Рыцарь в черном плаще
Шрифт:
— У нас нет каменьев, — возразил Морна.
— Что случилось с нашим аббатом? — вскричал Таванн. — Ты всегда такой веселый, увлеченный, теперь плачешь, стонешь, горюешь. Скажи нам, что с тобой стряслось?
— Да-да! — закричали со всех сторон. — Говорите, аббат! Говорите скорее!
Берни откинулся назад, приняв величественную позу.
— Господа, — он, — сегодняшнего дня, до сего часа я считал себя отпрыском благородной и честной фамилии. Но это утешительное убеждение вдруг жестоко вырвано из моего сердца.
Аббат завершил свою патетическую фразу великолепным жестом.
— Браво! — крикнул Креки с восторгом. — Гэррик не сыграл бы лучше!
— Да, господа, — сказал аббат напыщенно, — меня поразило страшное известие!
Придворные переглядывались, спрашивая себя глазами, что значит эта шутка.
— Скажите же, наконец, что случилось? — опять спросил Ришелье.
— Я не могу найти слов, чтобы выразить состояние!
— Какое состояние? — полюбопытствовал Креки.
— Мое!
— Чем же оно так плохо?
Берни начал заламывать руки.
— Мне остается только одно, — сказал он, — броситься на колени перед королем и просить у него помилования.
— Просить помилования у короля! — с удивлением сказал Креки. — Для чего?
— Для того чтобы не умереть на эшафоте.
— Разве вы совершили какое-нибудь преступление? — смеясь, сказал Ришелье.
— Дай-то Бог, герцог! Тогда, по крайней мере, то, что со мной случилось, было бы правосудием, а я невиновен.
— Невиновны в чем?
— В преступлении.
— В каком?
— Не спрашивайте!
— До которых пор, аббат, ты намерен насмехаться над нами? — возмутился Таванн.
— Увы и увы! Если бы ты был прав, Таванн! — продолжал аббат. — Ах! Как бы мне хотелось пошутить над всеми вами! Но, нет! Жестокая судьба, слепой рок вздумали меня, невинного, поразить страданием! Ах, пожалейте меня, все окружающие!
Аббат, умилительно сложив руки, принял самый плачевный вид.
— Говорите же наконец аббат! — с нетерпением потребовал Тремуйль.
— Да, объяснитесь, — сказал Ришелье.
— Он должен все сказать, — прибавил Креки.
— Или его надо подвергнуть пытке! — сказал Морна. — Мы заставим его выпить все шампанское, находящееся в замке.
— Браво! — закричали несколько голосов разом.
— А если этого будет мало, — прибавил Ришелье, — мы пошлем в Этиоль и в павильон Бурре.
— Милосердный Боже! — вскричал аббат, сложив руки. — И я буду должен выпить все это не останавливаясь?
— Если ты не сможешь выпить все шампанское, — сказал Таванн, — тебя утопят в нем!
— Великий Боже! Если я вынужден все это выпить, — продолжал аббат плачущим голосом, — я перенесу пытку так безропотно, что, может быть, это придаст мне сил!
— Прежде чем мучиться, аббат, лучше скажите нам, что случилось, откуда вы?
— Из Парижа.
— Вы ездили туда?
— Вчера после обеда.
— Что вы делали в Париже?
— Что я там делал? — переспросил аббат задыхающимся голосом. — Вот в чем и состоит весь ужас!
— Что же?
Все окружили аббата. Тот делал усилие, чтобы заговорить.
— Это… это…
В эту минуту камердинер, остававшийся бесстрастным и, по-видимому, не слушавший, что говорилось в гостиной, вдруг отворил дверь в спальню короля, и разговор прервался, как от удара грома.
— Проходите, господа, проходите! — закричал он громким голосом.
В Зеркальной гостиной воцарилась глубокая тишина.
XII
Утро короля
Два пажа, прелестные четырнадцатилетние юноши в королевских мундирах с гербами Франции, вышитыми на правых плечах, стояли по обе стороны двери, высоко подняв головы, с лицами дерзкими и высокомерными.
Камер-юнкер в своем великолепном костюме подошел к порогу двери и поклонился придворным. Это был герцог д'Айян.
Все находившиеся Зеркальной гостиной медленно приблизились в соответствии с предписанным порядком, старшие первыми вошли в комнату бесшумно и в полном молчании.
Королевская спальня в Шуази была высока, просторна и великолепно меблирована, как и все комнаты короля, — в ту эпоху вкус к хорошей мебели был на высоте.
Спальня была обита белым и коричневым штофом с золотой бахромой. Кровать была убрана такой же материей и окружена балюстрадой из позолоченного дерева. Рядом с этой балюстрадой стояли два пажа, еще два находились напротив кровати, у окна. Таким образом, с двумя, стоявшими у дверей, в комнате находилось шесть пажей — установленное этикетом число для королевской спальни. Начальником этих пажей являлся дежурный камер-юнкер.
У изголовья кровати, справа, стоял главный камердинер. В этот день дежурным был Бине. Впрочем, он дежурил почти каждый день, потому что король не мог обойтись без него, и три других главных камердинера даром получали жалованье. Восемь простых камердинеров стояли в спальне, ожидая приказаний Бине.
С другой стороны кровати стоял Пейрони, хирург короля, который с доктором Кене всегда присутствовал при подъеме короля. За балюстрадой стояли также цирюльник, два лакея и два гардеробмейстера.
Король встал, и два пажа подали ему туфли. Он ответил на низкий поклон придворных движением головы, выражавшим любезность. Глубокая тишина царила в комнате. По законам этикета никто не должен был первым заговаривать с королем. Впрочем, Людовик XV имел привычку, очень удобную для придворных: каждое утро он произносил одну и ту же фразу, обращаясь то к одному, то к другому из придворных. Эта фраза была такова:
— Ну, что же сегодня вы расскажете мне нового и забавного?
В это утро король обратился со своим обыкновенным вопросом к маркизу де Креки.