Рядовой для Афганистана
Шрифт:
– Из Прибалтики, из Гайжюнайской дивизии, – дружелюбно ответили мы.
– Поточнее, ребятня?
– Каунасский учебный батальон связи.
– О, редкие птицы в нашей роте! Что, плохо в штабных радиостанциях шарите, раз в переносники записались?
– А что значит, переносники?
– Ха, ну это как горные бараны! Нет, скорее навьюченные ишаки. Радиостанции на себе по горам таскать будете! На спине!
– Ни хрена себе, – удивились мы дружно.
– Вот так, братцы! Каунасцы обычно в первую и третью роту идут, а тут… на тебе.
– Значит, мы лишние оказались? – прошептали мы с Витьком.
– Ладно, только носы не
– А вы уже отслужили? Самолет ждете? – поинтересовались мы.
– Ха, ну да, неделю назад должны были улететь, может завтра. Мы тут уже вечность! Больше срока, почти два года.
– А вас наградили? Медали есть?
– Да на кой ляд нам эти медали! Домой летим, живые, без ранений!
– Да? Вот как…
Мы с уважением слушали старых солдат.
– Ждем «За отвагу», – продолжали они. – Были у нас заварушки. У нас ведь полгода назад летеху снайпер шлепнул под Джелалабадом, прямо в голову. Мы его тащили пять часов до брони. От «духовской» погони ушли. Представили нас к «звездам», потом сказали, что дадут «За отвагу», вот ждем… Взводному «Красную звезду», посмертно кинули. Жалко его, простой парень был, добрый. Бача42 в него шмальнул, а, впрочем, может и наемник, ведь вычислил, что офицер. Мы тогда все чумазые были и уставшие. Радиостанцию тащили поочередно. Вычислил, с-сука? – распылялись по очереди древние дембеля. – Постой, только сейчас дошло, что у взводного прическа была покурчавее, а мы на лысо были выбриты, так не жарко, да и круто, так спецназ ходит. Лейтенант как панаму снял под орешником, так сразу, фу-у-як, из «бура»43. Ведь он в «бронике»44 всегда ходил на боевые – дисциплина, порядок, не курил даже, все путем. И вот, в голову. Точно, наймит – наемник, падла!
Расстроенные, мы стали заправлять свои постели чистым бельем. «Прадеды» разделись догола, обернулись по пояс вафельными полотенцами и пошли на улицу. Видимо в душ. В кубрике стало тихо. Жутко тихо.
Как черт из табакерки появился прапорщик Николай Гаврюшов и нагло стал обшаривать наши личные вещи. Он вытряхнул содержимое наших вещевых мешков на незастеленную кровать и длинными пальцами стал перебирать нехитрую солдатскую суму.
– Все содержимое сдать в каптерку! Ясно, бойцы? – заорал прапор нам в уши.
– А личные вещи, блокнот, фотки из учебки, можно оставить?
– Я что, не по-русски выражаюсь? Из личных вещей только зубная щетка и мыло! А не сдадите, все окажется в «очке»!
После этих слов он схватил мой бушлат, из рукавов которого на солдатский матрац вывалились две бутылки «Русской водки». Прапор удивленно и злобно уставился на нас с Витьком. Я с безмятежной улыбкой пионера из кружка «Юных натуралистов» уставился на старшину. Сколько злорадства и превосходства было в глазах этого парня, считавшего себя офицером и крайне необходимым элементом в этом городке. Ему бы на таможне работать, чистить багаж незадачливых туристов в поисках контрабанды. Прапорщика можно было поздравить, в бушлате прибывшего в Афганистан салаги он нашел настоящую контрабанду в виде двух пузырей водки.
Это была не просто водка, это были «золотые самородки». Он был счастлив, водка не прошла. «Теперь этот недоносок у меня на крючке и будет мне рабом до самого последнего дня службы», – думал прапорщик. Глаза его горели в полумраке как очи Мефистофеля. Витек усмехнулся и отвернулся, чтобы не заржать. Старшина схватил меня за ворот парадки и принялся трясти так, что рубашка вылезла из брюк, а галстук разорвался и упал на пол. За уходящий день я так устал, что от этой тряски стал просто засыпать. Мои парадные ботинки свалились с моих ступней, я ощутил невесомость и свободный полет. Через мгновенье я лежал на полу, абсолютно ничего не ощущая, в моей голове не было никаких эмоций и мыслей. Рядом безвольно упал мой друг. Зрелище, конечно, отвратительное: два молодых десантника валяются на линолеуме в полусознательном состоянии, сверху стоит здоровый загорелый мужик в майке-тельняшке и рвет глотку.
Прапор продолжал на нас орать, добиваясь правды, откуда водка и для кого, но бить, пока не осмеливался. Я потихоньку отлежался, прочувствовал ситуацию и «проснулся»… «Если ударит, – думаю, – отвечу кулаком по морде. Один зуб, но выбью, а там пусть хоть запинывает. Мне уже все равно»…
Ферганская учебка, 7 часов утра, 26 апреля 1985 год
– Одуванчиков, подойди, дело есть! – позвал меня командир взвода Семенов.
– Я! По вашему приказанию прибыл, товарищ гвардии старший лейтенант!
– Ну, я же просил, пока мы еще не гвардия.
– Как же не гвардия, сегодня вылетаем в Афганистан, считай уже… – улыбнулся я.
– Ладно, гвардеец, принеси-ка свой бушлат, первое боевое задание тебе.
Я вернулся с новым бушлатом, выданным мне перед самым отлетом в Фергану. Семенов достал из своей спортивной сумки две пол-литра водки и протянул мне.
– Знаешь, солдат, что это?
– Как не знать, водяра, но я не пью! Тем более в самолете укачало, пока не тянет, даже по чуть-чуть. Спасибо, товарищ старший лей…
– К-ха! Я не про то, ты что надумал, – перебил меня взводный, – неужели тебе командир выпить предложит? Ну, ты даешь!
– Виноват, не так понял задачу.
– Это, брат, не просто водка, это прописка в офицерский кубрик. Понял? Традиция такая – каждый новенький офицер привозит с собой из Союза два пузыря. А эти… – таможенники про это знают, и шмонают нашего брата по полной, лишь бы водку отнять. Вся надежда на тебя, поможешь? – офицер был по-отечески добр.
– Есть! – бодро ответил я.
– Молодец, возьми бутылки и зашей их в рукава бушлата. Получится пронести через таможню, отлично, а нет, так и не обижусь. Действуй!
Я сделал все как велел командир, благополучно прошел таможенный контроль и сел в самолет. В самолете Семенов подмигнул мне и шепотом сказал.
– Прилетим в Кабул, заберу, спасибо тебе, солдат!
Кабул, кубрик второй роты
Наш командир, по обыкновению, появился неожиданно и стал свидетелем театральной сцены. В качестве Отелло выступал разъяренный прапорщик, в качестве его несчастной «жены» – мы с Витьком.