Рыцарь Леопольд фон Ведель
Шрифт:
— К сожалению, двадцать тысяч марок!
Наступило молчание. Лицо у Иоанны слегка подернулось.
— Со смертью моего мужа прекратились все пирушки и выезды, и я накопила за десять лет довольно много денег. В ящике у меня шестнадцать тысяч марок! Они вот тут, Ганс, отопри и отдай их Эйкштедту! Пока мы живы, канцлер, моя радость должна быть вашей радостью и ваша честь — моей честью! Как Ноэмию и Руфь, нас может разлучить только одна смерть!
Эмма зарыдала и бросилась на шею к Иоанне. Канцлер же, дрожа от радости, поцеловал руку вдовы Курта и воскликнул:
— Ты благородная женщина, Иоанна! Пусть Всемогущий осенит твой дом милостью и избавит твое сердце от всех страданий!
— Он это уже сделал, Валентин, — ответила она, улыбаясь сквозь слезы. — Этот день скорби Господь обратил в радость, прошедшее и смерть заменил будущим и жизнью!
От всего сердца она обняла Эмму и канцлера.
— Ну теперь идем вниз! Надо созвать всю молодежь и послать ее в сад! Мы же, старики, повеселимся с молодежью, а Ганс сосчитает деньги. После обеда мы сделаем запись, и пастор благословит нас, детей и дом, так как черное солнце Кремцова снова сделалось красно-золотым и засияет в стране так же ярко и тепло, как мое сердце!!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Красная ведьма
Вследствие такого события день смерти Курта фон Веделя обратился в день радости, от которой вдова как будто переродилась. Дети вполне сошлись друг с другом, сад и дом огласились смехом и криками играющих. Даже Гассо оставил свою юношескую застенчивость, когда он увидел, что Гертруда весело играет и смеется с остальными детьми и нисколько не смущается бесцеремонного обращения с ней. Через три дня канцлерская чета уехала из Кремцова с дочерьми и капитаном Борком. Канцлер повеселел от полученных шестнадцати тысяч серебряных марок. Естественно, он дал Иоанне заемное письмо на эту сумму, обеспечив уплату имением Ротен-Клемценовым. На прощание было условлено, что каждый год Гертруда и Анна на несколько месяцев будут посещать Кремцов, чтобы молодые люди могли хорошенько узнать друг друга до своего совершеннолетия.
Все было уже улажено для обоюдного счастья обоих семейств, когда в историю дома Веделей вошел злой гений.
Ему помогла близорукость Иоанны.
Летом того же года, когда совершилась двойная помолвка в Кремцове, гофмейстерша и капитанша Маргарита фон Барк с детьми снова осчастливила своего мужа приездом в Штатгарт, надеясь, что он будет их сопровождать в родовое имение Штрамель. Господин фон Борк был не особенно доволен присутствием своей дражайшей половины, и несколько дней, проведенных с Маргаритой, достаточно убедили его, что он не ошибся в своих опасениях. Его семнадцатилетний сын Георг, служивший камер-юнкером при дворе, не имел, к несчастью, ни одного из хороших качеств своего отца. Сидония представляла пятнадцатилетнего дьявола в человеческом образе, и, к ее несчастью, она была очень очаровательным дьяволом. Добрый капитан в первые дни несколько раз порывался выйти из себя и разругаться с женой, но дальнейшее поведение Маргариты сделало его более спокойным и осторожным. Она, против обыкновения, была очень любезна и ласкова с ним. Такое поведение ее подействовало на Борка и успокоило его, хотя он и знал по опыту, что его супруга Маргарита замышляет что-нибудь недоброе, если становится уж слишком ласковой и внимательной. Но недолго пришлось ему томиться неведением, уже через полторы недели гофмейстерша изменила свое поведение.
— Итак, ты не будешь в Штрамеле в этот году, мой милый? — спросила она мужа однажды вечером, когда они остались одни, и собственной рукой наполнила ему бокал.
— Да, ты должна ехать одна с Георгом и Сидонией. Раньше осени я не освобожусь. Мне нужно завербовать новых людей для герцога, а этих мужиков не скоро приучишь управляться мечом и копьем и становиться в ряды.
— Да, я это понимаю. А хочешь ли ты, чтобы я отправилась с детьми на несколько недель к Иоанне Ведель?
— Нет, ни за что! Если ты не хочешь остаться у меня, то отправляйся куда хочешь — твоя воля, но сестру мою не смей беспокоить! Твое придворное житье и все твои привычки противны Иоанне. Наши дети, увы, не так воспитаны, чтобы я их мог соединить с моими племянниками и племянницами, из этого ничего не выйдет!
— Ага, господин капитан, ты очень ловок. Поистине, не учился ли ты скрывать свои мысли и произносить ненужные слова вместо того, чтобы делать дело?
— Я совершенно справедлив! Что тебе нужно с Сидонией и Георгом в Кремцове? Может, ты скажешь, что это делаешь из любви к ней или тебе нравится ее простая, уединенная жизнь? Но я знаю, что это все не согласуется с твоими намерениями, и из твоего визита не выйдет ничего хорошего.
— Однако, не лестно же твое мнение, господин супруг. Я же, напротив, хочу посетить Иоанну с добрыми намерениями!
— Какими?
— Ведь не дурно бы было, если бы Сидония вышла замуж за Буссо, а Георг женился на Схоластике?
Борк выпил за раз все вино в бокале, встал и прошелся по комнате.
— Откуда тебе пришла такая дьявольская мысль, жена?
— Оттуда же, откуда и канцлеру. Ага, ты думаешь, осталось скрытым при дворе, что Эйкштедт в твоем присутствии сговорил своих дочерей за сыновей Веделя? Он привез очень много серебра в Штеттин как плату за продажу своих дочерей! В Кремцове еще много осталось отличных лугов, отчего же нашим детям не приобрести их?
— Ты, конечно, постараешься так же обчистить поместья и сундуки моей сестры, как гусеницы очищают деревья от листьев! Нет, госпожа обер-гофмейстерша, пусть уж лучше ваша милость со своими хитрыми высокоблагородными детьми остается в Штеттине и уберет руки от вдовы Веделя. Пока я, брат Иоанны, жив, подруга господина Барнима не появится в долине Ины!
— Хорошо! И мой супруг говорит мне это! Да, меня наказывает Бог! — закричала дико Борк. — Терпение, мой милый! Я вам отомщу, вы более никогда не скажете, что были моим мужем! Вы на коленях приползете из Штатгарта в Штеттин, чтобы вымолить прощение за это у подруги Барнима!
Капитан фон Борк разразился при этом адским хохотом, потом открыл окно и свистнул конюшего.
— Ринглер, приготовь к отъезду свиту милостивой госпожи, ее милость сегодня едет назад в Штеттин! Поскорее!
— Ну, хорошо, храбрый начальник Штатгарта! Пока вы живы, я не возвращусь в это гнездо и постараюсь забыть глупость, что когда-то позволила вам надеть обручальное кольцо на мой палец! Прочь, дрянная вещь!
С этими словами она сняла кольцо с пальца и бросила его на красные плиты. Как живое, оно быстро запрыгало по полу и вдруг исчезло, точно его проглотила красная плита. Бросив на супруга презрительный взгляд, Маргарита подняла гордо голову и вышла из комнаты.
Какое-то время Борк стоял задумавшись. Видно было, что он взволнован. «Что я за несчастный человек? — прошептал он про себя. — Но если нерадостна моя жизнь, то я не позволю, чтобы она запустила свои когти и в мою сестру!»
Так расстались Иоганн и Маргарита. После этого события капитан тотчас составил завещание, в котором он лишал жену всякой власти на Штрамеле. Детей он отдавал под покровительство царствующего герцога и непосредственное опекунство канцлера Эйкштедта до тех пор, пока «они совершенно не исправятся от дурного примера своей матери».