Рыбка в клетке
Шрифт:
Старый мир раскололся, ветер стер его в пыль. Я дышу полной грудью, и мои легкие горят, вобрав в себя горечь, хаос, бег, испуг – все эти проявления внешнего мира, которыми люди живут. Но вместе с тем я чувствую, как оживает не только тело, но и разум. Вырвавшись из оков безволья, он начинает работать: генерирует массы новых идей, проектирует масштабные затеи, наконец, просто напоминает то, о чем забыла – о “Золотой Рыбке”. Хороша же я, что позволила одной мелкой неудаче загнать себя в тупик прошлого. Еще чуть-чуть – и мне бы из него не выбраться. Спасибо кусачим паразитам. Теперь это место не кажется мне мирным спящим зверем. Оно словно на глазах зарастает паутиной – не воздушной кружевной искусных ткачей, а тяжелыми рваными пыльными лохмотьями, которыми зарастают углы заброшенных домов. Она везде: на ветвях деревьях, на скамьях, на проводах. Она свисает с голов прохожих, но те ее словно не замечают. Теперь и люди похожи на нелюдей: с серыми неподвижными масками инертных лиц, широко открытыми незрячими глазами, застланными пеленой мутного стекла. Они все еще в скорлупке, а я гляжу на них снаружи. Так вот какой я была минуту назад, вот какой меня видели те, кто живут: слепым, безвольным, плывущим по течению существом. Но если я нашла выход, то они – нет. Надо их спасать. Я прижимаюсь к стенке и кричу:
– Вырывайтесь!
Крик превращается в хрип, люди внутри не слышат, пытаюсь крикнуть громче, бьюсь ладонями о стекло – просыпаюсь от боли.
Автобус подъезжает к моей остановке. Не успев полностью проснуться и уж тем более удивиться, я спешу на выход. Водитель пытается меня обсчитать: я чувствую, как подушечек моих пальцев касаются две монетки, но по какой-то нелепой прихоти они скользят, и одна остается в руках водителя. Он уже не молод, ему за сорок, у него приятное лицо интеллигента – и я с каким-то сторонним интересом наблюдателя, которого это не касается, позволяю себя обдурить. Ни он, ни я не делаем попытки это исправить, и оттого происходящее воспринимается бредовым продолжением сна. Пять минут спустя я уже не могу сказать, существовал ли этот человек наяву или попросту мне приснился.
Позже, уже в квартире, когда пытаюсь восстановить ясность разума и возвести четкую границу между увиденным и придуманным, вновь раздается телефонный звонок. Это стандартная мелодия вызова, я слышала ее тысячи раз и услышу – даст бог – миллионы. Но именно сегодня и именно сейчас мне чудится в ней что-то особенное, что-то зовущее. Это все тот же номер. Кто бы ни был на другом конце – определенно намерен добиться моего внимания, и не могу сказать, что я так уж против.
– Слушаю.
– Привет. Это я.
Голос знакомый. Измененный временем и искаженный расстоянием, но все равно знакомый. Сегодня просто день прошлого.
Какая картинка первой вспыхивает в вашем мозгу, когда кто-то произносит слово “школа”? У меня – кабинет географии. Ни хирургически стерильный кабинет русского языка и литературы с портретами бессмертных писателей и поэтов, выкатывающих со стен свои глаза; ни кабинет физики с кранами, опускающимися жалюзи и проектором; ни кабинет химии, составленный из разномастных парт и собранных по всей школе стульев; а именно кабинет географии, где проходили самые яркие уроки. Чистая доска – писали на ней крайне редко, – большие карты России и мира, заставленный красочными журналами и энциклопедиями шкаф. Смешливое лицо учителя. Проказливые мины одноклассников.
Среди них одно – “не-близкий-друг-но-и-не-просто-вместе-учимся”. Смешной, скуластый, кареглазый. Тонкий и гибкий как молодое деревце. Неуклюжий пока как медвежонок, но обещающий набраться сил. Открытый, теплый, дружелюбный, такой, что одинаково ровно общается со всеми – дикость там, где класс, взрослея, перестает быть единым целым и раскалывается по гендерному признаку. С оттопыренными ушами и инстинктами джентльмена. Невысокий на фоне вытянувшихся одноклассников. Немногим обладающий, но готовый поделиться тем, что есть. Сияющий ровным светом и остающийся верным своему слову тогда, когда достигнув взрывного возраста, перенимаем взрослые привычки и правила выживания. Носящий прошлогодний свитер опрятно и аккуратно. Снимающий кошек с деревьев. Готовый подстраховать, но не умеющий и не любящий врать. Не шибко спортивный, но всегда легкий на подъем. Рыцарь с портфелем. Тот, кто умеет мечтать и делиться мечтами – яркими, далекими, манящими. Тот, кто обыденность мог превратить в событие. Один из тех, кто растет без отца и уходит после девятого класса, потому что есть еще младший брат и на мамину заплату не прожить. Один из тех, в кого тайно, вопреки общепринятым стандартам, – не признаются в этом даже под страхом смерти – влюблены все девчонки класса.
– Пашка.
Губы сами собой раздвигаются в улыбке. Я не каждому человеку так радуюсь: искренне, без натуги.
– Узнала?
– Еще бы.
– Я звонил днем несколько раз – не дозвонился.
– Да, я не могла ответить. Как твои дела?
– У меня? Хорошо. Как сама? Что нового?
Тетради не хватит, чтоб описать. Еще в субботу двух минут было бы много, а сейчас и двух часов недостаточно.
– Нового? Все. Я очень рада, что ты позвонил.
Это просто невероятное, немыслимое, невозможное совпадение. Именно на поворотном пункте, на развилке двух дорог я сталкиваюсь с человеком, чей образ жизни является тем образцом, к которому я стремлюсь, которого хочу достичь. Что это? Знак? Подарок судьбы? Бонус от “Золотой Рыбки”?
– Может, встретимся?
Встретиться? Да. Да. Да, да, да.
– Давай. Сегодня?
– В семь устроит?
– В самый раз.
Мы договариваемся встретиться в ресторане, и я кладу трубку. Усталость после насыщенного дня присутствует, но отошла на задворки тела, обещая напомнить о себе перед сном. По-хорошему, мне бы отдохнуть. Раньше я бы так и сделала, но сегодня я разбила скорлупку, теперь мне и сотни дел нипочем. Теперь буду двигаться до тех пор, пока не устанет дух.
Тем более, мне есть куда и зачем двигаться. Я обнаруживаю, что стою перед открытой дверцей шкафа, уже несколько минут придирчиво выбирая наряд. Мне необходимо, просто жизненно важно встретиться с кем-то из прошлого и показать, что я нем не осталась, что я уже не так зануда и серая мышь, которая живет по книжкам и учебникам и тайком от родителей играет в компьютерные игры. Когда ребенок делает свои первые шаги, рядом должен быть кто-то, кто бы его поддержал и похвалил. Так и я. Мне нужно, чтобы кто-то, знавший меня прежнюю, отметил, какой огромный шаг я свершила сегодня и как сильно это меня изменило. Пусть этот первый шаг и запоздал, но я его сделала, и я хочу признания моего усилия, ведь столького труда мне стоило выбраться из своего кокона, в котором осталось так много людей, не находящих в себе сил последовать за мной. Я это сделала, и я хочу признания, и умом я понимаю, как это глупо, но не могу перестать этого желать. Конечно, я ни слова не скажу ни о своем прорыве, ни о “Золотой Рыбке”, ни о своей миссии, – это неподходящая тема для обсуждения у старых друзей. Это тема, не подходящая вообще ни для какого обсуждения, – и я буду об этом молчать и говорить о пустяках. Так принято в обществе, когда встречаются два старых приятеля, не видевших друг друга много лет. Но осознание того, что я смогла, я переступила, останется. Да, я чертовски хочу признания, чертовски хочу рассказать Пашке, какая я сильная и теперь живая. Он бы тут же понял, о чем речь. Он бы удивился, поразился, оценил бы, как это было трудно – и похвалил бы. Мне не терпится услышать эти слова, я готова набрать его номер и перенести встречу на сейчас или даже тут же рассказать ему это по телефону – но я этого не сделаю. Потому что этот момент триумфа должен быть пережит лично и остаться в пределах собственного сознания. Как смельчаки, преодолевающие свой страх в одиночку, я должна пережить этот момент сама. Это мое право и моя обязанность.
Накатывает смех. Готова биться об заклад, Пашка даже не догадывается, какую масштабную битву я организовала сразу после его звонка. Эдакую локальную войну со своими генералами, потерями и захватами. Не берусь сказать только, кто победил – сама не имею понятия.
Без пятнадцати семь я уже сижу за столиком. Пашки еще нет, и я осматриваюсь. Мне нравятся царящие вокруг минимализм и строгость – мне теперь все нравится. Каждая вещь функциональна, нет никаких излишеств, несущих дополнительную бессмысленную нагрузку. Сиденья деревянные, и спина остается ровной и прямой, держа тело в приятном напряжении. Столешницы квадратные, с плавными, сточенными конфликтными углами – дизайнеры знакомы с психологией переговоров. Никакой искусственной зелени: ни мертвых цветов, ни нарисованных деревьев. Стекла окон настолько прозрачны, что складывается впечатление, будто их нет вовсе, и можно встать и уйти прямо через стены. Живая музыка отсутствует, с динамиков по углам негромко стелется классика. Глазу буквально не за что зацепиться, и оттого волей-неволей взгляд будет возвращаться к лицу собеседника. Единственно яркими красками выделяются наряды посетителей.
Без десяти. Пашки еще нет. Я заказываю воду и изучаю посетителей. Через два столика от меня двое неопрятных мужчин – идеальные костюмы, блестящие лакированные ботинки, уложенные волосы, но что-то так и кричит о запущенности, – поглощают свой ужин. Один из них, тот, что сидит лицом ко мне, зачерпывает серебряной ложкой из тарелки, наклоняет голову и глотает. На миг под щеткой усов обнажаются прокуренные зубы, которые затем поспешно и деловито прячутся за сухими губами. Отворачиваюсь.
Классика сменяется джазом. Посетители чуть оживают. Снаружи в окно заглядывает случайный прохожий. Тут же, шипя и отплевываясь, отскакивает, облитый водой из лужи. Спрятавшись от мира за наушниками, замкнуто и равнодушно проходит молодой человек.
Без пяти. Пашки нет. Официант провожает за соседний столик пару. Мужчина отодвигает стул, предлагая спутнице сесть. Я, как заложено в моей природе, мимоходом и неосознанно отмечаю в ней недостатки: слишком яркая блуза, неподходящие туфли, вызывающий при ее бледности макияж. Наряд настолько пестрый, что завораживает своим варварством – как те яркие рисунки на щитах древних воинов, призванные отвлекать внимание. Невольно прослеживаю рисунок узора и останавливаюсь только в районе бедра. Так вот каково его предназначение. Проверяю время.