Рядовой для Афганистана
Шрифт:
– В чем дело, старшина? Мы не успели еще разместиться, а здесь… Что тут происходит, почему новобранцы лежат на полу? – строго, но предельно мягко спросил мой взводный.
– Упали, блин! – начал оправдываться прапорцик Гаврюшов. – На ногах не держатся, дохляки! Живые трупы, а не десантники! Наберут всякий сброд, тьфу, как телки, сразу ложатся.
– Вот так, сами взяли и легли? Ни с того, ни с сего? Что-то раньше я за ними этого не замечал? – строго спросил Семенов.
– Ну да, а в чем де-де-ло, лей-те-тенант? – заикаясь, спросил прапорщик. – Ты вообще кто? Новенький что
– Командир третьего взвода гвардии старший лейтенант Семенов! Александр Семенов! Да только что прилетел…
– А! Ха, командир взвода – это хорошо! Держи краба, – прапорщик протянул Семенову свою мощную ладонь и сдавил его кисть со всей дури. Взводный не ожидал такого подвоха и чуть не заорал от боли, но, пересилив ее, смог сжать руку прапора в ответ.
– А я старшина всей этой банды, – продолжил Гаврюшов, – и между прочим, уже полтора года в Афгане! Поэтому, не собираюсь отчитываться гм… перед вновь прибывшим офицером, почему са-са-лаги валяются на полу. Обор-зе-зе-ли в доску, во-во-дку ж-ж-рать собирались. Вот так, ле-лей-тенант! – старшина пытался говорить быстрее, но его заикание все равно проскакивало почти в каждом слове.
– Вы уверены, товарищ прапорщик? – Семенов решил не отступать. Он медленно сжал свои ладони в кулаки.
– Ладно, пойду, доложу майору Сазонову об этих чмырях и спущу это все в «очко»! Будь здоров! – прапорщик схватил бутылки с водкой и направился прочь из кубрика.
Семенов остановил его окриком.
– Стоять, старшина роты! Оставьте бутылки! Я сам доложу ротному, если сочту нужным…
– Что, это почему еще? Не понял тебя? – у прапора шея налилась кровью, и кулаки сжались от нетерпения драки.
Взводный, напротив, сохранял завидную выдержку.
– Мы с тобой еще не пили за службу и дружбу, чтобы тыкать друг другу, прапорщик! Неужели не знаете обычаи? – немного мягче обратился к старшине Семенов.
– Я не пью, старлей! Спортом занимаюсь и боксом!
– Представьте, я тоже, но и традиции соблюдаю! Солдат к водке отношения не имеет.
– А-а, вот оно что, твое до-до-бро значит, «слоны» везли. Хорошо раз твое, но ротному все равно доложу! А тебе впредь советую, командуй своим взводом, а в мои дела по роте не лезь! Пока офицеры с медичками спят или в ка-ка-рты играют, я во второй роте начальник и отвечаю за порядок и дисциплину! Я этим солдатам и папа, и мама, и Господь Бог! Это, надеюсь, понятно? И никто порядка, установленного мной, не изменит – ни ты, ни ротный, ни комбат! – прокричал на одном дыхании прапорщик.
– Замечу вам, что порядок установлен воинскими уставами, а не прапорщиками с манией величия! – строго сказал Семенов. – Рядовые, встать, – обратился он к нам, не взглянув в нашу сторону, – приводите себя в порядок. Мы быстро встали.
– Ну да, посмотрим, старший лейте-на-на-нт! – нагло продолжал прапорщик. – Это в Союзе так, а здесь ограниченный контингент, здесь все по-другому! Здесь иногда трассера над головой летают, и «лимонки» из «очка» выпрыгивают! Долго мы ждали взводного, прилетел, ха! Прошлого убили, осторожней будь, старлей! – старшина разжал кулаки и выпрыгнул из кубрика, словно ошпаренная обезьяна.
Бутылки с водкой остались прыгать на матраце. Семенов взял их и молча вышел из кубрика. Мне показалось, что он произнес: «Вот ведь мерзавец!»
Мы отряхнули наши парадки от пыли и стали перебирать вещи, соображая, что бы куда зашкерить, чтобы не нашел старшина. Из душа вернулись «старики», скинули полотенца и обнажили жилистые, загорелые торсы.
– Что молодежь, приуныли? – обратился к нам один, с седым клоком волос на правом виске.
– Да-а, Гаврюшов наехал, сказал все вещи ему сегодня сдать.
– А, подшакалик! А что у вас есть парни? – спросил один дембель.
– Да ничего, собственно, и нет, фотографии из дома и учебки, книжка, купленная в Каунасе, блокнот и тетрадки для писем.
– Конечно, это все «сифилис» для него, если найдет, все в помойку отправит. Лучше сдать. Может и сохранится, хотя вряд ли. Я смотрю у вас береты новые и значки «парашютист»? Может, поменяемся, мы вам свои, конечно не новые уже. Вам все равно, что прапорюге сдавать, а нам на дембель – поновее. А он новые береты все равно по своему разумению употребит. Кстати, парни, свои береты «старикам» подарить – хорошая примета, домой точно живыми вернетесь! Ну как, по рукам, братцы?
– Конечно, мужики, мы вам с удовольствием подарим свои, вам же домой, – мы переглянулись с Витьком и отдали «старикам» наши новенькие береты и значки парашютистов. Обратно мы получили два довольно стареньких берета и два значка «Парашютист СССР» с едва отколотой позолотой на куполе парашюта и царапинами.
Удивительно, но мне понравился и берет, и значок – эти вещи здесь жили не один год, пусть будут нам талисманами и оберегами. Пусть «старики» берут все, лишь бы не досталось старшине. Но им больше ничего и не было нужно, они молча прошли вглубь кубрика и завалились спать. Утром их кровати оказались пусты, в пять часов «стариков» подняли и бегом отправили в аэропорт. Легкого взлета вам, ребята, и мягкой посадки дома!
После вечерней поверки на плацу батальона, где наша рота стояла всего в составе шести бойцов, мы ринулись в умывальник, он же душ, где каждый вечер солдаты стирали свои носки и мыли ноги с мылом. Процедура помывки ног проходила просто, суешь ногу под ледяную струю, бьющую из артезианской скважины, и намыливаешь ее, потом другую ногу. Вода была чудовищно холодной и кристально чистой.
Спали мы как убитые, но ночью меня разбудил шум артиллерийской канонады. Я встал, быстро оделся, приготовился к боевой тревоге и вышел из кубрика.
Дневальный, сидевший в обнимку с автоматом на табуретке рядом с тумбочкой, уставился на меня сонными и удивленными глазами.
– Ты, что боец, писать захотел? – спросил он безучастно.
– Хочу оружие получить, стреляют. Тревога будет? – озабочено ответил я.
– А-а, ха, новенький! Это наш артполк по горам лупит, беспокоящий огонь называется. Хотя, сегодня лупят, надо признать – не по-детски! Гм, странно… спать иди, усек, «бача»?
Я поплелся в кубрик, но тут же вспомнил, что необходимо сходить в туалет и пошел из казармы на улицу. Дневальный вновь окрикнул меня.