Рыцарь любви
Шрифт:
В нижних ложах занимали места лица, известные всему Лондону: принц Уэльский, переходивший то в одну ложу, то в другую, упитанный, жизнерадостный, расточающий своим интимным друзьям улыбки и рукопожатия; мистер Питт, забывший на время тяготу государственных забот; лорд Гренвилл, министр иностранных дел, на ложе которого сосредоточивалось сегодня всеобщее внимание вследствие присутствия в ней маленького худощавого пожилого иностранца с желчным, саркастическим лицом и впалыми глазами, критически обозревавшими публику. Его темные волосы не были напудрены, скромное черное платье сидело на нем безукоризненно. Все видели, что лорд Гренвилл оказывал гостю надлежащее внимание, видели и то, что, всегда очень любезный и общительный, министр сегодня казался очень сдержанным.
Французские эмигранты, видневшиеся в ложах своих английских друзей, резко отличались от них как типом, так и выражением лица: добрый прием, оказанный им в Англии, не рассеял печали и заботы, которыми было полно сердце каждого беглеца. Особенно женщины, мужья, братья или сыновья которых находились в опасности, не могли сосредоточить свое внимание ни на музыке, ни на блестящем обществе, наполнявшем зал.
В ложе леди Портарль сидела графиня де Турнэ де Бассерив и грустно слушала остроты и шутки добродушной леди, изо всех сил старавшейся развеселить свою гостью. Сюзанна с братьями расположились за стулом матери, конфузясь массы незнакомых людей и не принимая участия в разговорах. Входя в ложу, Сюзанна была очень весела. Она оживленно осмотрела театр, отыскивая глазами интересовавшее ее лицо, но его не оказалось, и Сюзанна, не сумев скрыть разочарования, уныло села возле матери и более не бросила ни одного взгляда на веселую толпу.
В дверь ложи постучали, и на пороге появился лорд Гренвилл.
— О, милорд, вы пришли как раз кстати! — воскликнула леди Портарль. — Скажите скорее, каковы последние новости из Франции: графиня умирает от беспокойства!
— Новости, к несчастью, неутешительны: казни продолжаются, Париж залит кровью.
Графиня побледнела и бессильно откинулась на спинку стула.
— О, месье! Как ужасно слышать такие вести, когда мой муж в этой жестокой стране! — промолвила она на ломаном английском языке. — А я, зная, что он в такой опасности, принуждена… скрывать свою тревогу… сижу в… театре.
— Мадам! — воскликнула резкая и прямодушная леди Портарль. — Клянусь, безопасность вашего мужа не была бы обеспечена, даже если бы вы спрятались где-нибудь в монастыре. Приободритесь! Подумайте о своих детях! Вы не должны преждевременно омрачать их юные сердца своим отчаянием.
Графиня попыталась улыбнуться. Голос и манеры леди Портарль были под стать любому груму, но у нее было золотое сердце. Свою редкую доброту, даже чувствительность она усердно скрывала, щеголяя резкими, даже грубыми манерами, которые были в моде у дам той эпохи.
— Не забывайте, мадам, что Лига Алого Первоцвета ручалась вам за спасение графа, — вмешался лорд Гренвилл. — Это должно вас успокаивать.
— О да! В этом моя единственная надежда. Лорд Гастингс вчера вторично подтвердил это.
— Ну, так откиньте всякий страх: то, за что ручается Лига, будет свято исполнено. Энергия рыцарей Алого Первоцвета неисчерпаема. О, если бы я был помоложе! — прибавил государственный человек с глубоким вздохом.
— Перестаньте! — прервала леди Портарль. — При чем тут молодость? В вас должно бы быть достаточно молодой энергии, чтобы повернуться спиной к французскому пугалу, рассевшемуся в вашей ложе.
— С удовольствием бы сделал это, миледи, но вы забываете, что я состою на службе его королевского величества и в силу обстоятельств вынужден отрешиться от… некоторых предубеждений. Шовелен — уполномоченный… агент своего правительства.
— Что? Правительства? Как у вас язык поворачивается называть шайку кровожадных убийц правительством?
— Англия еще не видит необходимости прерывать дипломатические сношения с Францией, — осторожно возразил министр. — Поэтому и я должен соблюдать строгую корректность в отношении лица, которого нам прислало французское правительство.
— К черту все ваши дипломатические тонкости, милорд! Эта хитрая лиса просто шпион, и вы очень скоро убедитесь — уж за это ручаюсь, — что он не очень-то будет считаться с вашей хваленой дипломатией, когда дело коснется эмигрантов и нашего рыцаря с его доблестной Лигой. Поверьте, он всякими правдами и неправдами будет вредить им.
— И в своей кровожадной деятельности найдет себе верную союзницу — леди Маргариту Блейкни! — не могла не сказать графиня.
— Праведное небо! — воскликнула леди Портарль. — Что она говорит? Милорд Гренвилл! Да убедите же графиню в ее безрассудстве! Вы красноречивы, а я не в силах. Как это вы можете позволять себе такие легкомысленные суждения? — сердито обратилась она к графине. — Вы радушно приняты в Англии и не имеете права думать о ней так дурно. Ну допустим, что леди Блейкни сочувствует убийцам-французам, что она даже была замешана в несчастном деле Сен-Сира, а может быть, и еще кого-нибудь, но теперь она самая популярная женщина высшего лондонского общества, а сэр Перси Блейкни близок к королю и членам королевского семейства. Напрасно вы стараетесь оскорбить Маргариту Блейкни: ей это не повредит, а вас может поставить в очень неприятное положение. Правду я говорю, милорд?
В эту минуту поднялся занавес, и начался третий акт оперы. Лорд Гренвилл поспешил откланяться дамам и вернулся в свою ложу, где Шовелен одиноко просидел весь антракт, рассеянно вертя в руках табакерку.
Все его внимание поглощала противоположная ложа, в которой царило веселое оживление, раздавались смех и говор. Это была ложа сэра Перси.
Маргарита была очаровательна: на ней было изящное платье с очень короткой талией — самая последняя мода, скоро привившаяся во всей Европе. Блестящая, вышитая золотом ткань необыкновенно шла к ее роскошной, царственной фигуре. Каштановые, с золотистым отливом, локоны были против обыкновения слегка напудрены и перехвачены на затылке огромным черным бантом. В волосах, на шее и на руках сверкали бриллианты — бесценные подарки мужа, сидевшего за стулом своей великолепной жены.
Весь третий акт Шовелен не спускал глаз с лица Маргариты, внимательно слушавшей музыку. Она сияла радостным оживлением: опера «Орфей» приводила ее в восторг. «Мечта» благополучно вернулась из Кале с приветом от любимого брата. Мудрено ли, что Маргарита в эти минуты забыла свои разлетевшиеся грезы о любви, свои мечты о Рыцаре Алого Первоцвета, свои огорчения, забыла о том ничтожестве, которое повергало к ее маленьким ножкам все блага земные… за неимением других ресурсов?
Простояв за стулом жены ровно столько времени, сколько требовали приличия, Блейкни уступил свое место обожателям Маргариты, поговорил несколько минут с наследным принцем и исчез. Когда снова началась музыка и ложа опустела, Маргарита с облегчением вздохнула, надеясь теперь остаться наедине с Глюком и вполне насладиться божественными звуками, но в дверь опять постучали.
— Войдите! — с нетерпением сказала она.
Вошел Шовелен.
— Два слова, гражданка, — почти повелительно произнес он, останавливаясь за ее стулом.
— Ах, как вы меня испугали! — сказала Маргарита, стараясь улыбнуться. — Зачем вы пришли? Я не могу разговаривать, так как хочу слушать музыку.
— Я пользуюсь временем, когда могу видеть вас одну, — спокойно возразил он, без приглашения усаживаясь на стул сзади нее, так что мог говорить ей на ухо, не мешая публике и не будучи замечен ею. — Леди Блейкни всегда так окружена, что нам, старым ее друзьям, едва можно найти минуту, чтобы побеседовать наедине.