Рыцарь короля
Шрифт:
– Не бойся, - ободрял он её.
– Буря нам не повредит. Ты выиграла пари...
– Я обычных бурь и не боюсь. А это - другая...
– Как это другая?
– Слушай...
Центр бури приближался. Она с грохотом мчалась через лес, словно тысяча конных охотников, улюлюкающих на собак; ветер выл, как огромная стая волков. Плети молний хлестали на флангах дождевой тучи. Пьеру показалось, что он ясно слышит копыта несущихся галопом коней и мягкий стук собачьих лап. Ближе, ближе...
– Господи, - пробормотал он, - это охота из самой преисподней...
Они инстинктивно схватились за дерево, словно их вот-вот должна была захлестнуть гиганская волна.
– Это Веселая Охота.
– Голос Рене едва долетал до него, хотя она была совсем рядом.
– Это призраки старых сеньоров злешних мест скачут по своим владениям. Они охотятся за душами людей...
Она крепче прижалась к дереву:
– "Радуйся, Мария, благодати полная..."
Он обхватил её рукой за талию, прикрыв, сколько мог, своим телом от ослепительных молний и яростно хлеставшего дождя. Но в его объятия попал и Кукареку, который, уютно устроившись на руках у Рене, счел все происходящее веселой забавой и радостно тявкнул прямо Пьеру в ухо.
Гребень бури прошел, умчался куда-то вдаль. Дождь прекратился почти так же внезапно, как начался. Очень быстро тучи рассеялись и выглянула луна.
– Вы очень промокли?
– спросил он.
– Нет, не очень... благодаря вам.
Она с минуту стояла молча, глядя на жемчужно-серый свет, разлившийся между деревьями.
– Но я никогда не забуду...
– И я тоже, мадемуазель.
Наверное, ни он, ни она не имели в виду только Дикую Охоту. Ибо у любви тоже есть свои молнии. Их губы ещё горели от поцелуя, которым они обменялись, когда мимо скакали тени старых сеньоров.
Глава 6
Для многочисленного общества - такого, как принимали сегодня в замке, понадобилось накрыть стол в "нижнем", или "большом", зале - обширном помещении с мощными потолочными балками, расположенном справа от парадного входа, напротив кухни, том самом, где раньше де Норвиль беседовал с Антуаном и Ги де Лальерами.
На деревянные козлы положили толстые доски, и получился стол, за которым могли разместиться двадцать с лишним человек; вышитые скатерти гордость мадам де Лальер - вместе с серебряными солонками, мисками, досками для резки хлеба, блюдами для фруктов, кувшинчиками для уксуса, ножами и ложками (все это составляло немалую долю семейного богатства) образовали в середине мрачного зала яркое, веселое пятно. Салфетки были надушены розовой водой домашнего приготовления.
Пол заново устлали свежим майораном и мятой. Разверстую пасть большого камина, которым не пользовались с зимы, набили сосновыми сучьями. Наполнили водой с солью ведра для охлаждения вина. До блеска начистили серебряные кубки, занимавшие две полки буфета, что указывало на благородный ранг семейства. Пропитанные жиром факелы, пока не зажженные, уже были вставлены в гнезда на стене.
Осматривая зал в последний раз, перед самым ужином, Констанс де Лальер с немалым удивлением обнаружила, что Блез сидит у холодного камина с единственным компаньоном - соколом по кличке Мюге, который восседал на жердочке у него за спиной, неподвижный, с колпачком на голове. Блез настолько погрузился в раздумья, что суета и шум слуг, добавлявших последние штрихи к картине накрытого стола, явно не могли отвлечь его. Такое уединение было совершенно не свойственно этому общительному молодому человеку, и мать задержала на нем пристальный взгляд.
– Ну что, Гийо-Мечтатель? Хватит тебе ерошить волосы. Ты уже похож на облезлую сову. Пять су за твои мысли!
Он поднял глаза, вздрогнув от неожиданности, потом хлопнул себя по коленке и встал.
– Они стоят больше, - улыбнулся он, - гораздо больше.
– О любви, я полагаю?
– А как же!
Однако, оценив его чересчур веселый тон, мадам де Лальер усомнилась в его словах.
– Время близится к ужину, - продолжала она.
– Тебе следует быть с гостями, помочь развлечь общество, а не хандрить здесь. А мне нужно управляться со слугами...
– Как, ты не будешь с нами за столом?
– Нет, сегодня - нет.
Она уже собиралась уйти, но повернулась к сыну:
– Этот твой стрелок, молодой де ла Барр... я надеюсь, он не слишком большой проказник?
Блез усмехнулся:
– Да нет, благодарение Богу, не слишком. А что?
Мадам де Лальер пояснила, что Рене разрешили подать Пьеру ужин в саду. Это, вообще-то, возмутительное нарушение приличий, но за столом тесно, к тому же де ла Барр не вполне подходит для такой компании...
Блезу показалось, что её объяснения слишком многословны и несколько туманны. Он встревожил её, заметив:
– Ну да, для этой компании бывший паж герцогини Алансонской вряд ли подходит...
Ее веки на миг опустились.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду... Короче говоря, я надеюсь, что мсье де ла Барр - благовоспитанный молодой человек и не воспользуется удобным случаем...
– Не воспользуется, - заверил её Блез.
– Он так глядел на Рене в кухне... пари держу, он влюбился в неё с первого взгляда.
– Боже мой! Но это значит...
– Это значит, что с Пьером де ла Барром она может чувствовать себя в такой же безопасности, как в обществе своего любимого ручного ягненка. Вот когда он не влюблен, тогда девицам лучше поберечься. Не беспокойся: я за него ручаюсь.
Мадам де Лальер покачала головой.
– Что за легкомыслие! Я все равно велю позвать её домой до темноты.
И поспешила к слугам - руководить.
Блез пригладил взлохмаченные волосы и присоединился к гостям, собиравшимся во дворе, вблизи парадного входа. Однако задумчивость, вызвавшая такое удивление у матери, не покинула его, хотя и не была чересчур заметна, когда он обменивался общими фразами с местными дворянами.
Многих он знал с юности, и они были ему по душе. Здесь присутствовали старик Гектор д'Анжере, сеньор де Брюзон, и его сын Ахилл; приехали родственник Блеза Хюг Нагю из Варенна, Робер де Гроссон, Франсуа де Шаренси, Луи де ля Суш, Шарль дю Пелу и другие, имена которых звучали привычно в этом доме. Это были грубоватые сельские помещики, независимые, упрямые и консервативные. Некоторые не умели ни читать, ни писать - и тем гордились.
Все они были хорошие бойцы, верные друзья и свирепые враги. Все они были люди того же корня, что и сам Блез, - люди, к которым он принадлежал, и ко многим он питал теплые, дружеские чувства.