Рыбья кровь

Таганов Евгений

Он внимательно осмотрел ватажников. Быстрян получил легкую рану в грудь от брошенного топора, да один из новичков Лисича «поймал» сулицу в мягкие ткани плеча.

Солнечные лучи прогнали последнюю туманную дымку, и поле битвы открылось во всей своей удручающей красе. Судя по количеству долбленок, на берег высадилось до полусотни ивцев, еще три десятка их конников ударили по стану с другой стороны берега. Из всех уцелела лишь половина. У короякцев, впрочем, убитых оказалось в два раза больше. Не было ни одной ватаги, которая не понесла бы самые серьезные потери, поэтому дарникцы со своими двумя легкоранеными выглядели

на их фоне крайне вызывающе. Дарник не понимал этого, наоборот, считал, что сейчас все будут его хвалить и восхищаться тем, что он так здорово сохранил своих людей и спас всю короякскую рать от полного разгрома.

Как же он удивлен был, когда на спешном совете оставшихся в живых вожаков Стержак обвинил его в желании увести свою ватагу назад в Корояк, мол, в тумане они заблудились и по неопытности пошли не в ту сторону, в какую намеревались. Нелепость такого вывода была настолько очевидной, что Дарник в первую минуту даже не нашелся что ответить.

Все присутствующие с любопытством ждали его оправданий.

– Если ты, воевода, ночью отойдешь по большой нужде в сторону Корояка, то это тоже будет считаться бегством?

Вожаки заулыбались, кто-то даже прыснул от смеха.

– Никто в такую рань не выводит воинов на боевые занятия, – гнул свое воевода.

– Наверное, души убитых больше всего сейчас жалеют, что я их в такую рань тоже не вывел на боевые занятия, тогда бы они все были живы.

Стержак досадливо передернул плечами:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что лучше всех знаешь, как можно захватить Ивицу?

– Знаю и могу.

Сказав это, Дарник обвел гордым взглядом присутствующих. В эту минуту он готов был управлять хоть всеми воинами княжества.

Вожаки молчали. Их прежнее высокомерное отношение к безусому юнцу разом улетучилось. Никто, конечно, не собирался передавать ему общее управление ратью, но брошенный им вызов каждый запомнил накрепко.

Между тем события у Ивицкого озера продолжали развиваться сами по себе, уже без чьего-либо управления. Первое изумление от пережитого страха прошло, и многие короякцы пребывали в полной растерянности: как быть дальше? От острова к берегу направилась долбленка с переговорщиками. Встречали их не насмешками, какими обычно приветствуют побежденную сторону, а угрюмым молчанием. Да и как было не помалкивать – из всех убитых ивцев железные доспехи имелись у пяти-шести человек, остальные были обыкновенными селянами, более привыкшими управляться с сохой и косой, чем с оружием. Так что насмешки подошли бы больше осажденной стороне, сумевшей почти победить втрое превосходящее число профессиональных воинов. Переговоры касались возможности забрать и похоронить своих убитых.

И скоро два огромных погребальных костра, разделенные водной гладью, возносили души погибших в потусторонние чертоги.

Во время сбора своих погибших и раненых сотоварищей хитрые ивцы сообщили сторожившим им короякцам, что хотят дать хорошую откупную виру на каждого из ратников, поэтому, когда начались переговоры с воеводой и вожаками, тем уже невозможно было отказаться – весь стан хотел мира, дирхемов и возвращения домой. Каждому бойнику ивцы предложили по пять дирхемов, вожакам – по двадцать, Стержаку и его обиженному младшему брату по пятьдесят. Правда, во время выплаты выяснилось, что общего количества монет у ивцев не хватает, поэтому

вожакам они могут дать лишь по десять дирхемов, а воеводе с братом – по тридцать. Стержак попробовал воспротивиться такому лукавству, но бойники зашумели, и сделка была совершена.

Дарник только посмеивался – уловка осажденных пришлась ему по вкусу. Его ватага получила семьдесят дирхемов, едва ли не больше всех, а сам он еще десять. Не бог весть какая плата, но ватажники радовались ей, как малые дети медовым пряникам.

При выступлении войска в Корояк Рыбья Кровь, не дожидаясь команды, вывел свою ватагу в голову колонны. На возмущенный ропот вожаков и недовольство Стержака рассудительно заметил:

– У моих бойников самый лучший вид. Или вы хотите выставить вперед самых побитых и потрепанных?

В самом деле, пятнадцать вышитых рубах-кафтанов и пятнадцать лепестковых копий, не говоря уже об одинаковых «рыбных» щитах придавали его ватаге строгий и опрятный вид на фоне других ратников с разнообразным, порой чересчур кичливым вооружением. Рядом с телегой и щитниками на четырех трофейных лошадях гарцевали сам Дарник со своими старшими.

Так они и въехали в Корояк, где горожане уже были наслышаны о происшедшем. Особых восторгов никто из встречающих горожан не выражал, но боевой вид ватаги Дарника всем бросался в глаза.

3

Честно говоря, столь резких перемен для себя Рыбья Кровь не ожидал. В городе только и разговоров было о его бойниках, которые одни сохранили присутствие духа при нападении на лагерь сотен (никак не меньше) «свирепых» ивцев. Теперь во всех рядах Дарника узнавали и радушно приветствовали. Многие стремились просто подойти и поговорить с ним. Сначала это было даже приятно, и в ответ хотелось сказать что-то не менее приятное. Но потом он почувствовал, как этот чужой восторг и любование вынуждают его против собственной воли говорить и делать совсем не то, что бы ему хотелось. Вот оно, то испытание медными трубами, о которых он читал в свитках, не очень понимая, о чем идет речь. Надо было что-то срочно предпринимать, чтобы вернуться к прежнему уравновешенному и отстраненному от всех состоянию.

Просто избегать посторонних было как-то слабовато, и Дарник решил их самих отучить от излишней назойливой приветливости. Стал размещать по ремесленным мастерским заказы своей ватаги и тянуть с оплатой, а всех самых достойных девушек посада напропалую принялся приглашать в свои наложницы и называл трусами и неповоротливыми мешками чужих гридей и бойников, кто участвовал в осаде Ивицы. Такой подход немедленно привел к желаемым результатам. Вскоре кругом заговорили о его непомерной спеси и хвастовстве. Все больше людей перестало с ним заговаривать и здороваться. И Рыбья Кровь вздохнул с облегчением.

Впрочем, на желающих вступить в его ватагу это никак не отразилось. Каждое утро у ворот их дворища собирались двадцать, а то и тридцать молодых вооруженных парней, хотевших стать под их рыбное знамя. Среди них были как бездомники, так и отпрыски состоятельных семей. У дарникцев все они получили прозвище ополченцев.

Кормить такую ораву было накладно, да и на дворе места для них не хватало, поэтому Дарник придумал уводить их вместе с ватажниками за ограду посада, на дальнее Гусиное Поле, и устраивал боевые занятия среди гусей и телят.