Рыбка в клетке
Шрифт:
На открытие магазина канцтоваров я прибыла с некоторым опозданием. Искала недолго – два пучка бледно красных шариков вяло шевелились на ветру, охраняя вход в подвальное помещение с высокими, круто уходящими вниз ступенями. Скромную красную ленту – по-видимому, продающуюся здесь же, – уже перерезали. Края получились неровными, словно ножницы оказались тупыми или ткань была слишком крепкой. Огромный карандаш с отрешенными глазами раздавал флаеры 'Сегодня открытие!', профессионально улыбались российские продавщицы и надрывался ведущий с тонким, негромким, несформировавшимся голосом. Это был самый странный ведущий, которого я когда-либо видела: высокий, худой, блеклый, ничем не пахнущий. Никогда до этого я не встречала людей, от которых бы ничем не пахло. У каждого свой запах: у кого-то это запах застарелой болезни, у кого-то запах взросления, у иных – молодости, здоровья, свежести, тяжкого труда, упоительной ночи; у других – усталости, горечи, томления. Если не свой запах, то запах искусственный: духов, стирального порошка, грудного младенца, свежего кофе, сигарет – но ни одного у этого. В первый момент я не сообразила, появилось только ощущение, что что-то не так, что-то неправильно. Несмотря на осознание того, что мне во что бы то ни стало надо выиграть, я не могла отбиться от этой неправильности. Будто художник где-то ошибся, сделал неверный мазок, или режиссер внезапно отключил звук – и это несоответствие не давало полностью сосредоточиться на миссии. Лишь когда он протиснулся мимо меня к прилавку, и на несколько мгновений расстояние между нами стало интимным – я успела вдохнуть. Ничего. Будто наглухо запечатали. Можно не бояться хищников – не выследят.
Тело его, совершенно не костлявое – складывалось впечатление, что костей у него нет вовсе, – было открытым, мягким и до неприятия белым. Его нельзя было назвать пухлым, но острых углов там, где они положены быть, у него тоже не было, и дело даже не в жире, а в какой-то необъяснимой прихоти плоти. Как рубенсовские бесформенные массы, только в мужском варианте. Взгляд, обежав пеструю толпу, так или иначе возвращался к нему – так смотришь на нечто неприятное, противное. Мерзко, но в то же время не оторваться.
– … Вас ждут веселые конкурсы и много подарков! – белое беззащитное тело ведущего пребывало в постоянном движении, вызванным не целенаправленным актом, а каким-то непрерывным внутренним подергиванием. Несколько произнесенных вслух слов зародили в округлой груди колебание, которое вибрацией расползлось дальше. Мое воображение нескромно его раздело, и я словно воочию увидела рябь, скользящую по нежной коже. – А начнем мы прямо сейчас. Кто хочет выиграть первый приз?
Усилием воли – неимоверным, колоссальным, титаническим – заставляю себя оторвать от него взгляд. Необходимо сосредоточиться, взять себя в руки. Задача крайне проста; если я не хочу до конца этой недели срезать углы и считать секунды, я не имею права отвлекаться.
Шевеление. Из передних рядов, подталкиваемые сзади, одна за другой выходят две девочки. Первая – серьезная, с выразительными взрослыми глазами, странно смотрящимися на маленьком детском личике. Вторая – помладше, с капризно изогнутым вниз уголком рта и ищущим взглядом. Одинаково сложив руки в форме буквы Р – согнув одну руку и упираясь кистями в прямой локоть другой, – зеркально отражая друг друга, они становятся рядом с ведущим. Запущенный как будто из пушки, рядом с ним возник долговязый воинственный мальчик лет тринадцати, крайне неловко вступивший в подростковый период.
– Встаем сюда, вот так… Объясняю правила игры. Ваша задача – построить домик из двадцати карандашей и возвести над ним крышу из этих вот наборов стикеров. Просто, правда? Теперь внимание, главное правило: пользоваться можно только одной рукой, вторую убираем за спину. Итааак, начали!
Началось соревнование. Я – не смотрю, не смотрю, не смотрю – наблюдаю за детьми. Мне нужно знать правила, нужно знать, что допустимо, а какую грань не пересекать, какими приемами можно пользоваться, а каких лучше избегать. Нужны рамки, в пределах которых я могу действовать, не опасаясь вылететь из конкурса, и приемы, которыми могу руководствоваться.
Подросток подошел к строительству с опытом балбеса, который не один школьный урок посвятил возведению собственного ранчо. Он ставил “бревна” аккуратно, не спеша, следя за тем, чтобы лакированная поверхность не покатилась, чтобы карандаши лежали ровно, чтобы каждый последующий ложился строго в той же точке, что и предыдущий, одновременно посматривая краем глаза за состоянием дел соперников. А у соперников дела шли не очень. Девчонки взвизгивали, подпрыгивали, суетились и скорей пищали, чем пытались что-то сделать. Мелкая моторика их еще не была развита в той мере, как у подростка, углы выходили то острыми, то тупыми, карандаши не желали удерживаться друг на друге и скользили гранями, сыпались стены, образуя хаос. Одна из девочек, та, что со взрослыми глазами, схватила карандаш второй рукой, за что получила первое предупреждение. Берем на заметку – мелкое жульничество допустимо. Щелкнула камера фотоаппарата. Когда подростку оставалось лишь возвести крышу, девчонка с капризным изгибом рта навалилась на стол. Все три строения разрушились.
– Это нечестно! – тут же завопил подросток.
– Она нечаянно! – атакует одна из зрительниц. – Пусть пробуют еще раз!
Это происходит помимо моей воли – я прикипаю глазами к ведущему, как загипнотизированная: к его бледной коже, мягким щекам, сочным, немного сонным губам. Мускулы его рта тянуче сокращаются, наружу вырываются отдельные звуки, но общий их смысл растворяется в воздухе. Это наваждение. Если перестану на него смотреть – исчезну. Боковым зрением отмечаю, что движение слева от меня возобновилось, только чуть снизилась амплитуда. Просто физически отрезаю себя от ведущего, механически поворачиваю голову к детям. Больше не смотреть на него, не смотреть, не смотреть.
Подросток стоит полубоком, крепко упираясь бедром в край стола и используя спину как щит. Девочка со взрослыми глазами работает основательно и честно, но вторая, издавая радостные визги, никак не может поставить один этаж без того, чтобы карандаши с глухим стуком не ударялись о столешницу. Женщина с цветочным платком дает ей подсказки, из-за которых она путается еще больше.
В кармане моих брюк вибрирует телефон. Номер незнакомый, и пока я решаю, стоит ли ответить, спереди раздается наигранно-радостное «И он сделал это!».
– Поздравляем с заслуженной победой, нелегко было? – подросток зыркает на девочку: – Да фигня!
– Какой самоуверенный молодой человек! Что ж, получай свой приз – вот этот вот замечательный кейс для документов! Еще раз поздравляю с победой, ну а мы двигаемся дальше.
“Самоуверенный молодой человек” затерялся в толпе со своей победой, неаккуратно цепляя покупателей кейсом. Продавщицы собирают рассыпавшиеся карандаши, с натугой поднимают стол, передвигают его к стене. Никто не торопится помочь, зато с дверей подсобного помещения за ними сыто следит полный лысеющий мужчина в деловом костюме. Он коротко кивает, и ведущий переходит к новому состязанию. Его мягкое белое тело слегка подрагивает, круглые покатые плечи приходят в движение, ровный без изгибов корпус разворачивается. Как паровоз, с глухим рокотом дернувшихся составов трогающийся с места и набирающий скорость. И в моих глазах – его отражение. Вновь.
Невероятно. И это мое первое задание, мое первое желание в «Золотой Рыбке». Ни у кого из тех, кто сейчас занимает лидирующие строчки, не было такой бессмысленной, такой нелепой, такой странно складывающейся с самого начала первой миссии. Передо мной прыгают страницы первых – выложенных – отчетов. Журавлико должен был уличными танцами привлечь не меньше тридцати зрителей, Tuman – построить из спичек миниатюрную копию Кремля, Д-7-28 – являть собой пример человека с активной гражданской позицией, Копи_Царя_Соломона – пешком дойти с самой южной точки города до самой северной, Серый_Мыш – найти в лесу Красную Шапочку. Это те желания, которыми славиться “Золотая Рыбка” – увлекательные, притягивающие, безумные. Когда во время своего ожидания я думала о вступлении в ЗР, я мечтала о том, чтобы просто попасть в игру, зацепиться за нее хоть пальцем, хоть кончиком ногтя, чтобы она не прошла мимо меня, как все остальное, чтобы перевернула мою жизнь настолько, чтобы я шагала в ритм с игрой. В этой точке вступления я видела поворотный рубеж. Нужно перевалить его любой ценой, пусть даже придется укрощать дикого мустанга или вручную отлавливать горного козла – что угодно, лишь бы стать участником. Вцепиться зубами в этот шанс и не отступать. Закрепиться во что бы то ни стало. Но… но как род Человек, подвид Эгоистичная Тварь, не менее часто я мечтала о том, чтобы не просто войти в игру абы как, а сделать это с триумфом не меньшим, чем у легендарного Tumana или одиозной Василисы Прекрасной. Мечта дерзкая, но уже пустившая тонкие корни в самое сердце, поэтому сейчас я чувствую себя одураченной. Пусть это начало, но не тот грандиозный старт, который воображала. Но, однако, бурея от негодования, я понимаю, что не откажусь от желания, каким бы глупым оно ни было. Откажись я сейчас – следующего ждать еще два месяца. Это значит, что еще шестьдесят дней мне придется вести бесцельное, ничем не скрашенное существование, и, выбирая между шестьюдесятью днями ожидания и бессмысленности и семью днями просто бессмысленности, я предпочту второе. Ведь не факт, что у меня хватит сил и решимости вступать в игру повторно.