Рыцарь света
Шрифт:
Они продолжали смотреть друг на друга, даже не заметив, как в камине обрушились прогоревшие поленья и взметнулся сноп искр. Было так тихо, что можно было расслышать, как за дверьми сменилась стража: где-то за стеной, в переходе, один голос окликнул, другой ему ответил.
Генрих не сводил глаз с застывшего лица Артура.
— Ну что? Неужели не помнишь? Ты спас меня от разбойников в Динском лесу близ Эптонского аббатства, и мы поехали к ожидавшей тебя в чаще леди Милдрэд. Потом было наше утро на поляне угольщиков, потом
— Аааа! — вдруг закричал Артур.
Закрыл руками лицо и несколько минут сидел так, бурно дыша, и даже как будто дрожал. Потом вдруг оттолкнулся от стола так, что перевернул скамейку, на которой сидел, вскочил, стоял покачиваясь, а лицо было такое… Такая боль в глазах…
Генрих поверил. Казалось, что его брата только что расколдовали.
И так уж случилось, что Генрих бросился к нему, обнял, прижал к груди, почувствовал, как тот крупно дрожит.
— Успокойся, успокойся, братишка.
Он сам не заметил, когда назвал его так. Просто Генрих был очень сильным, и хотя обычно свою силу применял для куда более существенных целей, в этот момент, видя, как рядом страдает человек, которого он любил, готов был поделиться ею. Готов был помочь.
Артур был ошеломлен. Воспоминания об их последней встрече с Милдрэд стали для него столь ясными, будто они расстались только вчера.
— Где она? — вымолвил он после мучительно долгой паузы. — Там ночью… У Гронвуда… Она успела уехать?
— Нет.
Генрих и впрямь делал Артуру неимоверно больно. Хотя нет, не Генрих. Это сделал кто-то другой. Ибо Артур понял, что та, которую он так любил, стала жертвой чудовища, ее честь погублена, и сама она… Генрих рассказал, что Милдрэд Гронвудская и поныне живет с Юстасом, что родила ему сына и даже настаивает, чтобы он развелся с принцессой Констанцией и женился на ней. Но Генриху это на руку, ибо, идя на поводу у своей настойчивой возлюбленной, Юстас потерял такого могущественного союзника, как Людовик Французский, и испортил отношения с Папой Адрианом.
Артур слушал его, и в глазах его пылала боль.
— Я не верю, что все это так. Моя Милдрэд не такая. Она гордая и смелая. И я люблю ее, несмотря ни на что. Нет, она бы скорее умерла, чем забыла, что сделал Юстас с ее родителями, с Гронвудом…
Генрих вспомнил холодное и надменное лицо Милдрэд Гронвудской, какой он ее встретил в Нормандии. Эта женщина совсем не напоминала ту веселую хохотушку, какую Артур некогда называл «кошечка моя».
— Кто из нас скажет, что понимает женщин? Но все знают, что Милдрэд и впрямь настаивает на браке с Юстасом. А что ей еще делать? Она обесчещена, ее положение может изменить только законный брак. И если ты станешь на мою сторону, Артур, если поможешь мне победить Юстаса…
— Я помогу!
Он вдруг
— Милорд! — Он вскинул голову, в глазах его стояли слезы. — Милорд, я все сделаю, чтобы однажды Милдрэд стала свободной. Ибо я не верю… Не верю, что она так изменилась.
Генрих хотел было отшутиться, мол, теперь, если сам Артур за него, то уж они и впрямь покажут Юстасу. Но не стал этого делать. Более того, он вдруг сделал то, чего у него и в мыслях не было.
— Артур, ты узнаешь этот крестик?
Его брат пребывал не в том состоянии, чтобы обращать внимание на такую безделицу, как алмазный крестик. И Генриху дважды пришлось повторить свой вопрос, прежде чем Артур кивнул. Да, он его узнает. Его дала ему мать Бенедикта. И просила, чтобы он никогда с ним не расставался. Это он помнит. Ему вообще кажется, что он все вспомнил. Это и облегчение… и такая мука!
— Успокойся, Артур. А теперь погляди вот сюда. Видишь, и у меня подобный крест. Как ты думаешь, почему они так похожи?
Артур равнодушно пожал плечами. Сказал, что, наверное, их делал один мастер.
Все, на этом можно было бы остановиться. Но Генрих уже не мог.
— Послушай, парень, я понимаю, что на тебя сейчас рухнули небеса и мне не стоит нагружать тебя. Но я все же скажу. Может, так ты обретешь хоть какую-то надежду, хоть немного воспрянешь. И это отвлечет тебя от твоей боли. Черт, что-то я сегодня необычно добрый. Хоть плачь, как монахиня в религиозном экстазе, клянусь рукоятью своего меча! И вот теперь… Нет, сейчас ты поклянешься мне, что никому не скажешь, слышишь, никому… Хотя что я говорю! Пусть ты весельчак и балагур, но болтуном никогда не был. И я скажу, что вот этот крестик мне дала моя мать, императрица. А этот — тебе. О Небо! Артур, неужели я мало тебе сказал?!
Генрих стал сбиваться и задрожал. При этом он смотрел на Артура, который с равнодушием разглядывал два одинаковых алмазных крестика на широкой ладони герцога. Да, у этого парня сейчас свои проблемы, ему не до таких откровений. А для Плантагенета это было подобно душевному перевороту, он задыхался. Ему даже захотелось ударить брата, потому что тот такой тугодум и не понимает, что большего, чем сейчас, Генрих ему уже никогда не сделает!
Артур поднял на герцога свои мерцающие темные глаза. Долго смотрел.
— Мы братья, милорд?
— Ну вот, теперь ты почтителен. Боишься меня оскорбить? Да ты оскорбляешь меня уже самим своим существованием! И все же я люблю тебя!
В тот же миг высокий гибкий Артур обнял этого взъерошенного коротышку. А тот уткнулся ему в плечо и даже шмыгнул носом.
Но через миг уже высвободился. Улыбнулся. И Артур улыбнулся ему в ответ. Улыбка у них была одна и та же — светлая, лучистая. Улыбка императрицы, которая, даже обладая дурным нравом, умела пленять сердца людей.