Рыцарь с железным клювом
Шрифт:
– В верхней одежде нельзя, разденьтесь в гардеробе. Это прямо и вниз.
У Володи тут же задергалось веко и вспотела шея. Нужно было бабке возразить.
– Что вы, - с сильной просьбой в голосе заговорил он, зачем-то низко наклоняясь к сидящей женщине, - это совсем не верхняя одежда.
– А что же, нижняя, по-твоему?
– насмешливо вздернула реденькие брови дотошная билетерша, уставшая, должно быть, за день и желавшая отыграть на ком-то свою хандру.
– Я будто не знаю, в чем по улице ходят, а в чем идут в музей. Иди-ка разденься, не стой на проходе.
Володя понял, что если его не пустят, то операцию можно считать проваленной. Он наклонился к строгой билетерше ещё ниже и яростно зашептал ей почти на ухо:
– А что если у меня под курткой одна майка, рваная майка? А что если мне не то что свитера, а даже рубашки купить не на что?! Считаете, раз у меня родители бедные, так я и в Эрмитаж сходить не могу?!
– И у Володи даже очень кстати в носу что-то громко хлюпнуло, точно он всхлипнул, так что пожилая женщина, наверняка имевшая внуков, вскинула на Володю полный жалости взгляд, а мальчик, чувствуя победу, ещё добавил:
– Ну, хотите, я сейчас вам покажу, что у меня под курткой? Хотите?! И он было даже с треском расстегнул верхнюю кнопку куртки.
Расчет был верен - женщина замахала руками, словно ей пообещали показать черта, и сказала:
– Не надо, не надо! Проходи! Если остановят наверху, скажи, что Вероника Антоновна пустила. Но спеши! Скоро закрывают!
– Да, да, я спешу, спасибо!
– рванул вперед на самом деле спешащий Володя, дорогой между тем сожалея о том, что позволил хорошенько себя запомнить, и, если хватятся настоящего "Иеронима", то обязательно вся эта сценка с мальчиком, не снявшим куртки, будет рассмотрена с большим вниманием.
"Да и черт с ними!
– подумал он наконец.
– Не найдут они меня! А скорей всего так и будет в Эрмитаже поддельный "Иероним" пылиться!"
Посматривая на часы, Володя сбавлял шаг. Он шел по залам музея, держа направление в сторону "итальянцев", и шел, не обращаясь ни к кому, потому что Дима заставил мальчика выучить план залов наизусть. Иногда он делал вид, что рассматривает какую-либо картину или скульптуру, чтобы не привлекать к себе случайного внимания смотрительниц. Наконец он приблизился к залу Леонардо, и здесь Володя невольно остановился перед "Мадонной Литта". Мягкие пастельные тона небольшой картины, плавный абрис рисунка, добрая, едва заметная улыбка женщины приковали внимание мальчика в который раз - он очень любил эту картину, от которой веяло буквально человеческим теплом. Володя хотел задержаться здесь, постоять, но мысль о неуместности этого именно сейчас, перед таким делом, заставила мальчика вздрогнуть.
С лицом, передернутым гримасой муки, он повернулся, чтобы войти в зал с "Иеронимом", и тут его взгляд столкнулся со взглядом какого-то бородатого мужчины в очках с затемненными стеклами. Мужчина этот тихонько кивнул Володе и первым вошел в нужный Володе зал.
"Да это же Дима!
– подумал Володя, узнавший бородача скорее по телосложению, чем по чертам лица.
– Как он умеет... изменяться". И тут же Володю поразила одна странная мысль, больно укусившая его: "А может, это и не человек вовсе, а черт?!" Но некогда было обдумывать эту странную мысль Володя машинально прошел в зал, где висел "Святой Иероним" флорентийца Сандро Боттичелли - тощий старичок, склонивший колени перед какой-то толстой книгой.
В зале, кроме Димы, рассеянно смотревшего на полотна, была ещё одна пара - юноша и девушка, которым, казалось Володе, было безразлично все, что висело на стенах, потому что парень, обнявший девушку за талию, наклонялся к своей подруге и что-то нашептывал ей на ушко, а та тихонько хохотала. Так они и шли вдоль стен, увлеченные друг другом.
Володя посмотрел назад, в зал Леонардо, - оттуда тоже никто не собирался идти по направлению к нему, по крайней мере в течение двух минут. Странно, но сердце Володи стучало ровно, почти спокойно, голова работала предельно ясно, и каждое его движение было верным и обдуманным. В зале, небольшом, квадратном, на самом деле не было смотрительницы - старушка сидела в соседнем, и мальчик ждал лишь одного: когда уйдут влюбленные и когда Дима начнет свой разговор со служительницей.
И вот парень с девушкой ушли, Дима вслед за ними перешел в соседний зал, а Володя шаг за шагом стал приближаться к камину. Тут раздался громкий Димин голос, нарочно искаженный им. Дима говорил картаво, с каким-то восточным акцентом, довольно, впрочем, противным голосом:
– Сударыня, я прошу вас объяснить мне, как отсюда лючше всего и быстрее, да, быстрее идти на выход, к гардероб. Прошу вас показать, я тут плохо знать...
Володя краем глаза видел, как старушка, с трудом поднявшаяся со стула, указывая рукой в сторону анфилады, стала объяснять "иностранцу", как побыстрее отыскать выход. Но тот оказался удивительно тупым, долго переспрашивал, не понимая "очень хорошо" русский язык. Володя догадался: бабка надежно отвлечена и надо действовать.
Ему, худенькому, юркому, пролезть в камин оказалось делом столь простым, что Володя успел даже удивиться - как это ему так ловко удалось! Но вот занять удобную позу уже в камине, устроиться там, было куда сложнее. Да, на самом деле здесь проходили две трубы, но к верхней части заложенного камина, к его "потолку", они приближались так близко, что зацепиться за эти трубы ногами и руками, лечь на них, даже для тренированного Володи было непросто. А ведь он боялся шуметь - его возня могла привлечь внимание! Наконец Володя, выворачивая ступни ног и втискивая локти все дальше и дальше в промежуток между трубами и "потолком" камина, кое-как устроился, а из соседнего зала все неслось:
– О, теперь, я полагаю, мне получится найти выход! Большой спасибо! Жаль, что я не имел с собой сувенир - я бы подарить его вам! Ви очень, очень мне помогаль!
– Ну что вы! Ничего не надо, - говорила уставшая от общения с тупицей-иностранцем старушка.
– Спешите, музей закрывается, всего вам доброго!
Володя слышал, что Дима ещё минуты две вежливо расшаркивался, видимо, давая своему юному соучастнику поудобнее устроиться на ночлег. Но потом его голос затих, и мягкие тапочки старушки прошаркали мимо него, проходя в зал Леонардо. Там смотрительница принялась обсуждать со своей товаркой проблему пенсионного обеспечения, и до ушей Димы доносились охи и вздохи. Пожаловавшись друг другу, они разошлись. Мальчик слышал, как негромко возилась пожилая смотрительница на своем месте, наверное снимая халат, как зашуршала газетой, найдя возможность в конце рабочего дня узнать кое-что из новостей.
Володя висел уже примерно двадцать минут, и висеть здесь, на трубах, было куда тяжелее, чем в зале, на брусьях. Ноги и руки стали деревенеть, и кружилась голова. Было душно, и неприятно пахло. А тут ещё сознание мальчика стала точить непрошеная мысль: а вдруг придут милиционеры и перед тем, как закрыть двери, заглянут в камин... И Володя живо представил, как его будут вытаскивать из камина - за ногу, наверно, смеясь и как бы шутя давая тумаков.
И вот на самом деле где-то в дальнем конце анфилады, с того конца, куда полчаса назад ушел Дима, послышались уверенные шаги и разговор, веселый и беззаботный, приближающихся мужчин. Они громыхали закрываемыми дверьми, гремели ключами, и по мере их приближения стук Володиного сердца становился все громче, так что мальчику скоро показалось, что один лишь этот стук заставит милиционеров заподозрить присутствие постороннего.