Рыцарь Курятника
Шрифт:
— Даже я?
— Оставьте меня!
Она хотела встать, но король нежно удержал ее.
Они были в это время одни в Гостиной цветов.
— Скажите мне только, — продолжал король, — в какой части земли можно встретить эту очаровательную нимфу?
— О! Нет никакой надобности обращать ваше внимание на другое полушарие. Редко Адонис может пробегать по лесу в окрестностях Парижа без того, чтобы очаровательная нимфа не явилась ему… Но, однако, есть одно место, которое она предпочитает…
— Как оно называется?
— Сенарский
— Сенарский лес! — с жаром повторил король. — Но не употребляйте во зло волнение, которое я испытываю. В этом лесу я встретил привлекательную женщину, которая заставила забиться мое сердце от любви и надежды…
— Молчите! Молчите!
— О! — продолжал король с еще большей нежностью и воодушевлением. — Скажите мне, знаете ли вы очаровательную амазонку Сенарского леса, которая при каждой охоте является в различных образах?
— Да, я ее знаю.
— Близко?
— Очень.
— Сделайте милость, — попросил король, целуя руку нимфы, — снимите маску.
Молодая нимфа стояла напротив короля спиной к двери. Быстрым движением она сняла маску, закрывавшую ее лицо.
— Это вы! — произнес король, любуясь прелестными чертами незнакомки из Сенарского леса. — Так это правда…
Он встал и снял свою маску.
— Король! — сказала нимфа с выражением очаровательного страха. — Ах! Он знает все!..
И убежала из залы. Король, покраснев от удивления, удовольствия и волнения, бросился за ней, не надев даже маски. Нимфа исчезла в толпе, но из руки ее выпал носовой платок, обшитый кружевами. Двадцать рук опустились одновременно, но Людовик XV оказался проворнее всех своих придворных и схватил тонкую батистовую ткань, потом, так как он не мог достать рукой до хорошенькой нимфы, он осторожно бросил ей платок. В этом вежливом движении, чисто французском, придворные увидели восточный умысел.
— Платок брошен, — сказал Ришелье.
— Платок брошен! — повторило с десяток голосов.
Через десять минут весь зал говорил: «Платок брошен», и мадам Рошуар, рассчитывавшая зажечь в сердце короля истинную страсть, упала в обморок от горя, что не достигла своей цели; лица многих других покрылись мрачными тучами, и вскоре все произносили одно имя — одни с восторгом, другие — с завистью, бешенством и презрением.
Это имя было мадам Ле Норман д’Этиоль.
Оставив короля, она из тонкого кокетства тут же уехала с бала.
XXXV. МЕРКУРИЙ
Король посадил Ришелье в свою карету. Они были одни. Король возвращался в Версаль. Дорога была длинная, и разговор можно было вести не спеша.
— Любезный герцог, — говорил влюбленный король после ряда рассказов и описаний, — вы видите, что я в восторге.
— Я очень рад, государь.
— Я не хочу отрицать этого! Я в восхищении, я влюблен! Сердце мое трепещет… Словом, я болен… совершенно болен от любви…
— Успокойтесь,
— Вы так думаете, друг мой?
— Я это знаю наверняка.
Король с сомнением покачал головой.
— Мне кажется, это трудно, даже очень трудно, — сказал он.
— Почему? — спросил Ришелье.
— Говорят, что д’Этиоль без ума от своей жены.
— Тем лучше.
— Как?!
— Тем легче будет его обмануть.
— А если он любит свою жену?
— В таком случае нужно сделать его зрение плохим.
— Все-таки я боюсь, чтобы он не наделал шума.
— Есть средство не слышать его, когда он захочет говорить.
— Какое средство, друг мой?
— Оно состоит в том, чтобы доказать ему, что ему совершенно необходимо отправиться в путешествие, чтобы поправить свое здоровье.
— Что вы! Послать его в изгнание…
— Нет, государь, просто прокатиться: эта прогулка будет даже приятной… предписана доктором… Он, должно быть, болен, бедняжка, ему необходимо лечиться.
— Вы большой повеса, герцог Ришелье! — с восторгом сказал король.
Герцог поклонился.
— Я преданный слуга вашего величества, — ответил он.
— Итак, вы думаете, что мадам д’Этиоль не отвергнет меня?
— Я думаю, что она с нетерпением ждет, когда вы предложите ей вашу любовь.
— Ришелье…
— Я в этом убежден!
— Вы не сомневаетесь ни в чем, любезный герцог.
— Могу ли я не верить в успех вашего величества?
— Молчите, льстец!
— Я, однако, должен сказать еще кое-что вашему величеству.
— Что такое?
— Если завтра вечером мадам д’Этиоль приедет в Версаль…
— В Версаль?! — воскликнул король.
— Да, государь, если она приедет, надо ли ввести ее в малые апартаменты?
— Я скажу Бине.
— Она приедет.
— Ришелье! — сказал король, смеясь. — Вы сатана!
— Пусть так, — ответил герцог, — но признайтесь, государь, что на этот раз я держу ключи от Эдема, хоть и сатана. Позволите ли вы мне, государь, выйти здесь из кареты?
— Зачем?
— Чтобы служить королю, — смеясь, ответил Ришелье.
— Мне нечего возразить против этого — выходите.
Ришелье дернул за шнурок, карета тотчас остановилась.
— Когда я вас увижу? — спросил король.
— Завтра, государь, — ответил Ришелье тоном человека, уверенного в том, что он говорит, — завтра я вам скажу, в котором часу.
Лакей отворил дверцу, Ришелье вышел. Лошади поскакали опять галопом. Карету короля сопровождали еще три кареты с двенадцатью гвардейцами верхом. Еще две кареты ехали сзади — это были кареты герцога Ришелье, они остановились и ждали. Отворив дверцу первой кареты, Ришелье проворно вскочил в нее и сел.
— Вовремя! Я чуть было не заснул, — сказал хриплый голос.