Русско-турецкая война: русский и болгарский взгляд. 1877-1878. Сборник воспоминаний
Шрифт:
И так, с такой честью, мы прибыли в Хаинбоаз. А там что видим: весь штаб генерала Гурко на ногах, все едут обратно к Твырдице. Ущелье забито обозами и пушками, удивительно, как по этому тесному пути, где одна телега не может проехать, они разъехались. Казаки рассказали господам-офицерам о нас: что нашли нас остановившимися на дороге, офицер нас арестовал и отправил для дальнейших распоряжений. Я не знал никого из штаба, но кое-как понял, кто есть кто. Крикнули тогда офицеру казаков их ударить и отвесить пощечины. Но я предупредил:
– Оставьте их! В чем они виноваты, бедные? Не они, а их офицер распорядился!
Казакам тогда приказали
– Иди со своими ребятами, куда хочешь!
Отпустил двоих своих ребят с четырьмя казаками нагнать офицера и забрать револьвер и сейчас же понял, что покину восточную сторону Балканских гор и останется лишь граница – вершины Балканских гор. И мне тогда пришло в голову, что в этом деле действительно было что-то против меня. Распространил это битый Панайот Рашев в Джумали, сказав офицерам: «Если он не турецкий шпион, почему один с 20 людьми ходит по турецким селам? Вот, все войска ушли, а он остался один, не боясь турок. Может ли такой человек не быть турецким шпионом?» Это распространилось между офицерами, но я того не знал. И когда вернулся к Твырдице, еще не понимал.
Только вышел из Хаинето в сторону Твырдицы, смотрю, за виноградником по дороге на ту поляну, где меня продувало сильным ветром, когда я бежал зимой 1863 г., полно беженцев из средногорских сел. Если возьмешь селян от Кортена до Кривой круши и Ченакчия – будет 5000 телег. Сидят на поляне, пустили скот пастись, а они, бедные люди, не знают, что войска покидают эти места и что турки могут прийти и перерезать их. Отпустил коня между телег и сказал им ехать:
– Эй, не видите, что ли, что войска уходят, отступают, ущелье забито, не сможете там пройти. А до вечера могут прийти турки и перерезать вас. Бегите и спасайтесь!
Люди стали разбегаться и спрашивать:
– Куда побежим, раз говоришь, что путь забит войсками?
– Вот вам, – говорю, – конарчане, они вам покажут дорогу прямо вверх от Конаре. Бегите и собирайтесь на Симовой поляне, а оттуда конарчане отведут вас к Лазоскому ущелью, и по вершинам пойдете к Пырвовцам.
Я отправился к Твырдице, а селяне понеслись кто как мог вверх к Твырдицкой горе. Отнесут свои вещи на расстояние в полчаса хода, снова вернутся за другими, ведут овец и коров вверх, и всего у них идет много. Они два дня назад отняли коров в турецком селе Алобасе, но я их заставил вернуть все туркам, и даже побил какого-то Михо из Твырдицы, бывшего главарем тех, кто забрал коров в Алобасе. А сейчас смотрю, он охает на пригорке и несет скарб на Твырдицкую дорогу.
Уже вечерело и смеркалось. Мы придерживались Балканского хребта, но пока вышли на место, названное Доксатой, стемнело.
– Э, юноши, тут будем спать, завтра отправимся в Елену.
Развели ребята огонь на одном лесистом месте, хорошо, но и отсюда надо бежать. Я, подумав, какое бегство по всему пространству от реки Гепсаты и до самого Бинкосбоаза и каковы жертвы и страдания, стал сам удивляться. А Дянко Цоков на Петра Минкова посмотрел и спросил:
– Что удивляешься? Что-то потерялось с твоей вьючной лошади по дороге?
– Да ну, какая лошадь, – сказал обоим. – Одно время тут в этих местах мы гнали турок и зимой, и летом, потом бежали, бились с ними, а население сидело смирно и не страдало. Все же тогда было не за что стыдиться, поскольку нас было мало, без оружия. Но сейчас стыдно, потому что турки нам дали понять, что мы не люди, что ждем все готовенькое. Вот только население бежит, и мы, двадцать человек, завтра будем в Елене. А эти дороги через Балканские горы везде останутся открытыми для турок. Сейчас не срам ли для нас, болгар, что не можем собрать хотя бы партизанскую чету и защитить хотя бы эти дороги, через которые спустя два или три дня пройдут турецкие башибузуки и черкесы, собранные из окольных сел? Эти четы соберутся и будут нападать везде, куда дотянутся их руки, на эти разбросанные села тут, в Балканских горах. А наши, что сейчас бегут, будут ютиться тут и там и уповать лишь на русских.
Таковы мы, болгары: до того хотели сами освободиться, ну да, четы, ну да, бунты и восстания, а сейчас эти бунтовщики словно сквозь землю провалились. И никто не соберет из этих беженцев хотя бы одну дружину и не встанет на охрану одной из дорог в горах.
Дянко возразил:
– Так не может быть, потому что ни ружей, ни хлеба никто тебе не даст. Какую чету соберешь, если не на что купить ей хлеб?
Начал тогда и Петр Д. Минков:
– Верно говорит Дянко: может быть, русские нам дадут ружья, но хлеба нет.
Но я посмотрел на них и стал им удивляться.
– Ну турецкие четы, – говорю, – откуда берут хлеб? Берут насильственно. Ну почему и мы не можем насильственно? Давайте, – говорю, – так, давайте, болгары, поспим, утро вечера мудренее.
Мы спали на красивой поляне Доксате. Рано на заре отправились в Бойнавцы и оттуда – в Елену. Прибыли, а в Елене мало русских солдат, еще прибывают. Градоначальник – молодой, живой русский по имени Константин, а его помощник – Владыкин, болгарин. Только прибыли, поели, и я пошел в полицию увидеться с начальником города и Владыкиным, потому что оба были мне знакомы до того. Идя по улице к конаку, я встретил Тодора Тодорова, сына Хаджи Петкова, и он шел туда же по своим делам. Поговорили и вошли во двор полиции. Нас встретил один военный начальник, старый человек, 50–55 лет, полковник ли был по чину или генерал, я не заметил. Он ходил за чем-то к начальнику и возвращался, но только встретил нас во дворе, как указал на меня и произнес:
– Вот турецкий шпион! – И быстро вернулся сообщить. А мы с Тодором идем следом за ним по лестнице и слышим, что он стал рассказывать начальнику Константину и Владыкину, что я – шпион. Они принялись над ним смеяться и говорить:
– Господин, да мы его знаем намного лучше, чем вас!
Тогда старец-офицер рассердился и вернулся по лестнице вниз, что-то бормоча. Я же посмеялся с остальными, что удостоился чести быть верным человеком султана. Но при всем смехе, для меня не было приятно услышать своими ушами, что меня называют турецким шпионом. Конечно, из присутствовавших никто не знал, откуда берет начало мое новое прозвище, и я спросил начальника, сколько этот офицер тут в Елене и откуда он унюхал, что я – «турецкий шпион».
Начальник мне сказал, что этот офицер сейчас прибыл из Хаинбоаза и отправлен командовать Еленинским отрядом. Тогда я понял, в чем дело. Но не хотел рассказывать историю своего нового имени и чина, а лишь сказал начальнику, что поеду в Тырново. Вышел и – прямо на постоялый двор. Сказал ребятам, чтобы готовились, потому что через час отправляемся в Яковцы. После Яковцев остановились в Кыпиновском монастыре. Там уже стемнело, и мы остались ночевать в монастыре. Старый игумен мне рассказал много вещей, но я не слушал. На другой день еще утром прибыли в Тырново.