Рыцарь с железным клювом
Шрифт:
– Что за ерунда!
– с сердцем воскликнул дед.
– Нет, не ерунда, - ещё более серьезно возразил его соратник по увлечению.
– Я лучше завтра к вам приду, сфотографирую оружие, полистаю ваши записи внимательно. Вы не возражаете, Иван Петрович?
В голосе Димы было столько просьбы, даже мольбы, что старик воскликнул снова:
– Да что вы, ей-Богу! Какие разговоры! Я вам все материалы свои отдам, в музей к товарищам сведу - меня там принимают пока еще! Познакомлю, покажу... только...
– И Иван Петрович замялся.
– Что только?
– улыбался Дима.
– Только... оставьте вы мне, Дмитрий Юрьевич, ваш документик с указом о награждении Вельгасова. Вчитаться я в него хочу, вглядеться...
Дима продолжал улыбаться широкой своей, как у именинника, улыбкой, но Володя видел, что дрогнуло его лицо и словно бы досада мелькнула в его глазах.
– Да чего там вчитываться, Иван Петрович? Зачем вглядываться?
– И забормотал уже совсем обиженно и огорченно: - Вы меня поймите, уникальный документ...
Но старик таким настырным оказался - Володя даже в душе вспылил на деда: какого черта привязался к человеку?
– Ну я прошу вас, только лишь до завтра...
Дима огорчаться вдруг перестал, снова заулыбался очаровательной своей улыбкой, щелкнул замочками на чемоданчике, достал оттуда папку:
– Иван Петрович, я, конечно, изрядный поросенок. И чего уперся? Берите и изучайте, сколько вам угодно, - протянул он папку старику.
– Мы же с вами родственные души, почти что родственники. Как я мог вначале пожалеть такую дрянь - не понимаю!
Старик был совсем растроган. Руку Диме тряс долго, приглашал немедля возвращаться и ночевать у него, Иринку послал на кухню за пирожным. Тролль поняла и уложила в салфетку два бисквита для воронежского оружиеведа. Дима с улыбкой принял гостинец и опустил в свой дипломат. Потом он протянул руку Иринке, затем Володе и зачем-то даже подмигнул, и Володя был этим как-то ошарашен - для чего он мигал? Дверь наконец за воронежцем закрылась, и вздохнул Иван Петрович, да так печально, тяжело:
– Да, жаль с людьми прекрасными расставаться! Какой чудесный Димитрий Юрьич человек! Ну просто душка! А, ребята?
– На самом деле, - охотно подтвердил Володя, - хороший человек.
ГЛАВА 5
А ДОКУМЕНТИК-ТО ФАЛЬШИВЫЙ!
Не переставая нахваливать душевные качества Диминой натуры и сокрушаться о скором уходе воронежца, Иван Петрович с Володей и Иринкой прошел в комнату, сел за круглый стол и их подле себя усадил. В больших его руках была папка с документом. Он вынул указ благоговейно, точно так, как прикоснулся бы глубоко верующий человек к святым мощам, положил его перед собой.
– Ну вы посмотрите, вы только посмотрите, дорогие, каким слогом-то написано!
– Иван Петрович жестом подозвал поближе Володю и Иринку.
– А почерк-то какой! Каждая буковка дыбится, словно одна перед другой красотой своей гордится!
– Это графа Орлова почерк?
– спросила Иринка, с искренним интересом вглядываясь в строчки документа.
– Нет, что ты! Это канцелярист писал, но красиво же писал, шельма! А граф Орлов здесь только руку приложил. Да, важный документ! Золотым палашом наградить - это вам не хухры-мухры. А ну-ка, Иринка, принеси мне лупу - вон там, на шифоньере.
– Где-где?
– не поняла Ирина.
– Ну на серванте, извини.
Девочка сбегала за лупой, и Иван Петрович, подняв на лоб очки, стал вертеть старинный лист бумаги на все лады, то поднося увеличительное стекло к самим строчкам, то отстраняя руку с лупой на приличное расстояние от документа. Володя с замиранием сердца следил за действиями старика. Казалось, Иван Петрович хотел выудить из документа какое-то другое, совсем иное по содержанию сообщение, чтобы вернуть своему палашу право именоваться первым золотым.
И на самом деле - лицо старика менялось. Володя видел, что чем дольше смотрел на документ Иван Петрович, тем длиннее и бледнее становилось его изрытое морщинами лицо. Губы дрожали, будто шепча то ли заклинание, то ли проклятия. Наконец Иван Петрович буквально отбросил лупу и в изнеможении откинулся на спинку стула.
– Не-ве-ро-ят-но!
– простонал он.
– Это же фальшивка!
– Как фальшивка?!
– воскликнул Володя, не сумев скрыть изумления, а Иринка ойкнула.
– Прискорбно, однако это факт, дорогие мои. И доказательства этого факта неопровержимы. Да, да, их слишком много, чтобы иметь хоть слабую надежду на то, что документ подлинный. Придвиньтесь-ка ко мне поближе и взгляните.
Володя вгляделся в четкие, ровные строки документа, написанного буквами, лишь отдаленно напоминавшими привычные знаки русского алфавита. И, как бы отвечая на его вопрос, Иван Петрович стал объяснять:
– Написано скорописью середины восемнадцатого века, и начерт букв воспроизведен очень похоже. Но вот что не понравилось мне с самого начала: цвет чернил. Здесь он почти черный, очень смахивает на тушь. Вроде бы и ничего тут страшного - встречались мне бумажки того времени, написанные черным, но как исключение обыкновенно. В то время писали орешковыми чернилами, цвет которых был коричневый.
– Неужели только цвет чернил и говорит, что документ поддельный? недоверчиво спросила Иринка.
– Не только, ещё есть доказательства. Представьте, что в руке у вас не обычная шариковая ручка, не перьевая авторучка и не вставочка с пером, а настоящее гусиное перо. Его кончик остро очинен и расщеплен. Внутри перо пустое, вы набираете чернила в его полость и начинаете писать. Перо непривычно скребет своим острым кончиком бумагу, скрипит - это характерный звук пера, - скребет, но никогда не рвет, не деформирует бумагу, как это случается частенько при письме стальными перьями. Теперь смотрите - пришла пора сделать вам плавный нажим на хвостике, к примеру, этой буквы. Пожалуйста! Нет ничего проще! Чуть надавили на перо, и из-под него выплыла жирная линия - абсолютно никаких усилий, потому что перо гусиное мягкое, послушное.
– Да я вам авторучкой перьевой нажим любой изображу, - заметил недоверчиво Володя.
– Изобразить-то изобразишь, да непременно на бумаге след оставишь. Слишком жестко пишет перо стальное. Надавил - вот и получилась вмятина. С обратной стороны листа её и можно разглядеть.
– И на фальшивке этой тоже вмятины заметны?
– спросила Тролль.
– А как же!
– скорей не с радостью, а с огорчением подтвердил Иван Петрович.
– В лупу они заметны хорошо, даже толстая бумага не сумела скрыть чей-то... нехороший замысел. Странно, что тот, кому понадобилось фабриковать подделку, не уяснил, что время красивых, плавных росчерков и завитков исчезло вместе с шапокляками и гусиными перьями!