Рыцарь короля
Шрифт:
Драгоценные минуты текли, и у Блеза становилось все тяжелее на сердце. Без сомнения, он видит Анну Руссель в последний раз. Если будущего нет, что толку цепляться за последний раз? Допустимое приличиями время его визита уже почти исчерпалось.
— Не окажете ли вы мне милость, — попросил он, — не споете ли, прежде чем я уйду? Только не об этом мерзавце де Уотерсе. Вы как-то пели мне балладу о каком-то кавалере по имени Томас — вот фамилию забыл — который встретил чужеземную даму и стал её рабом в далеком краю… Помните?
Их взгляды встретились. Ему не было нужды подчеркивать аналогию.
—
— Вот-вот. Вы споете её, мадемуазель?
— Если вы подадите мне цитру…
«Я навсегда запомню её вот такой», — подумал он и почувствовал, что собирает все силы и способности, чтобы ничего не забыть, чтобы образ её остался в его памяти и в душе таким же ярким, как сейчас.
Она посидела минуту с цитрой на коленях, улыбаясь ему. Потом, высвободив кисти рук из длинных, расширяющихся книзу рукавов бархатного платья, взяла несколько аккордов, легко, словно пальцы её блуждали по струнам.
Песня зазвучала с такой глубиной и нежностью, что в ней появился какой-то новый смысл.
Над быстрой речкой верный Том
Прилег с дороги отдохнуть.
Глядит — красавица верхом
К воде по склону держит путь…
Блез словно наяву увидел тот участок дороги между Маленом и Дижоном, где Анна пела эту балладу, а потом перевела ему слова. Справа был лес, налево убегали холмы, сплошь покрытые виноградниками. На миг эта сцена представилась ему ярко и живо, а потом растаяла в пламени свечей…
Он мог понять общее содержание песни, но в эти минуты все яснее постигал тот особый, личный смысл, который она вкладывала и в слова, и в мелодию.
Ее чудесной красотой,
Как солнцем, Том был ослеплен.
— Хвала Марии пресвятой! —
Склоняясь ниц, воскликнул он.
Блез воспроизвел сцену — слегка поклонился и повел рукой в её сторону. Анна покачала головой:
Твои хвалы мне не нужны,
Меня Марией не зовут…
Край её маленького головного убора в форме полумесяца, усыпанный бриллиантами, сверкал в свете горевших свечей. Блез заметил у неё на шее золотую цепочку, спускавшуюся в квадратный вырез лифа. И подумал о медали, висящей на этой цепочке.
Тебя, мой рыцарь, на семь лет
К себе на службу я беру… 51
Песня оборвалась. С лестницы донесся — внезапно и громко — мужской голос:
— К вашим услугам, прекрасные дамы…
И в комнату шагнул высокий человек, казавшийся ещё выше из-за тени, следовавшей за ним.
Позднее Блез вспоминал, что отметил, как отворилась, а потом захлопнулась наружная дверь, слышал неразборчивые голоса; но, поглощенный песней, как и обе дамы, не обратил на это внимания. Наверное, он решил про себя, что вернулся мэтр Ришарде, которого не было дома, когда Блез пришел. Та же неясная мысль мелькнула у него в голове и сейчас. Но только на мгновение.
51
Перевод С.Я. Маршака.
Цитра соскользнула на пол, зазвенели струны — Анна вскочила на ноги. Она вдруг побледнела от волнения. Что-то воскликнула по-английски. Но её перебил вошедший, в голосе которого
— Говард Касл из Лондона, прекрасные дамы, к вашим услугам.
Это был крупный, широкоплечий, худощавый человек, ростом выше Блеза. Рыжеватая борода, тронутая сединой, не скрывала надменного рта с опущенными уголками, не смягчала крупного носа, крючковатого, как кривой нож, и придающего лицу властное выражение. На госте была суконная шапка и скромное платье купца; однако из-под плаща высовывалась рукоятка шпаги, а рука, лежащая на ней, была большая, сильная и явно умелая. Его присутствие как-то давило на окружающих, и не успел он пройти по комнате и трех шагов, как Блез уже понял, кто перед ним. Даже если бы Анна не взволновалась так, даже если бы её вообще здесь не было, Блез не мог не заметить отдаленное, но ощутимое сходство между ними. Вдобавок он обратил внимание, что у этого человека что-то не в порядке с глазами, и вспомнил, что сэр Джон Руссель ослеп на один глаз от раны, полученной при нападении на Морле.
Теперь, когда Блез сообразил, кто это, все дальнейшее стало напоминать ему какой-то фарс. Без сомнения, сэра Джона здесь ожидали, хотя, конечно, не сегодня вечером. Госпожа Ришарде приветствовала его с большим почтением, чем обычного купца, однако без всякого удивления повторила имя, которое он назвал, и выразила сожаление, что её супруга, синдика, нет дома и он не может приветствовать гостя.
Анна сразу же взяла себя в руки:
— А, господин Говард, мы ожидали вас со дня на день. Мы рассчитывали, что вы предупредите нас письмом…
— Я и собирался, мадемуазель, — ответил тот, — но не нашел оказии отправить письмо с дороги.
Он говорил по-французски так же гладко, как и она, и с той же легкой протяжностью.
— Что нового в Лондоне? — продолжала она. — Как там мой брат, как наши друзья?
— Когда я выезжал, миледи, у них все было прекрасно… — Он перевел взгляд на Блеза. — Сожалею, что прервал пение. Меня не поставили в известность, что у вас гость, и, услыхав знакомую песню, я хотел сделать вам сюрприз.
Блез поклонился. Он чувствовал, что попал в ловушку, ему очень хотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Он имел несчастье обнаружить, что английским посланцем оказался в конце концов все-таки брат Анны, он встретился с ним в минуту его прибытия — и это страшно его расстроило. Блез чувствовал себя лицемером и двурушником, пусть и невольным. Это делало миссию, которую поручил ему де Сюрси, ещё более отвратительной.
Анна повернулась к нему.
— Господин Говард Касл — один из самых старых моих друзей, мсье. Он — лондонский торговец шерстью и путешествует по своим торговым делам. Я надеюсь, что он привез мне письма…
Она нервным коротким жестом представила Блеза:
— Мсье де Лальер…
Мнимый Говард Касл поклонился в свою очередь, но потом обнаружил явное удивление:
— Де Лальер? — повторил он.
— Да, мсье.
— Из Форе?
— Так и есть… — Блез оторопело уставился на собеседника. Откуда, черт побери, этот англичанин знает о нем?
— Сын Антуана де Лальера?
— Именно.
И тут поведение англичанина совершенно изменилось. Он улыбнулся и протянул руку: