Рыцарь Леопольд фон Ведель
Шрифт:
С господами опекунами дела у Иоанны шли очень хорошо. С одной стороны они берегли ее в печальном положении вдовы, осторожно давая советы. С другой — Иоанна фон Ведель, хорошо сознавая свои недостатки, умела отлично скрывать их, избавляя себя от конфуза. Так шло все отлично, и приятно было видеть даму, одетую в черное платье, среди расцветающего молодого собрания. Она сама снова начинала жить детской радостью.
Опекуны были разные по характеру, но честные люди истинно преданные интересам вдовы Курта. Начальник Иоганн фон Борк любил ее, свою единственную сестру. Он хорошо знал ее тайные слабости, но смотрел на них сквозь пальцы, так как сам разделял их отчасти: в нем также текла горячая кровь Туйницких, в этой крови и лежали зародыши их общих слабостей. При том он был истый воин с головы до пят и жил с твердым убеждением, что если мужчина хорошо управляет своим имением и семейством, то ездить на Лошади и владеть
Небо даровало ему в лице Маргариты, тоже знатной по происхождению, достойную и прекрасную жену. Так как она очень рано осталась сиротой и была владетельницей родовых имений по своей линии, то ее взяли к штеттинскому двору, где вскоре она заняла положение фрейлины, Здесь она сделалась чрезвычайно взыскательной и до глупости тщеславной. Можно твердо сказать, что вовсе не из любви отдала Маргарита свою белую, унизанную кольцами руку господину фон Борк. Меж тем он был рыцарь, красивый мужчина и любимец герцога Барнима. Она согласилась потому, что он был для нее подходящей партией. Ведь и в то время далеко не везде были красивые, храбрые и почитаемые при дворе мужчины.
Мало выиграл от этого брака добрый Борк, и лишь благодаря своему веселому и беззаботному нраву он мог сквозь пальцы смотреть на многие вещи, которые считались компрометирующими для любого дворянина, а тем более для занимающего важный общественный пост. Маргариту окончательно испортила придворная жизнь. Обычная беспорядочность этой жизни, блеск и роскошь, наряды и тщеславие сделались ее второй натурой. Она ничего не делала, постоянно занималась собой, предавалась различным увеселениям, кокетничала и страстно отдавалась интригам. Как бы просто ни было дело, она всегда могла так его запутать и переиначить ради своего удовольствия, что оно приобретало совершенно другое значение.
Вначале она со страстью предалась брачным наслаждениям. Борк для нее роскошно обставил свой дом в Штатгарте, и Маргарита играла роль госпожи в старой крепости. Но после рождения сына Георга в 1541 году, она стала находить Штатгарт очень скучным. Бывшая фрейлина очень стремилась назад ко двору и нашла повод, чтобы ее вызвали туда и снова начала блистать в Штеттине в качестве обер-гофмейстерши герцога. В 1542 году она осчастливила супруга дочерью Сидонией и, как шептали злые языки, совершенно неожиданным для него образом. Своих детей она воспитывала в духе абсолютной безнравственности. На три жарких летних месяца Маргарита с детьми переселялась в Штатгарт или в имение Штрамель, где изводила мужа своим несносным поведением. Обыкновенно она доводила Борка до того, что он благодарил Бога, когда жена с потомством убиралась от него. Действительно, нужно было обладать счастливым благодушием господина Борка, чтобы сносить подобное отношение и в то же время не стараться развестись с таким сокровищем.
Он утешался лишь свиданиями со своей сестрой. Близость Штатгарта позволяла ему часто бывать в Кремцове, и он гораздо серьезнее занимался всем, что нужно было Иоанне фон Ведель, чем другой опекун, важный сановник в Штеттине.
Канцлер Валентин фон Эйкштедт своими советами сумел завоевать расположение герцога, он был настоящий придворный и к тому же ученый. Он придавал гораздо большее значение образованию, чем Борк, и предпочитал дипломатическое поле ратному. Эйкштедт был весьма состоятельным господином, но расходы на увеличившееся семейство и для поддержания важного поста при дворе стали превышать его жалование и доходы с имений, Хотя его дела были еще не совсем расстроены, однако он наделал много долгов, заложив свои родовые поместья. Канцлер предвидел, что сам он, во всяком случае, еще может прожить на имеющееся богатство, но зато его детям придется испытывать нужду как следствие придворной жизни. Пришлось ему крепко задуматься о том, как бы получше обеспечить своих детей и, кроме того, освободить от долгов свое фамильное имение. Он не мог иначе придумать, как поискать хорошие и богатые партии для своих наследников. Конечно, о своих мальчиках он вовсе не заботился, так как в то время в Померании было много богатых невест, страстно желавших выйти за сыновей герцогского канцлера. С дочерьми было потруднее уладить дело.
Дружба Эйкштедта с покойным Куртом Веделем, услуги, которые он с особенной готовностью оказывал его вдове, доверие Иоанны, — все это вместе подавало ему надежду, что Иоанна не против будет брака двух его дочерей Гертруды и Анны со своими сыновьями Гассо и Леопольдом. Составив
В то время Гассо Веделю, старшему сыну Курта от первого брака, было уже восемнадцать лет и тринадцатилетняя Гертруда подходила ему по летам, тогда как семилетнюю Анну он прочил младшему сыну, Леопольду, которому было только одиннадцать лет.
Эйкштедт принялся за дело, как искусный дипломат. Посоветовавшись со своей супругой, он выпросил позволение у герцога и в сопровождении жены и дочерей отправился к Иоанне. Они остановились ночевать в Штатгарте, чтобы на другой день рано поутру поспеть ко дню кончины Курта в Кремцов.
Кремцов, родовое имение Веделя, лежит на расстоянии мили с четвертью от Штатгарта по южной дороге, на холмистой местности, разделяющей две маленькие долины речек Старой Ины и Ленивой Ины. Последняя из них вытекает из пустого озера или, вернее, болота, заросшего тростником. Первая — главная речка — начинается на границах Неймарка, южнее Нюрнберга, на восточном берегу ее одним из предков Веделя была построена маленькая крепость, господствующая над всей рекой. Здесь собирали пошлины для Веделя, а также положенную плату с каждого проходящего корабля, вот почему эта башня называлась Перевозный сбор Веделя. Недалеко от нее впадал в реку ручеек Маленькая Ина, у которого находился дом Ины, бывший прежде также хорошей крепостью от набегов вендов. Он прикрывал ведельские родовые поместья Фюрстензее и Блюмберг, лежавшие на юг от Кремцова.
В те времена особенно в северо-восточной Германии военное искусство было еще в первоначальном своем развитии, и родовые владения Веделей были защищены очень слабо — большей частью самой природой. С двух сторон их окружали две очень узенькие речки, неудобные для перехода по причине своей вязкой, болотистой местности. На северо-западе их прикрывал Штатгарт а на юго-востоке — описанные нами укрепления Кремцов же, лежащий в середине этого круга составлял главный пункт защиты от неприятельских вторжений.
Уже издалека можно было понять, что Кремцов — селение славянского происхождения, так как это местечко имело вид треугольника, острием обращенного к Штатгарту. Эта форма преобладала во всех селениях древних вендов. Основание треугольника было направлено к юго-востоку, т. е. к новой польской границе, откуда прежде происходили постоянные набеги беспокойных соседей. Кремцов был не более чем деревня, окруженная стенами башнями и валом.
Старый ведельский замок был причиной того, что здесь появилась целая деревня. Крестьянские дворы и хижины теснились вокруг замка, как цыплята около наседки. По вендскому обычаю, Кремцов имел двое ворот. Северо-западные — в конце треугольника — назывались «штатгартскими воротами», они царили над южной дорогой, идущей из главного города Нижней Померании через равнину Ины. Юго-восточные, называемые «польскими» или реплинскими воротами, находились около дороги, ведущей в Неймарк и Польшу. И те и другие ворота имели по сторонам крепкие и высокие башни, между ними возвышался так называемый привратничий дом, верхний этаж которого был укреплен балками и кирпичами и представлял сторожку для наблюдения за дорогой. Польские ворота были построены гораздо крепче и около них возвышалась высокая и крепкая четырехугольная сторожевая башня. С ее самого высокого, деревянного этажа на Польшу смотрели угрюмо черные дула трех пушек. Это место, т. е. восточную половину Кремцова, и занимал сам замок с некоторыми пристройками для суда, конюшен и амбаров, а большая часть Кремцова, северо-западная, была занята хижинами крестьян.
Господский дом в Кремцове выглядел величественно хотя и не носил ни малейших следов архитектурного великолепия старых английских или французских замков, поскольку в северных странах не имели никакого понятия ни о роскоши, ни о культуре западных держав. Вся постройка носила отпечаток суровой простоты и величия. Из штатгартских ворот и деревенской дороги был вход прямо в зал. Дверь и сам зал были огромных размеров, так что высоко навьюченный воз мог бы свободно разъезжать по нему. Посреди зала стоял исполинский дубовый стол со скамейками, вокруг которого свободно могли разместиться пятьдесят человек. По старым добрым обычаям служилые люди ели вместе с господином. В глубоких оконных нишах были вделаны каменные ступеньки, где помещалось, особенно зимой, все необходимое для домашней работы: пряжа, шитье, веревки и другие мелкие хозяйственные принадлежности. На оконных косяках красовались сбруя, оружие, оленьи рога, охотничьи и рыболовные принадлежности, капканы для зверей и тому подобное. Особенно выделялся целый ряд щитов фамилии Веделей, по ним можно было узнать все перемены, связанные с этой фамилией в течение столетий. Две большие железные люстры свешивались на толстых цепях с черного закоптелого потолка, кроме того, в каждом углу стоял большой железный подсвечник для освещения огромного пространства в вечернее время.