Русско-турецкая война: русский и болгарский взгляд. 1877-1878. Сборник воспоминаний
Шрифт:
Турки подвезли более двухсот телег для добычи, и только груженые телеги с добычей встретились с пустыми, солдаты (пехотинцы) грянули с обеих сторон, и кавалерия пустилась по шоссе вместе с нашими ребятами. Завязалась общая перестрелка. Мы несколько раз просили Орлинского выстрелить из пушки, но он каждый раз отвечал, что это невозможно – существует перемирие и сам государь-император его подписал.
– Ваше высокоблагородие, турки думают, что бьются с переодетыми в русскую форму болгарами, потому и не бегут, но как только они услышат пушечный выстрел, то все побегут.
В это время прибыл один казак с седлом и уздечкой за спиной и сообщил, что ему зарубили коня, другой – раненный в ногу. Тогда майор приказал бросить только одну гранату, а труба заиграла усиленный бой. Турки сразу бросили телеги и ударились в бега. Русские солдаты полетели следом за ними, а наши парни повели украденных буйволов, волов, коров, и селяне и селянки пришли забрать каждый свой скот и вещи.
Граната упала посреди города в реку. Турки собрались, чтобы посмотреть, русская ли армия пришла, и, убедившись, что русская, стали бежать. Но еще ранее мы отправили джумайских селян, бывших с нами,
Джумайские селяне заняли ущелье. Ночью турки зашагали прочь, расположили телегу за телегой подобно какому-то поезду и, как только приблизились к выходу из ущелья, по ним открыли такую стрельбу, что испугались кони, буйволы и волы и даже внизу в Струме женщины, дети и т. д. Долгое время Струма несла человеческие и животные останки. Целое лето селяне сундуки, медные сосуды и что только еще не вытаскивали из Струмы.
Рано утром несколько солдат и наших парней пошли в Джумаю, чтобы увидеть, как обстоят дела. Последние скоро вернулись и сообщили нам, что, как только прознали про гранату, вся полиция, войска и все турки ударились в бега, запалив ночью и таможню. Тогда мы направились туда и на восходе солнца вошли в Джумаю. Несколько старых турок перед воротами на коленях и с непокрытыми головами нас встретили и поклонились. Все отправились в турецкую махалу [193] в поисках добычи. Я пошел к себе домой. Нашел деньги и часы своего деда под самшитом. Бочки с вином и ракией стояли полными. Я поднялся. Смотрю – все голо, открыл стенной шкаф – нашел церковные вещи нетронутыми.
193
Махала – отдельный район или часть населенного пункта.
Вскоре меня стали посещать мародеры и спрашивать, нет ли тут какого-то скрывшегося турка. Тут надо отметить, что турки сдержали свое слово и помогли нам, но мы, болгары, своего слова не сдержали, и много турок впоследствии стали жертвами – даже и те, кто старался как можно больше услужить. Из Софии прибыли софийский губернатор Алабин [194] и Марин Дринов, чтобы организовать различные советы.
Тоне Крайчов
«Мы чаяли увидеть свободу и радость…»
194
Алабин Петр Владимирович (1824–1896) – русский историк, политический и общественный деятель, в 1874–1875 гг. исправлял должность самарского губернатора. В 1877–1878 гг. был гражданским губернатором Софии.
Тоне Крайчов родился в 1842 г. в селе Желяве близ Софии. Учился в Софии у известного и влиятельного учителя периода национального возрождения Савы Филаретова [195] , после чего на короткое время стал учителем в родном селе. Позднее был избран членом школьного и церковного настоятельства. Являлся одним из ктиторов [196] в росписи местной церкви Св. Николая Чудотворца. Задумывал и постройку здания школы в родном селе.
В 1872 г. включился в борьбу за освобождение болгарского народа. Стал одним из самых инициативных учредителей Революционного комитета в селе Желяве, был избран его председателем. За короткое время сумел привлечь к делу освобождения десятки болгар из окрестных сел. При расследовании, проведенном турецкими властями после организованного Димитром Обшти [197] налета на почту в проходе Арабаконаке [198] , арестован и осужден на три года тюрьмы в Диярбакыре (ныне – Турция). Когда срок заключения истек (1875 г.), вернулся в Желяву, где встретил освобождение Болгарии.
195
Сава Филаретов (1825–1863) – болгарский учитель и общественный деятель. Окончил Одесскую мужскую гимназию и Московский университет. В 1857 г. обосновался в Софии и стал главным учителем местной школы. Радетель за церковную независимость, публицист. В 1861 г. назначен секретарем русского консульства в Адрианополе. Позднее был отправлен в Константинополь, после чего заболел туберкулезом, отправился в Каир, где умер в 1863 г.
196
Ктитор – даритель церкви.
197
Обшти Димитр – (ок. 1835–1873) – болгарский революционер. Доброволец в корпусе Д. Гарибальди, участвовал в Критском восстании (1866–1869). В 1871 г. стал помощником Васила Левского, но с лета 1872 г. стал действовать самостоятельно и противопоставлять себя Левскому. Организовал налет на турецкую почту в проходе Арабаконак, что дало властям повод произвести массовые аресты. Был пойман, дал признательные показания и получил смертный приговор.
198
Налет был совершен 22 сентября 1872 г. Его целью являлось приобретение средств для покупки оружия для будущего восстания. В результате принятых властями мер все участники налета были арестованы, а комитетским структурам – нанесен тяжелый удар, приведший и к поимке Васила Левского.
В 1878 г. избран членом первого Софийского окружного совета. Обосновался в Софии и активно участвовал в общественно-политической жизни княжества. Стал одним из учредителей Национальной библиотеки им. свв. Кирилла и Мефодия, пожертвовав деньги на роспись храма. Депутат Первого и Третьего Великого народного собрания, Четвертого и Восьмого Обыкновенного народного собрания. Умер в 1901 г.
Воспоминания Тоне Крайчова хронологически охватывают период 1872–1878 гг. и включают подробные записи, которые велись автором во время его заключения в Диярбакыре, а также дневник, повествующий о пережитом до освобождения. Тексты, относящиеся к периоду 1876–1878 гг., написаны в 1896 г., оригинал их хранится в архиве Института исторических исследований БАН (Арх. сб. № 523/1950 г.). Диярбакырские записи впервые опубликованы в 1930 г., а их продолжение частично обнародовано профессором Александром Бурмовым [199] . Настоящий отрывок воспроизводится по единственному целостному и научному изданию Тоне Крайчова: Крайчов Т. Диарбекирски дневник и спомени. С., 1989. С. 136–156. Перевод с болгарского А. А. Леонтьевой.
199
Бурмов А. Христо Ботев и неговата чета. С., 1974. С. 454–459.
ПРИБЛИЖАЛОСЬ ВРЕМЯ ЖАТВЫ. Земледельцы начали работы в поле, обсуждая между делом, что Россия объявила войну Турции и русские перешли уже реку Прут [200] и подошли близко к городу Плевне, слышали также, что там был страшный бой между русскими и турками. Это подтвердилось еще и тем, что турецкое правительство распорядилось от каждого села взять по паре волов с телегой и людей для отправки припасов для военных нужд Плевны. И мы чаяли увидеть свободу и радость, но в то же время мы в любой момент были готовы к внезапной смерти от рук черкесов и башибузуков, превратившихся в безумных и неумолимых зверей-кровопийц.
200
Прут – пограничная река между Российской империей и Румынией. Ныне отделяет Молдавию от Румынии.
Узнав, что Плевна оказалась в руках русских, турецкое правительство распорядилось укрепить проходы в Балканских горах и разместить регулярные войска в некоторых местах – больше всего их было в Арабаконаке, несколько тысяч – в селе Яблоница и меньше – в селе Елешница. А также в селах расположились отряды из сотен турок и черкесов-башибузуков, которые ежедневно их патрулировали.
После взятия Плевны русскими мухаджиры (беженцы) – турки из Плевны и ее окрестностей – вместе со своими семьями достигли Софийской котловины, где остались жить в селах. Пришли и в наше село Желява 30 семейств с детьми и со всеми пожитками и скотом. Они разместились в нескольких домах, где оставались около месяца. В то время я находился в своей корчме, и у меня появились постоянные клиенты без денег. Главным у тех беженцев, что остановились у нас в селе, был некий Омер-чауш. В том году у нас в лавке было около 400 ок меда из наших ульев. Благодаря этому меду я стал очень дружен с этими беженцами, и они уже защищали меня от черкесов и турок-башибузуков, которые ежедневно по две четы проходили через наше село. То, что я угощал их кофе, ненадолго могло спасти меня.
Однажды один из башибузуков пригласил меня выйти на улицу поговорить. Он сказал мне: «Чорбаджи Тоне, мы с тобой торговали (я действительно в Софии покупал у него дубленые царвули [201] для своей лавки) и я ел твой хлеб и соль, пил твой кофе и потому говорю тебе: не оставайся здесь, в своей корчме, скройся где-нибудь, потому как наши товарищи-башибузуки подумывают убить тебя, как только выпадет удобный случай». Я поблагодарил его за совет, и мы разошлись. Я, пораженный, стал думать, что делать. Наконец, я решил, вывел своего коня, которого прятал в чужом доме (иначе его давно бы забрали черкесы). Подготовил его для поездки в Софию, намереваясь найти какой-нибудь дом, чтобы мы вместе с детьми могли бы переждать беды тех дней. Я попросил беженца Омера-чауша дать мне одного турка для сопровождения до Софии и обратно в качестве охранника и сказал ему, что еду в Софию не для того, чтобы покинуть село, а чтобы доставить некоторые товары для лавки. Он поверил и выделил мне одного человека по имени Ахмед-ага. Все это я рассказал матери, брату и жене.
201
Царвули – крестьянская обувь из кожи.
Вместе с Ахмедом-агой мы отправились в Софию, пробыли там два дня, нашли дом и накупили всяких вещей для лавки. Затем мы отправились в Желяву, по пути около Враждебны мы догнали троих черкесов, которые прошли мимо нас и остановились на постоялом дворе рядом с Искыром. Остановились на пять минут и мы, чтобы кони отдохнули, выпили кофе с моим товарищем, затем мы отправились дальше. Примерно через 10–11 километров второй раз нас настигли те три черкеса, припустив коней, они проехали к мельничному ручью на 11-м километре, где отпустили своих коней в воду. Мы проехали мимо и остановились в Долнобогровских постоялых дворах. Через пять минут в третий раз догнали нас те черкесы и поехали дальше. Я начал сомневаться в этих черкесах, действительно ли они ничего не замышляют и не ждут ли своих товарищей. Мы ехали дальше и, как раз подойдя к большому мосту, увидели, как вдоль реки двигался караван из повозок с турками-беженцами, они шли в село Долни Багров. Мой товарищ Ахмед-ага сказал: «Тоне, давай ты поедешь медленно, а я задержусь – те повозки, кажется, из наших сел, поспрашиваю, как там». «Иди», – сказал я ему. Когда я проехал около 250 метров от моста, заметил тех трех черкесов, которые слезли с лошадей, свернули влево и пошли вдоль поля, как раз там, где я мог повернуть на Желяву.