Рыцарь Шато д’Ор
Шрифт:
— Он еще оскорбил моих предков!
— Сами виноваты твои предки, небрежно хранили баронскую грамоту!
— Он сказал, что ее сжевала корова… — бормотнул Вальдбург.
— И из-за этого ты намерен со мной расстаться?!
— Почему же? — опешил Вальдбург.
— Потому что если ты завтра же не явишься к моему брату, не извинишься и не попросишь моей руки по всем правилам, то сюда я больше не приду, понял?! Я не хочу больше воровать свою любовь! Или я тебе законная жена, баронесса фон Вальдбург, или никто…
— Ну и пусть! — сгоряча выкрикнул Вальдбург заносчиво. — Все, что можно, я от тебя уже получил!
— Скотина ты, а не рыцарь, — с холодным презрением процедила Альбертина. — Побитый щенок!
— Что-о-о?! Что ты сказала? Повтори! — вскричал он.
— Побитый щенок с отрубленным ухом! — громко
— Да я тебя убью за эти слова! — вскипел Иоганн и вскочил на ноги. Он сжал кулаки и готов был ударить возлюбленную.
— Это ты-то? — встав на ноги, сказала Альбертина, нахально глядя ему в глаза. Вся ее стройная, сильная фигура, с развитыми сильными бедрами, покатыми округлыми плечами, крепким выпуклым бюстом, казалась в утреннем свете мраморной статуей. Иоганн, сопя, замахнулся… и опустил руки. Кулаки его разжались, он залюбовался ее красотой. Злоба угасла, и на смену ей пришло нетерпеливое любовное желание…
— Ты права, — прошептал он, приближаясь к ней, победно улыбавшейся в сознании своей полной власти над ним. — Я — побитый щенок, я скотина, я подлец, я полуухий полубарон, и мой титул сжевала корова… — сказал он, тяжело дыша. — Я твой раб!
Грудь Альбертины стала вздыматься много чаще, и дыхание ее стало шумным.
— Иди ко мне… — всей грудью выдохнула она. — Ближе…
Руки ее медленно, с томительной неторопливостью, поднялись вверх и с той же медлительностью опустились на плечи Иоганна… Руки Иоганна хватко взялись за ее сильную гибкую талию. Медленно они притягивались друг к другу, пока восставшая плоть Иоганна не прижалась к пупку Альбертины. Сняв одну руку с плеча Иоганна, Альбертина провела ладонью по гладкой нежной и горячей плоти и, бережно взяв ее в руку, легонько стиснула ладонью…
— Все в тебе плохо! — пробормотала она, прижимаясь к нему и кладя голову на его плечо. — Все плохо, но вот эта штука… М-м-м… До чего же она меня доводит, Господи…
Подогнув ноги, она стала опускаться на ложе, увлекая за собой мужчину… Уста ее открылись и нежно прикоснулись к губам Иоганна, а рука все еще держала пульсирующую, дерзко напряженную плоть, невесомо-нежно прикасаясь к ней подушечками пальцев…
— Губитель ты мой… — гладя его бок и спину, пробормотала она, как бы во сне. — Почто, Господи, не родил ты меня мужиком…
— Женушка… Женушка ты мне… — скользя губами по губам, приговаривал Иоганн. — Разве тебе плохо? Рыбка ты моя золотая…
— М-м, — сказала Альбертина, медленно, как бы нехотя, открываясь перед ним, словно некая священная и тайная книга, книга, которую он уже начал читать, но не успел освоить и первой главы… И он, уткнувшись в эту книгу, стал читать ее, торопливо, невнимательно, грубо пролистывая страницу за страницей и, разумеется, ровным счетом ничего в ней не понимая…
— Господи! Да не спеши ты так! — раздраженно шепнула она. — Еще час можно ласкаться… Ты уж помедленнее, пореже… поглубже… хи-хи!… А то не успеешь опомниться — уже все… Поторжествуй уж над Шато-д’Орами, помни их… Помни как следует… Чтоб знали, как рубить уши… О-о-ох…
…Он стал читать свою книгу внимательнее, вчитываться в строчки, вникать в их смысл и значение…
…Потом они долго не размыкали объятий и, оставив тела соединенными, лежали как одно целое; он попеременно целовал ей то правую, то левую грудь, касался губами губ, ресниц, век… Им было сладко и покойно, и ссора их казалась далекой и несущественной… Усталость на какое-то время ввергла их в полудрему, но спать уже было некогда, в окнах избушки все ярче сияли багряные лучи рассвета.
— Пора! — сказала Альбертина и, высвободившись, стала одеваться. Иоганн последовал ее примеру.
— Значит, сегодня в полдень, — строго сказала она, — ты придешь, извинишься перед Альбертом и попросишь моей руки… Да?
— Да! — решительно заявил Вальдбург. — Да, да и еще раз да!
— Значит, мы прощаемся всего на несколько часов… — улыбнулась Альбертина. — Ну, открывай! А я зажгу факел…
Иоганн, пошарив на полу, нащупал железное кольцо и, потянув за него, открыл массивную дубовую, окованную железом крышку люка. В избушку, где и так было довольно прохладно, несмотря на жар двух любящих сердец, сразу повеяло ледяным холодом подземелья. За люком начиналась винтовая лестница с гулкими каменными ступенями. Закрыв за собой крышку люка, влюбленные
Здесь был подземный ход, прорытый некогда еще римскими рабами для нужд того самого римского гарнизона, что стоял лагерем на вершине горы Тойфельсберг. Ход этот много столетий был забыт и случайно обнаружен лишь при строительстве замка Шато-д’Ор, когда рыли один из спасательных подземных ходов. Новый ход соединили со старым, но изучить старый ход то ли забыли, то ли поленились.
Аналогичная история произошла и с той частью хода, которая вела к замку Вальдбург. Еще в детстве Иоганн фон Вальдбург излазил все подвалы своего замка и однажды наткнулся на подземный ход, ведущий так далеко, что для того, чтобы пройти его из конца в конец, требовалось пять, а то и шесть часов. Тем не менее он прошел весь этот путь, от Вальдбурга до Шато-д’Ора, и очутился в камине, который ранее предназначался для отапливания кабинета покойного Генриха де Шато-д’Ора. Кабинет этот после гибели хозяина никем не был занят и постепенно превратился в большую свалку ненужных вещей и старой рухляди. Никто из жителей замка не знал о том, что в камине укрыт лаз в подземный ход. Впрочем, происходило это давно, когда Иоганну не было и пятнадцати. Вскоре он стал увлекаться девушками и какое-то время о ходе не вспоминал, пока не разгорелся его роман с Альбертиной.
Начался этот роман год назад. После коротких, но весьма энергичных ухаживаний, когда встал вопрос о месте для уединенного свидания, Иоганн предложил своей возлюбленной провести его в избушке, которую влюбленные только что покинули. Еще в детстве Иоганн прятался там, когда его собирались высечь. Здесь стали проходить их свидания, сперва целомудренно-нежные, с чтением стихов и пением псалмов, затем слегка игривые, с осторожными ласками и поцелуями. А два месяца назад, когда Вальдбургу удалось наконец улестить Альбертину и овладеть ею, свидания эти переросли в настоящие ночи любви, наполненные бесстыдством и молодым легкомыслием. Иоганна при этом, однако, поражало, что наедине с ним, в избушке, Альбертина пылала такой знойной и жаркой страстью, что ее не могли остудить ни ночной холод, ни сырость подземелья; на людях же она ни жестом, ни словом себя не выдавала, была холодна с ним и равнодушна, как дубовое полено. Правда, он понимал, что Альбертина опасается своего строгого брата. Куда бы он ни шел с Альбертиной, брат повсюду следил за ними, шел по пятам, вмешивался в разговор, не позволял им ни на минуту уединиться. Поэтому легальные поездки в Шато-д’Ор Иоганн предпринимал лишь для отвлекающего маневра. Его целью было лишь назначить время новой встречи в избушке. Как правило, ему удавалось сделать это незаметно для брата, обычно с помощью записки на берестяной коре. Потом в избушке, наслаждаясь близостью с нею, Иоганн тешил себя мыслью, что Альберт дурак и простофиля…
…Нацеловавшись вдоволь на прощание, они поспешили разойтись в разные стороны, освещая себе путь факелами. Некоторое время свет их пылал вдали, потом стали видны только отсветы на выложенных камнем стенах катакомб, а потом и они потерялись в извивах каменной галереи…
…Когда несколько часов спустя Клеменция де Шато-д’Ор, проснувшись, совершала утренний обход замка, то в спальне дочери, куда она по обыкновению заглянула, пред нею предстала мирно покоящаяся на подушке белокурая головка с выражением ангельской невинности на лице. Альбертина спала сном, который принято называть «сном праведников»…