Русское богословие в европейском контексте. С. Н. Булгаков и западная религиозно-философская мысль
Шрифт:
Доводы Булгакова становятся еще более понятными в свете его антропологии и упомянутой выше теургической концепции. Исходя из дуалистической концепции Платона о дихотомии между идеей и материей, Булгаков предлагает метафизическую гипотезу о посреднике – душе, которая передает божественную силу от Бога к человеку. Познание Бога и жизнь в соответствии с Его волей возможны, говорит Булгаков, поскольку то, что он называет «воплощением» духовных энергий, т. е. взаимодействием творческих энергий в человеке (антропоургия), и понятием теургии – также является делом Бога в человеке. Именно душа соединяет эти две реалии и позволяет осуществиться творческому союзу между человеком и Богом. Булгаков подчеркивает, что творческая способность человека является прямым отражением природы Бога. Данное антропологическое понятие происходит от дуалистической концепции о человеке, состоящем из души и тела, которая вполне естественно подводит нас к идее о том, что в наивысших проявлениях человеческого духа заложена возможность непосредственного общения с самим Духом Божьим. Она, в свою очередь, является причиной того, что кажется врожденным сознанием Бога, запечатленным в сердце каждого человека. Это сознание проистекает от живого образа Бесконечного, который живет в каждом представителе человечества.
В силу концепции о творческом посреднике, созданном по образу и подобию Божию, Булгаков далее поднимает важный вопрос о Божьем непосредственном участии и водительстве в созидательной деятельности человека, особенно эстетического и религиозного характера. Подобное непосредственное участие Бога – теургия по
662
Ibid., с. 320.
663
Ibid.
664
См.: С. Н. Булгаков, Тихие думы. М., 1918, с. 73.
665
S. Bulgakov, Social Teaching in Modern Russian Orthodox Theology, Evanston, Seabury-Western Theological Seminary, 1934, p. 16.
Таким образом, по Булгакову, человек должен подчинить себя и свои экзегетические навыки водительству Святого Духа, чтобы его старания могли принести полезные плоды к созиданию Церкви как Тела Христа. Без водительства Святого Духа человек, сильный в истинах научных, который использует современные научные методы любого вида, может обнаружить только поверхностный смысл Священного Писания.
Анализируя библейскую герменевтику Булгакова, следует учитывать, что она объединена с авторитетом церковного Предания как ключа к пониманию Библии. Следует заметить, что Булгаков присоединяется к пониманию богодухновенности как внутреннего качества Св. Писания, присущего библейским книгам (efficacitas), качества абсолютно необходимого для канонизации [666] . Тем не менее он полагает, что это внутреннее качество настолько значимо и весомо, что каждый отдельный читатель Библии не способен понимать или выносить суждения относительно всех ее достоинств. Только Церковь в целом обладает широтой возможностей исследования и закрепления канона Св. Писания, а также передачи его верного понимания последующим поколениям. Как пишет сам Булгаков, «Библию дала Церковь через Предание…» [667] . Поскольку именно Церковь отобрала богодухновенные писания и с самого начала провела различие между каноническими и второканоническими книгами, только Церковь обладает Библией в целом. Следовательно, интерпретация Библии – целиком дело Церкви, а не отдельных толкователей или узкой группы экзегетов. В этом контексте Булгаков признает взаимозависимость Писания и Предания и на ее основе дает довольно сложное пояснение того, как это действует. Во-первых, Предание основано на Библии. Именно Библия служит контролирующим фактором, обусловливающим содержание Предания. По Булгакову, «можно сказать, что в Свящ. Предании не может содержаться что-либо, что прямо противоречило бы Свящ. Писанию, но в нем получают развитие зерна, имеющиеся в Свящ. Писании». Во-вторых, хотя Предание и не может противоречить Писанию, оно тем не менее не ограничено его рамками, ибо в Предании зерна, посеянные в Писании, достигли полноты зрелости. «Если [Писание] зерно, то Предание есть нива, растущая на поле человеческой истории» [668] . Библия передает основные христианские доктрины, а Преданию предоставлено право развить их и внедрить их смысл во все сферы человеческого бытия. Этим Предание создает более полную и завершенную картину смыслового значения священного текста. Принимая во внимание вышесказанное, можно яснее понять суть утверждения Булгакова, что «в Предании заключается “гносеология” Слова Божия, его формальный авторитет» [669] .
666
См.: С. Н. Булгаков, Православие, с. 50.
667
Ibid, с. 51.
668
С. Н. Булгаков, Православие, с. 63.
669
Ibid., с. 53.
Тем не менее важно осознавать, о каком именно понимании ведет речь Булгаков, говоря о месте Предания в герменевтическом толковании Писания. Когда Булгаков пишет о Предании как средстве понимания Св. Писания, он различает непосредственное понимание Библии, полученное «из первых рук», и посредственное понимание Писания, выстраивающееся, когда «истины и Слова Божии воспринимаются не прямо из Библии, но из богослужебных текстов, изображений, проповеди и т. п.» [670] . Предание также, несомненно, может оказывать значительную помощь в формировании общепринятого понимания слова Божьего, но Булгаков не ограничивает Предание только этими рамками. По-видимому, церковное Предание оказывает наибольшее влияние на передачу непосредственного понимания того, что Писание означало для его авторов и первых читателей, и каков его смысл с точки зрения экклезиологии и богословия.
670
Ibid.
Формулировка Предания, данная Булгаковым, вновь помогает более ясно увидеть общий подход в его герменевтике. Для него церковное Предание – общепринятая форма сохранения учения Церкви. «Предание есть живая память Церкви, которая содержит истинное учение, как оно раскрывается в ее истории» [671] . Авторитет Предания зиждется на том факте, что оно унифицировано, непрерывно и живо. В этом смысле оно является аналогом самой Церкви. Подобно Церкви, оно – живой организм, несущий свет истины, и в то же время выражающий себя в различных формах на протяжении истории. С одной стороны, Предание неисчерпаемо; с другой стороны, оно фиксировано и ограничено. Поскольку Писание – хранилище всей Церкви, Предание также не может представлять взгляды только отдельно взятого человека или узкого круга людей, входящих в нее. Это само коллективно выраженное воплощение разума Церкви. И хотя Булгаков утверждает, что православным верующим не стоит пренебрегать результатами самостоятельного изучения Библии, он увещевает их всегда проверять полученные результаты в свете Предания и церковной догматики. Конечно, Булгаков и сам не остался безгрешен в своем употреблении Библии, идущем вразрез с ортодоксальными догматическими формулировками понимания Бога [672] .
671
Ibid.
672
См.: И. И. Евлампиев, «Религиозный идеализм С. Н. Булгакова: “за” и “против”», в С. Н. Булгаков: pro et contra, т.1. СПб., 2003, с. 57.
Рассматривая Церковь как божественный институт по природе и происхождению, Булгаков подчеркивает, что истолкование божественного вообще и Священного Писания в частности принадлежит исключительно Церкви. По сути, вступление в истинный диалог со Словом Божьим, как это видит Булгаков, возможно лишь в лоне Церкви, ибо данный диалог подразумевает принадлежность человека к Церкви посредством исповедания веры, крещения и участия в таинстве евхаристии. Булгаков утверждает, что Слово Божье можно осмыслить во всей его полноте только в православном храме, в церковном единении, «где чтение Слова Божия предшествуется особой молитвой об “услышании” его, об отверзении очей духовных» [673] . Поскольку раскрытие и понимание Слова Божьего происходит лишь в Церкви, то само собой разумеется, что православный храм в совокупности с доктриной Церкви – «герменевтическое пространство», где Слова Бога звучат наиболее действенно. Каждый почитающий Бога православный может, таким образом, различать истинный смысл Писания, если он или она принимает Писание как таковое из рук Церкви, которая говорит через Священное Писание [674] . По мнению Булгакова, литургическое чтение Священного Писания, особенно чтение евангельских историй, «получает силу события», т. е. читаемое духовно происходит в Церкви [675] . При общем чтении Священного Писания во время богослужения происходит молитвенное переживание истин божественного откровения в его новозаветной полноте или в его ветхозаветном прообразе.
673
С. Н. Булгаков, Православие, с. 52.
674
См.: Ibid., с. 51.
675
Ibid., с. 68–69.
По Булгакову, у читателя Библии не отнимается возможность получения непосредственного мистического откровения; тем не менее поскольку Христос – живое Слово – прежде всего явил себя Церкви и пребывает в ней посредством Духа Святого, Церковь становится основополагающим контекстом для истинного понимания Писания. С точки зрения Булгакова, отдельный христианин не является автономной единицей. Отдельный человек – уникальный носитель образа Божьего, и каждому индивидууму присущи определенные взгляды и убеждения, но в лоне Православной Церкви этот человек не может придерживаться верований и библейских толкований, противоречащих учению Церкви [676] .
676
Ср.: «We make full use of our private understanding, illuminated by the Spirit. We make full use of biblical commentaries and of the findings of modern research. But we submit individual opinions, whether our own or those of the scholars, to the judgment of the Church» (К. Ware, «How to Read the Bible», в The Orthodox Study Bible, Nashville, 1993, р. 765).
Герменевтическая теория Булгакова предполагает сложный набор взаимосвязей, которые сообразовывают общую церковную традицию и индивидуальное мистическое переживание. Эти предпосылки становятся еще более очевидными при анализе его антропологической концепции целостности человека, которую можно отнести к экзистенциональному герменевтическому принципу. И хотя концепция Булгакова заявляет о значимости индивидуума, она связывает отдельного человека с Церковью и нацией, в которой группы людей рассматриваются как часть целого. Данная идея допускает, что индивидуум может реализовать свой человеческий потенциал только в согласии с учением Церкви. Православная антропология подчеркивает понимание цельности человека с точки зрения связей с другими людьми в обществе, а не с точки зрения изоляции человека от его или ее естественного социального и духовного контекста. Булгаков подчеркивает понимание индивидуума с точки зрения целого – всего тела верующих-христиан, духовенства и мирян, уполномоченных Духом действовать как единое целое, но, однако, не отрицает полностью значимости человека как индивидуальности. Это и составляет антропологическую концепцию православия.
Как замечено ранее, Булгаков говорит о личной встрече со Словом Божьим и индивидуальном понимании его смысла. Православные читатели Библии могут сами исследовать Слово Божье и применять Писание к своей жизни, сообразуясь с тем, что оно говорит им. Однако концепция личной встречи со Словом Божьим не подразумевает только лишь индивидуальное понимание; она выступает за «экклезиологическое понимание», потому что «личная встреча возможна только в духовном единении с Церковью» [677] . Как говорилось выше, мышление Булгакова обусловлено православной экклезиологической концепцией Тела Христова и ее антропологией целостности человека, условием, при котором индивидуум помещается в контекст Церкви, общества, нации и всего человечества. Поэтому неудивительно высказывание Булгакова: «Лично от себя опознать Слово Божие как таковое есть противоречивая идея, род круглого квадрата, ибо это означает, себя выделив из всего человечества, из всего творения, поставить в непосредственные отношения к Богу, который учит обращаться к Нему не “Отче Мой”, но “Отче Наш”, вводя тем самым всякое человеческое я в соборное мы» [678] . Выдвигая данный аргумент как часть более общей концепции, включающей в себя взаимоотношения между Церковью и Преданием, Булгаков убедительно говорит об очевидном одобрении православием экклезиологического способа библейского толкования. Данное суждение очень важно для понимания того, что корпоративный элемент играет решающую роль в герменевтике Булгакова.
677
С. Н. Булгаков, Православие, с. 53.
678
Ibid., с. 52.
Булгаков ставит под сомнение обычную практику подчинения критических методов, применяемых в литературоведческой и исторической науке, тому, что традиционно общепринято в Церкви, – практику, которой столь часто придается особое значение экзегетами Русской православной церкви. Он решительно утверждает, что «Церковь не только не преграждает пути изучению Слова Божия всеми доступными способами, в частности современными средствами научной критики, но и не предрешает наперед выводов этой критики, при условии, если остается нерушимым благоговейное отношение к священному тексту как Слову Божию, и, так сказать, метод благоговения остается непревзойден методом научного сомнения» [679] .
679
Ibid., с. 57; см. также: С. Н. Булгаков, Свет невечерний, с. 84.