Рыцарь с железным клювом
Шрифт:
– Поговорить, Брашик, надо, пусти-ка нас к себе в творческую студию, сказал Паук, гадко улыбаясь. Его ласковое обращение совсем не соответствовало злобному выражению глаз, словно пытавшихся содрать с Браша кожу своим режущим взглядом.
Браш кивнул в сторону двери, но Паук ни своих телохранителей, ни крепыша Аякса в мастерскую живописца не впустил и отправил их на кухню. Володя вошел в мастерскую художника, и уж здесь-то все было по-всамделишному! Стоял не один, а целых три мольберта, пахло краской и растворителем, лежали горы подрамников, рулоны грунтованного холста, по стенам свисали живописные драпировки, лежали палитры, стояли кувшины с кистями всех размеров, паркетный пол был заляпан краской, а в дальнем углу даже красовалась нагая гипсовая Афродита.
Володя опустился на диван, продавленный чуть ли не до пола, истертый, грязный. Рядом с ним сел Дима, а Паук разместился прямо напротив Браша, в кресле. Шеф, точно продрог на холоде, мял свои пальцы, громко хрустевшие, будто это были и не пальцы вовсе, а ломающиеся сухие сучки, наконец сказал:
– Браш, я ох как не люблю, когда мои друзья начинают играть со мною в прятки. Ну что, разве я тебе за "Иеронима" мало заплатил?
– Нет, ты мне очень хорошо заплатил, Паучок, - не робея, сказал желтокожий Браш, прямо глядя в глаза Паука.
– Не пойму, к чему ты только клонишь...
Володя увидел, что Паук даже подскочил на пружинистом кресле, недовольный, похоже, хладнокровием Браша.
– Браш, китайская твоя рожа!
– воскликнул Паук.
– Мне долго разговаривать с тобой нет никаких резонов! Прошу тебя: сейчас же поведай, для кого ты делал ещё одного "Иеронима"? Или ты хочешь, чтобы я накормил тебя твоими красками? Не жалко разве - краски-то нынче не дешевы!
Браш окрысился ещё больше и на самом деле стал похож на какого-то грызуна - то ли на суслика, то ли на тушканчика, рассерженного внезапным вторжением в его владения.
– Много ты на себя берешь, Паучина!
– привставая, крикнул Браш, да так строго и дерзко, что в комнату тут же заглянул один из "лбов" Паука, но шеф махнул ему рукой, и телохранитель тут же скрылся.
– Я - свободный живописец! Я ещё при папе Сталине, когда ты в штаны писал, такие вещи делал, что тебе и не снилось! Я и в зэках ходил, ты знаешь, и столько разных хмырей-начальников видел, сколько ты до смерти не увидишь! Я живописец, каких в Европе сейчас, хоть днем с огнем ищи, не сыщешь, так стану я тебя бояться? Нет, много больно чести будет! А кому что я делал, это уж наше с клиентом дело, и тебе туда свой сопливый нос совать нечего!
Володя смотрел на расходившегося Браша с огромным наслаждением. Ему нравилось, что этот тщедушный, хлипкий с виду человечек не боится самого Паука с его телохранителями. Конечно, Браш немного преувеличивал (и в отношении своих заслуг перед искусством, и в отношении грязных штанишек Паука, - шеф и Браш были ровесниками), но в целом его речь заставила самого Паука сбавить тон, и шеф примирительно сказал:
– Я в твои дела, поверь мне, соваться и не собирался. Просто я бы хотел, чтобы работа, купленная мной и повешенная в моем доме, не имела аналогий, кроме подлинника, конечно. Ты знаешь мою натуру - я привык везде быть первым, и вот я узнаю, что у одного господина висит копия того же "Иеронима", да ещё выполненная самим Брашем. Разве мне приятно? Разве так делают? Что, Белорус тебе больше денег заплатил, а?
– Да где там больше!
– простодушно воскликнул Браш.
– Пятнадцать штук всего лишь дал!
– Баксов?!
– с наигранной тревогой всплеснул руками шеф.
– Да где там баксов!
– плаксиво прокричал художник.
– Наших, деревянных!
Паук с шутовским негодованием покрутил головой:
– Ну и скупердяй же он, ну и жмот! И ты ему отдал картину? Труда не жалко?
– А ты знаешь... а ты знаешь, - уже совсем навзрыд прокричал Браш, захлебываясь глухими слезами, - что у меня сын помер, что я сына своего недавно хоронил, послезавтра сорок дней лишь будет! Не знаешь ты, Паук, что в наше время деньги! Вольно живешь, господином, сам для себя живешь, а вот выложил бы на гроб, на то на се да на поминки, так ты б не то что дешево, а и за гроши работать стал бы! Вот и я так...
И внезапно однорукий художник Браш, поднося к глазам своим то ли ножницы, то ли пассатижи, как бы желая утереть ими слезы, не стесняясь, заплакал, вспомнив и свое горе, и свою нужду, а заодно, возможно, ещё раз пережив обиду от слов того человека, кто ещё пачкал свои штаны, когда он, великий Браш, занимался неповторимым ремеслом.
– Ладно, Браш, - поднялся Паук, - ты нас прости. Я и не знал, что у тебя сын был. Мир праху, как говорится...
И Володя увидел, что Паук вынул из кармана толстый "лопатник" и принялся шуршать купюрами, словно выбирал именно ту, которая соответствовала бы обиде, нанесенной жалкому однорукому человечку, потерявшему сына.
– Вот тебе, Брашик, три "тонны" за беспокойство, - сказал Паук. Чувствую свою вину, но и ты меня пойми - я хоть и покупаю у тебя копии, но хочу, чтобы они были в единственном, так сказать, числе. Все, ребята, кивнул он Диме и Володе, - уходим, быстро уходим.
Паук потряс в воздухе тремя "тоннами", как бы подчеркивая значимость своего благотворительного поступка, и пошел к выходу. Володя и Дима тоже поднялись, а Браш, подперев щеку железной рукой, все сидел и рыдал, не обратив никакого внимания на щедрый подарок Паука. Вся компания вышла из квартиры, и только тогда Паук, назидательно и важно поднимая вверх палец, негромко сказал:
– Вот и все, что от Браша было нужно получить. Картинку, как я и думал, он делал для Белоруса, который, видно, решил нас хорошенько надинамить.
– Замочим Белоруса!
– сжимая кулак, сквозь стиснутые зубы проговорил Дима, а Паук преспокойно так сказал:
– А видно будет. Едем к Белорусу.
Да, если для Паука визит к Брашу был закончен, то Володя имел к живописцу ещё одно дело, поэтому, когда они вышли на улицу и уже распахнулись дверцы машин, мальчик вдруг засуетился, стал шарить по карманам куртки, разыскивая что-то.
– Ну что ты там замешкался, пузырь?
– грубо спросил у Володи Паук. Садись в машину!
– Да шапку я там оставил, у художника в квартире. Подождите, я быстро, я через минуту!
– просил Володя, очень боясь, что шеф запретит ему подниматься к Брашу или пошлет с ним кого-нибудь из своих громил.
– Да что там шапка?!
– недовольно возразил Дима.
– Из песца она у тебя была, что ли? Новую куплю!
– Мне не надо новую!
– упрямо настаивал на своем Володя.
– Мне эту шапку мама подарила - сама вязала.