боях за Талаверу в рукопашной схватке "Черный ландскнехт" раздробил ему пальцы на ноге.

Израненный Сперотто вынужден был покинуть Испанию, но решил не возвращаться в Парагвай, а остался в Европе, предпочитая скоротать свою старость вдали от Государства Иезуитов, однако не поехал и в свой родной кантон Граубюнден - говорил мне, что ему было бы трудно жить там, ибо все его родственники уже поумирали, а оставшиеся в живых относились бы к нему как к выходцу с того света.

Вот и подумал он прибиться к нам, в Кенигсберг, где не знала его ни одна живая душа. И хотя объяснение не казалось мне убедительным, но и не верить ему я не мог. Здесь Джованни узнал горестные для него вести.

Поздней осенью Эрнехильо на белом коне въехал в Мадрид и провозгласил себя "Каудильо", что означало "Вождь", как и у всех варваров и каннибалов, которые так именуют своих предводителей. Замечу, что и Зигфрид Берксерьер тоже именовал себя вождем, но Великим вождем называли и папу Василиска. Однако мятежному мавру одного звания "Каудильо" недостало, и он объявил себя еще и генералиссимусом, что, впрочем, понятно, ведь Эрнехильо был профессиональным военным, а какой командор, коннетабль и маршал не мечтает стать генералиссимусом?

А католики, те из них, разумеется, кто остался жив, разъехались кто куда. А Джованни остался в Кенигсберге и хотя почему-то "не прикрепился", как он сам говорил к местной фаланге ПКП - а ее деканом был патер Иннокентий,- все же занял должность регента в нашей церкви. И последнее тоже было в порядке вещей - братья из Конфедерации Паладинов всегда помогали друг другу, особенно в делах, касающихся замещения должностей, где работы было поменьше, а заработок был постоянным - не обязательно

большим, но постоянным.

А разве регент церковного хора - трудная или плохая должность? Тем более что Сперотто был музыкантом и понимал толк и в пении. А то сколько раз мне приходилось слышать, да и самому неоднократно становиться свидетелем, как в Италии и других странах, где католики стояли у власти, братья из Конфедерации Паладинов занимали любые должности - сапожник мог стать Ректором семинарии, богомаз - командовать муниципальной гвардией, комедиант - следить за работой кораблестроительной верфи, а дьячок-занимать должность посла в каком-нибудь иноземном герцогстве или даже королевстве.

Грамотный же богослов или доктор любого из семи изящных искусств, ежели бывал признан диссидентом и не попадал в тюрьму из-за совсем малой вины или по недоказанности обвинения, навсегда прощался со своим любимым делом - будь он хоть второй Фома Аквинский или Беда Достопочтенный - и был обречен на вечные скитания и черные сухари. Хорошо еще, если его не высылали куда-нибудь в Парагвай или на Сицилию, а позволяли остаться в Риме - тогда участь его все равно была предрешена, он превращался в подмастерье и чаще всего шел или в трубочисты, истопники или в ночные сторожа, стоя с алебардой возле какого-нибудь купеческого лабаза.

Размышляя над этим, я заметил, что разоблаченные диссиденты любили больше всего именно эти три занятия - трубочистов, истопников и ночных сторожей. Особенно сторожей, потому что ночью они могли спокойно обо всем размышлять или, еще лучше, присев возле лабаза на скамью, а то и лежащее рядом бревно, заниматься переводами на итальянский с других языков.

Им, правда, это было запрещено, и издатели не давали им такой работы, но хитрые бестии-диссиденты договаривались со своими, тайно сочувствующими им приятелями, и те выдавали их работу за свою, а полученные деньги отдавали высокоученым филологам-алебардщикам и философам-истопникам.

Однако я сильно ушел в сторону от описываемых событий кануна Второй Великой Религиозной войны.

Еще шла война в Испании, а Зигфрид Берксерьер напал на Австрию, присоединил ее к своим владениям и вслед затем захватил Богемию.

Папа Василиск, прежде предававший Зигфрида анафеме по два раза в год, приутих и вроде бы стал интересоваться тем, что из себя представляет этот выродок.

И вдруг однажды весь мир ахнул - папа Василиск и Зигфрид Берксерьер протянули друг другу руку дружбы и подписали "Конкордат о любви, дружбе и вечной сердечной привязанности, а также о братстве по оружию и совместной ненависти ко всем другим странам".

Братья из III Вселенской Католической Лиги сначала растерялись, но так как в главе V пункте 3 их Программы было записано, что каждый католик "имеет в Италии свое единственное отечество, важнейший оплот своих завоеваний и главнейший фактор своего международного освобождения", то, следовательно, они были должны считать Зигфрида другом, ибо отсюда следовало, что и Зигфрид Берксерьер является их союзником, так как теперь он - лучший друг и брат папы Василиска. И члены III ВКЛ подчинились и стали искренними друзьями Бранденбургского маркграфа, которого вчера они считали безбожным узурпатором и сыном Сатаны.