Рядовой для Афганистана
Шрифт:
– Эй, ты хоть пароль знаешь? А то тебя часовые пристрелят, и поссать не успеешь!
– Не, не знаю пароля. А что за пароль? – удивился я своей глупости.
– Слушай, пароль на сегодня девять. Тебя окрикнет часовой: «Стой!» Ты должен непременно остановиться. Если тупой и будешь дальше топать, он положит тебя мордой лица в пыль, а она, поверь мне, страшно невкусная. Потом крикнет цифру, например, пять! А ты ему ответишь! Ну что ты ему ответишь, а, догадался?
– Отвечу четыре, – улыбнулся я.
– Соображаешь, только не ори громко, а то все услышат, и «духи» тоже, – усмехнулся дневальный.
– Да! А «духи» – это душманы? – спросил я, пытаясь
– Ха, ну ясно, что они. Ну, иди, боевой «слон»…
Ночь стояла теплая и звездная. Огромное количество созвездий висело над моей головой. Боже, как красиво. Пушки и гаубицы остервенело, били, где-то за дальними горными перевалами. Потом вдруг затихли. Все наполнилось тишиной и миром. Я шел медленно, ожидая окрика часового. Угрюмый часовой вяло окрикнул меня и, услышав пароль, пропустил к большому металлическому ящику с надписью: «Морторгфлот СССР», который являлся настоящим десантным гальюном нашего батальона. За этим сооружением тянулась бесконечная траншея, вдоль которой ходили часовые. За траншеей – деревянные столбы с колючей проволокой на высоту солдатского роста, а дальше все, чужая земля. Часовой повернулся в сторону казарм, спрятал сигарету в ладони, чтобы не было видно огонька в темноте, и нервно, глубоко затянулся. За часовым раскинулась темная мгла. Ничего не видно, горы спят. Или это только кажется. Я заговорил с часовым, хотя знал, по уставу караульной службы, что этого делать нельзя, но вид у него был очень жалкий.
– Как дела, браток? Вроде тихо и ночь теплая? Хорошо. Курорт.
– Какой я тебе браток? – огрызнулся часовой. – Ты еще «душара», молодой значит, а я уже «черпак», полгода здесь, и до Афгана полгода в Фергане мучился. Нашел, бляха, курорт!
– Да ладно, не злись, тебя как зовут? Меня – Санек.
– Слушай, юморист, я Афанасий. А ты лучше иди, спи, если «пахан» увидит, что я на посту базарю, еще впаяет мне пять нарядов45 вне очереди, сволочь! Я и так уже живу здесь…
– Я понял, ухожу. А кто он, «пахан» этот?
– Блин, ну ты салага, кто-кто, прапор-старшина! Эй, постой молодой, курить есть?
– Нет, я не курю, вредно.
– Ничего, скоро закуришь, я тоже думал, что не курю. Ча за ночь, стрелять охота! Давай, буру…
Часовой отвернулся и пошел вдоль колючей проволоки. Вдалеке я заметил еще одного часового, стоящего у края траншеи. Тихо, даже сверчки не поют. Кабул уснул.
Совершенно секретно. Штаб ГРУ в АФГ. В главное управление внешней разведки в Москве.
В ночь с 26 на 27 апреля, в 21.00, настоящего 1985, во время вечернего намаза, группа Советских военнопленных тюрьмы Бадабер, в Пакистане, подняли вооруженное восстание. В подавлении восстания участвуют подразделения спецназа Пакистанской армии и 11-армейский корпус вс. Пакистана. По непроверенным данным подавлением восстания командует Бурхануддин Раббани. К утру 27-го, по-прежнему слышится стрельба и бомбежка крепости. По боевой тревоге подняты специальные подразделения 40-армии, вблизи пакистанской границы. Ждем указаний, готовы к любым военным действиям… Считаем необходимым предпринять меры для освобождения наших солдат и офицеров силами отрядов специального назначения… Тюрьму уничтожить к чертовой матери, бомбовым ударом ТЧК
Ответа из Москвы не последовало.
Глава IV. Учебный батальон ВДВ. Каунас. Начало зимы, 1984 год
Почему некоторые солдаты становятся инструкторами в учебном батальоне. Осмелюсь предположить, потому, что умеют держать слово и делать то, что обещали. Редкое качество, встречающееся исключительно у честных людей. Здесь необходимо сделать поправку. Обещания бывают разные. Об этом я раньше не задумывался. Мне казалось, что обещания всегда могут быть только добрыми. Например, обещает отец взять сына на рыбалку и делает это, ну а если не вышло, не беда, нужно просто подождать следующих выходных. Отец обязательно выполнит обещание.
В учебке я узнал, что обещания бывают еще и злые. Сержант дает такое обещание своим курсантам, о котором они его и не просят и скрупулезно выполняет его. Да, я не смог бы стать сержантом в учебке. Ведь если я рассержусь на своих солдат днем и пообещаю, что ночью они у меня будут хавать как свиньи, я едва ли сдержу свое обещание и просто прощу их. Наши «козлы» были заточены иначе. Не знаю, воспитала ли их так вся предыдущая жизнь, или их таланты проявились только в армии, но делали они это блестяще.
После ужина сержант Цибулевский построил нас около хлеборезки и приказал каждому курсанту получить по булке серого армейского хлеба. Хлеборез только развел руками.
– Где ж я столько хлеба возьму? Вы что там, в поход собрались? Уже пятый сержант приходит. Не дам двадцать буханок, только пять есть.
Мы почуяли, куда клонит сержант, и облегченно вздохнули. «Цибуля» посмотрел на хлебореза страшным взглядом и пообещал разобраться с ним позже. Тот в недоумении закрылся в своей хлеборезке.
Наш взвод шагает в казарму с пятью кирпичиками хлеба. Мы торжествуем, кормление голодных «слонов» откладывается.
Я упомянул выше, что настоящий инструктор учебки – это человек, жестко следующий ненаписанным правилам, пришедшим в Советскую Армию, вероятно, из зоны, из той поры, когда тысячам уголовников был дан шанс искупить свою вину перед народом в штрафных батальонах на фронтах Великой Отечественной. Эта была стратегическая ошибка государственной машины. Тогда и начался полураспад здорового армейского организма. На смену жизни по воинским уставам и законам постепенно, в солдатские казармы приходила «житуха по понятиям». В десанте тюремный образ воспитания почти не приживался, учитывая действительно высокие моральные устои офицерского корпуса, но в сержантской среде процветал садизм и унижение солдат часто в виде экспериментов под управлением «лучших» младших командиров. Конечно, о проблеме было известно и в Генеральном штабе, и в Главном Политическом Управлении СА, но пока решили все спустить вниз, что называется в народ. Как всегда, вся нагрузка легла на плечи командиров и замполитов.
Мы не понимали нашего «замка», похвалил бы лучше за неплохой, а самое главное, первый наш марш-бросок и спокойно лег бы спать и нам бы дал отдохнуть. Действия его были лишены всякой логики нормального человека. А вот логика самоубийцы, ищущего приключения на свою накаченную задницу, ему явно соответствовала.
После вечерней проверки, которую к нашему удовольствию провел Александр Семенов в присутствии «удава», мы дружно бросились в наши постели и вырубились на счет «два».
Сквозь сон я слышал, как старший лейтенант прошел по расположению взвода, кому-то из курсантов поправил одеяло и дал указания сержантам долго не шастать и ложиться спать.