Рябиновая невеста
Шрифт:
–Я Фиан. Я пришла помочь, – ответила женщина, перекладывая корзинку в другую руку.
Гленн молча открыл дверь в избушку и впустил её, подумав, что может быть Боги и в самом деле услышали его молитвы?
А к вечеру пришла ещё одна женщина, старше Фиан, и тоже с корзинкой. Её звали Лавена, и у неё тоже были зелёные глаза. И Гленн понял: фрэйи знают, что здесь произошло. Им больше не нужно скрываться, и те из них, кто были поблизости, пришли помочь.
Фиан и Лавена принесли травы, зелёный янтарь, серебряную воду, слёзы гор, что–то ещё, известное только фрэйям. И пока Лавена хлопотала, готовя какое–то зелье,
От этого просто жеста понимания в душе Олинн как будто лопнула туго натянутая струна. И вся боль, всё её горе разом выплеснулись наружу. Она согнулась пополам и заплакала, хотя все эти дни была просто не в силах выдавить из себя ни слезинки.
–Я не знаю, как его вылечить! Мои мази и травы не помогают! Я всё перепробовала! Но я же не лекарь! А он… он не слышит меня! Как?! Как мне его спасти?! Он же не может уйти просто так! — рыдала она, не в силах остановиться.
Ей хотелось выплеснуть до конца своё горе, поделиться им с тем, кто поймёт. Фиан притянула Олинн к себе и обняла за плечи.
–Его можно вылечить только любовью, – прошептала она, гладя её по спине. — Ты же фрэйя. А фрэйи рождены для любви. Ты должна сказать ему о своей любви и попросить вернуться. Только так он тебя услышит.
–Я и просила! Он ведь нужен всем: Балейре, Янтарному совету… всем! — почти кричала она сквозь рыдания.
–Ты просила его вернуться ради Балейры, ради короля или потому, что считаешь себя виновной в том, что он пострадал. Но ты должна просить его вернуться не ради этого, – напевно говорила Фиан, продолжая успокаивать Олинн. – Ты должна просить его ради себя. Ведь если он захочет вернуться, то именно к тебе, а не к королю, Балейре или совету. Он исполнил свой долг перед ними. И только ты – это всё, что ему нужно в этом мире. Но он не уверен, а нужен ли он тебе. Так и проси его вернуться ради тебя и к тебе. Скажи ему, зачем он тебе нужен. Это будет трудный путь обратно, и он заплатит за это возвращение свою цену, а ты заплатишь свою. Ты подумай, что ты готова отдать взамен, но только в твоих силах его спасти. Я вас оставлю вдвоём.
–Но, как ему скажу, он же меня не слышит! — произнесла Олинн, вытирая слёзы.
–Он слышит тебя. Сердцем. И ты говори сердцем. А мы будем молиться за вас, и просить милости у Триединой матери.
Фиан встала и вышла из избушки и Лавена последовала за ней.
Олинн взяла Игвара за руку и накрыла её своей ладонью. Вспомнила, как они стояли в Олруде в саду эрля и он предложил ей бежать с ним.
Если бы можно было повернуть время вспять!
«…А хочешь – убежим вместе? Пойдём на север дальше, в Серебряную бухту, и уплывём куда-нибудь. Можем хоть завтра, а? Ты и я. Что тебя тут держит, Лин–н–на?»
–Меня ничего не держит здесь, – прошептала она, – я согласна. Хочешь, я уйду за тобой хоть в Серебряную бухту, хоть дальше на север, на край света, куда хочешь! Даже туда, где ты сейчас! Мне ничего не нужно. И никто не нужен, кроме тебя. Пусть боги заберут у меня то, что хотят, только вернись ко мне! Вернись, потому что я люблю тебя!
Она приложила к щеке его ладонь и закрыла глаза. И внезапно почувствовала, как он вздрогнул.
–Ох, Луноликая! — прошептала Олинн. — Ты меня слышишь? Игвар?!
Игвар пошевелился и застонал. И
Олинн позвала Фиен и Лавену.
–Что с ним такое? — спросила она срывающимся голосом.
–Не бойся. Это хорошо, – тихо произнесла Фиен, прикладывая к его лбу ткань смоченную отваром. – Он тебя услышал и теперь возвращается. Но вырваться обратно и уйти от Тёмной девы не так–то просто. Сейчас ему трудно. Его душа отдала старые долги и возвращается к тебе обновлённой. Он ведь заклинатель. Но он отдал за тебя свой дар, а это считай, что умер, и теперь рождается заново. Ради тебя, – Фиен улыбнулась. — Это он захотел вернуться к тебе.
Олинн снова сидела у его лежанки, а потом ненадолго ушла отдохнуть, пока Фиен и Лавена по очереди ухаживали за Игваром. Но Олинн знала, когда она рядом, ему лучше, поэтому возвращалась и сидела с ним столько, сколько могла.
Под утро она задремала и вздрогнула, проснувшись от очередного тревожного сна. Эти сны приходили каждую ночь, потому что слишком много переживаний обрушилось на неё за последние дни. В окно светило солнце, падая в изножье кровати тёплым квадратом света, и в избушке было тихо. Олинн хотела встать с лежанки, на которой прикорнула с краю, чтобы быть рядом с Игваром, но внезапно ощутила, как его пальцы стиснули её запястье. И это было не просто прикосновение, она почувствовала его взгляд кожей и обернулась рывком. Игвар пришёл в себя и смотрел на неё, а в его глазах плескалась светлая колдовская зелень по которой она так скучала.
–Пичужка… Не уходи… – прошептал он совсем тихо и на его губах показалась слабая улыбка.
–Игвар… Ты вернулся…
Олинн едва смогла прошептать, так перехватило горло. Она смотрела на него и не верила.
Он жив! Жив! Ох, Луноликая!
Она прижала его ладонь к своей щеке, чувствуя, как непрошеные слёзы снова сами катятся из глаз.
— Так ты и правда, уйдёшь со мной на край света? — спросил он, глядя ей в глаза.
Олинн кивнула, принялась вытирать другой ладонью слёзы и улыбнулась.
–Ты же обещал мне свою защиту и покровительство, – произнесла она, наконец, справившись с нахлынувшими чувствами. — Как ты мог бросить свою «рябиновую невесту»?
–И то правда, – произнёс Игвар внимательно разглядывая лицо Олинн. — У тебя глаза стали совсем зелёными…
–Я теперь Оракул, – ответила она, глядя на то, как он медленно переплетает её пальцы со своими.
–Оракул? Вот как? — он чуть усмехнулся. — Придётся мне перебраться жить в Гранард.
–Почему? — спросила Олинн.
–Я и забыл, что ты «наполовину северянка», – произнёс Игвар, подложив вторую руку под голову, и усмехнулся шире. — И не знаешь совсем наших законов. Оракул должен жить там, где родился. Там его дар проявляется лучше всего. Так что тебе придётся жить в Гранарде. Твой отец был из клана Остролиста, но женившись на твоей матери, переехал в Гранард. Вот и мне придётся сделать то же самое.
Олинн внезапно покраснела и опустила взгляд, вспомнив его слова в замке Бодвар.
«Ты моя, пичужка, слышишь? Только моя!»