Рыболовы
Шрифт:
— А можетъ и купитъ? Что-жъ, грибы хотя и большіе, но ядреные. На закуску ладно.
— Говорю, что не купитъ. Онъ и мясо-то съ собой привезъ, что вотъ теперь ему хозяйка на бикштесъ жаритъ. Понимаешь ты, безъ фляжки даже на охоту здитъ. Совсмъ сурьезный человкъ.
— Ну?! — удивленно протянулъ мужикъ. — Неужто безъ фляжки?
— Зачмъ-же ему фляжка, ежели онъ и водки не пьетъ?
— Водки не пьетъ? Вотъ такъ охотникъ! Какой-же это охотникъ посл этого?!
— Есть у насъ такіе. Кром его кабатчикъ одинъ
— Ну, кабатчикъ это больше изъ жадности. А то вдругъ анхитекторъ!..
— И этотъ не изъ тароватыхъ. Вотъ за бутылкой пива мальчишку въ кабакъ послалъ, чтобы посл ды выпитъ, да на томъ и заговется.
— И теб не поднесетъ?
— И мн не поднесетъ.
— Егерю и не поднесетъ! Это ужъ что за охотникъ! Это срамъ, а не охотникъ,
— Такой ужъ сурьезный охотникъ. Впрочемъ, у него положеніе: при отъзд егерю двугривенный.
— Это за все-то про все безпокойство? Ты съ нимъ цлый день прошляешься, а онъ…
— Онъ одинъ ходитъ на охоту безъ провожатыхъ. И стрлокъ хорошій. Да эдакіе намъ лучше. Безъ хлопотъ.
— Однако вотъ гильзы-то ты ему набиваешь.
— Три копйки за штуку платитъ.
— Да ужъ по мн лучше за работу не заплати, а поднеси.
— Такой ужъ сурьезный человкъ.
Мужикъ переминался съ ноги на ногу и не уходилъ.
— Башка-то у меня очень ужъ трещитъ посл вчерашняго, а опохмелиться не на что, — сказалъ онъ, опять почесывая затылокъ.
— Поди домой и выспись, а потомъ отпейся водой, — посовтовалъ егерь.
— Да не заснешь. Пилилъ я тутъ дрова на мельниц. Вчера утречкомъ получилъ разсчетъ. Пошли съ деньгами домой, да по дорог въ Варварин на постояломъ и загуляли.
— Неужто все процдилъ на постояломъ?
— Въ томъ-то и дло, что до копйки.
— Сколько денегъ-то было?
— Восемь гривенъ, да сорокъ — рубль двадцать… Да думаю тридцать копекъ не вытащили-ли у пьянаго, потому по разсчету не выходитъ. Спросили мы сначала съ Емельяномъ одну сороковку, потомъ другую… Емельянъ тоже ставилъ… Да по стаканчику… да пару пива… Платокъ я на постояломъ у татарина за двугривенный купилъ, а подъ вечеръ проснулся подъ навсомъ — ни платка, ни Емельяна, ни денегъ.
— Думаешь, Емельянъ обчистилъ?
— Нтъ. Емельянъ свой человкъ. Емельянъ самъ восемь гривенъ получилъ и все пропилъ. Мало-ли тамъ на постояломъ было народа — ну, и обшарили. Я видлся съ Емельяномъ сегодня. Емельянъ не возьметъ. Онъ говоритъ, что въ канав спалъ. Сегодня въ кабакъ нашъ сунулись — намъ сказываютъ, что Петръ Михайлычъ здсь гуляетъ.
— Гулялъ, да ужъ отгулялъ. Тутъ онъ страсть какъ чертилъ!
— Чертилъ?
— Уму помраченье.
— Ну, вотъ поди-жъ ты: второй разъ я не могу на него попасть.
Опять почесываніе затылка.
— А этотъ очень сурьезный, говоришь, человкъ? — кивнулъ мужикъ на избу.
— Кремень, — отвчалъ егерь.
— Да
— Не стъ онъ грибовъ. Никогда ничего не стъ, окромя бикштекса. Самъ говядины кусокъ привезетъ, заставитъ хозяйку сжарить бикштексъ, състъ, тмъ и сытъ. Чай съ баранками пьетъ и самъ баранки съ собой привозитъ.
— А жен въ подарокъ можетъ статься грибы-то и купитъ? Я-бы за пятіалтынный.
— Никогда ничего не покупалъ. Ни грибовъ, ни рыбы, ни ягодъ. Тутъ ужасно его обхаживали и ни Боже мой.
— А семъ-ка я попытаюсь? — сказалъ мужикъ. — Можетъ статься жен-то и купитъ?
— Ступай, ступай… Ничего теб отъ него не очистится. Сурьезный онъ человкъ, — отстранилъ егерь мужика рукой.
Мужикъ умоляюще вскинулъ на него глаза.
— Постой… А можетъ на мое счастье и удастся? — сказалъ онъ. — Не удастся насчетъ грибовъ, — я раковъ наловлю. Мн только ребятишкамъ сказать — и раки черезъ часъ будутъ. Ты вотъ что, Амфилотей Степанычъ, ты пропусти меня. Получу съ него пятіалтынный — теб пятачковый стаканчикъ поднесу, право слово поднесу.
Егерь улыбнулся и сдался.
— Иди, иди, а только не таковскій это человкъ, — сказалъ онъ. — Сурьезный… Такой сурьезный, что у него въ Крещеньевъ день и льду не допросишься.
— Ну, вотъ спасибо, спасибо… Все-таки я попытаюсь, — заговорилъ мужикъ, поднимаясь по ступенькамъ крыльца.
— Ты ноги въ сняхъ о рогожу оботри. У насъ вчера посл Петра Михайлыча вс полы въ изб мыли! — крикнулъ ему вслдъ егерь.
— Хорошо, хорошо, въ лучшемъ вид оботру.
Послышалось, какъ мужикъ скоблилъ въ сняхъ ногами о рогожу.
Въ изб, за столомъ, на старомъ краснаго дерева диван съ клеенчатымъ продраннымъ сидньемъ помщался около потухшаго уже самовара пожилой плотный человкъ съ сдой щетиной на голов, одтый въ желтую замшевую куртку съ лисьей оторочкой и высокіе охотничьи сапоги. Такъ какъ въ изб было довольно жарко, то онъ распахнулъ куртку, что давало возможность видть надтую на немъ красную канаусовую рубаху съ косымъ воротомъ, запрятанную въ брюки. Выхоленная подстриженная полусдая борода обрамляла лицо его. Онъ лъ бифштексъ. Передъ нимъ сидла на полу собака и смотрла ему прямо въ. глаза, ожидая подачки. Вошелъ мужикъ, держа передъ собою грибы и поклонился.
— Хлбъ да соль вашей милости, — сказалъ мужикъ.
— Спасибо. Что надо? — спросилъ охотникъ.
— Грибковъ у меня не купите-ли? Грибы на удивленіе. Хоть во дворецъ поставлять.
— Не требуется.
— Такъ-съ… А посл бикштеса-то любезное дло-бы для вашей милости грибковъ покушать.
— Не мъ грибовъ.
— Такъ-съ… Собиралъ я ихъ для Петра Михайлыча. Охотникъ тутъ у насъ одинъ есть, назжаетъ. Чудесный господинъ, душа… Но вышла такая незадача, что я съ грибами, а онъ ухалъ.