Рыбья кровь
Шрифт:
Однако, едва тронулись в путь, выяснилось, что обретение нового скакуна принесло больше забот, чем удовольствия. Если на прежнем спокойном мерине Дарник просто забывал, что находится в седле, то теперь ему каждое мгновение приходилось помнить, что сидит на спине сильного своенравного животного, которое нужно постоянно обуздывать. В малых дозах это было даже приятно, но к исходу дня изрядно вымотало молодого вожака. Несколько раз он пускал аргамака во весь опор вокруг обоза, надеясь как следует его утомить. Но тот, хоть и был весь в мыле, вел себя как слегка размявшийся гонец, способный пробежать в десять раз большее расстояние. Зато и Дарник про себя понял, что никогда ему не стать отменным наездником – ходить по земле всегда приятней и сподручней.
На ночевку караван расположился возле небольшого городища на берегу маленькой речки. У Меченого готовы были уже тринадцать одинаковых палок, но, посмотрев на утомленных сорокаверстным переходом охранников, Дарник отменил вечерние боевые занятия, о чем потом сильно пожалел. Подкрепившись обильным ужином, свободные от дозора охранники преспокойно удалились в городище попить там хмельных напитков и полюбезничать с тамошними вдовушками. С ними ушел и Лопата, якобы поговорить с местным старостой. Своих бойников Дарник никуда, разумеется, не отпустил, заставив дотемна заниматься метанием сулиц и топоров.
– А как же те? – спросил о лопатниках один из младших ватажников.
– Они знают как. – Рыбья Кровь кивнул на Меченого и Бортя.
Тростенцы лишь заговорщицки ухмылялись, давая понять, что ушедшим в городище охранникам завидовать не стоит.
Ночь прошла без происшествий. Наутро вчерашние гулены поднимались с большим трудом. Дарник для виду провел несколько упражнений со своими подручными, а затем всем десятерым лопатникам вручил по палке. Те ни в какую не хотели заниматься подобными глупостями. Рыбья Кровь, ничего не слушая, вместе с Меченым и Бортем набросился на них со своими палками. Охранникам ничего не оставалось, как защищаться. Стоявшие вокруг возницы хохотали как сумасшедшие, наблюдая, как трое задают жару десятерым. К счастью, все обошлось только синяками и шишками.
Лопата криво усмехался, глядя на избиение своих великовозрастных младенцев.
– Если по твоей вине мы задержимся хоть на один день, Заграй отыграется на тебе при конечном расчете, – предупредил он молодого вожака.
– Если кто-нибудь покинет лагерь без моего разрешения, я отыграюсь на нем немедленно, – в тон ему ответил Дарник так, чтобы всем было слышно.
Ни у кого не оставалось сомнений, что именно так оно и будет, поэтому разворачивались в походную колонну без прежнего смеха и шуток. Дарник чувствовал, что малость перегнул, но отступать не собирался. С этого утра бразды правления караваном прочно перешли в его руки. Даже аргамак, и тот, казалось, примирился со своим не очень ловким наездником. При его приближении затихали и развеселые рабы, каким-то своим чутьем понимая, что с ними он и слов тратить не будет, а сразу перетянет плетью.
Из городища к ним присоединился пеший попутчик, длиннобородый молодой парень в черном балахоне, похожем на женское платье. Это был один из многочисленных в то время проповедников единобожия. Дарник видел таких в Корояке и относился к ним с полным равнодушием. Посвящать себя целиком богам и духам – в этом для него было что-то крайне несерьезное и не мужское.
И вот теперь один из таких проповедников вышагивал рядом с тройкой Кривоноса и все говорил и говорил о своем. Ватажники слушали его насмешливо и пытались задавать язвительные вопросы. На все из них у длиннобородого находился заранее заготовленный ответ.
Несколько раз он пробовал зацепить своими словами и оказавшегося поблизости Дарника, но тот словно мимо пустого места проезжал дальше. Однако на дневке за полуденной едой уклониться не получилось. Проповедник намеренно присел со своей миской возле обедающего Дарника и принялся излагать свои доводы якобы Селезню, примостившемуся, как всегда, у ног вожака. Когда речь в очередной раз зашла о том, что Единобог сильней и могущественней любых громовержцев и солнцеповелителей, Рыбья Кровь не выдержал:
– Правильно ли я понял, что твой Единобог полностью управляет всем на свете? – спросил он.
– И управляет, и ведает всем на свете, – обрадованно ответил проповедник.
Но Дарник прошел хорошую разговорную школу с Вочилой и Тимолаем, поэтому уже сам умел расставлять словесные ловушки.
– Значит, когда несколько дней подряд идет сильный ливень, он знает и управляет каждой каплей этого ливня?
– Конечно! – Длиннобородый победно оглядел всех вокруг, полагая изумить их всемогуществом своего Единобога.
Дарник кончил есть и отдал миску Селезню.
– Бог, который занимается такими мелочами, может вызывать только презрение, – безразличным тоном заметил он, вскочил в седло и поскакал прочь.
Двадцать человек проводили его изумленными взглядами.
По своей привычке Дарник перескочил с одного предмета на другой, и настроение у него еще больше улучшилось – он вдруг понял, как избавиться от тесноты в боевом повозочном стане. Надо защитные борты с бойницами у повозок делать съемными, чтобы внешний борт оставался на повозке, а второй, внутренний, устанавливать между повозками, тогда оборонительный круг тотчас станет в два раза шире.
Обрадованный своей придумкой, он чисто по-мальчишески выбросил из головы все заботы и, дав полную волю скакуну, принялся на зависть всем носиться вдоль колонны, даже не прикидываясь, что в этом есть какая-либо нужда. Жаркое небо подернулось легкой облачной дымкой, подул ветерок, и ничто не препятствовало жизнерадостным ощущениям.
Чуть позже его догнал Селезень, которого переполняло желание что-то спросить.
– Ну? – разрешил Дарник.
– Скажи, а почему ты вот так ничего на свете не боишься? – робко произнес он.
Дарник едва не расхохотался ему в лицо – это он-то ничего не боится?! Но подросток выглядел не на шутку взволнованным, насмешка его наверняка бы и обидела и оскорбила.
– У твоей матери сколько вместе с тобой было детей?
– Со мной? Девять, – с недоумением ответил верный оруженосец.
– А я был один, и у меня было две матери. Они и сейчас каждую минуту молятся за меня. Поэтому и не страшно.
И только ответив, Дарник с удивлением подумал, что так, в общем-то, все и есть на самом деле.