Рыцарь в черном плаще
Шрифт:
— Мой дядя украл свой сан и свое имя?
— Мало того, он присвоил и степень родства.
— О ком это вы говорите, месье?
— О том, кто убил аббата де Ронье и присвоил себе его имя и его сан.
— Ах, Боже мой! — пролепетал я. — Мой дядя умер!
— Понятное волнение наследника! — улыбаясь, заметил Ришелье.
Аббат продолжал:
— Сколько лет не виделись с вашим дядей? — спросил меня Фейдо де Марвиль.
— Более двадцати лет, с тех пор, как я был еще ребенком, — ответил я.
— Черт побери! И вы больше с ним не встречались?
— Нет. Мы переписывались, но я его не видел с тех пор, как он уехал в Брюссель двадцать лет назад.
— Вы помните
— Совсем не помню.
Фейдо казался очень довольным.
— Значит, сейчас вы не узнали бы своего дядю? — спросил он.
— Нет, — твердо отвечал я. — Черты его лица совершенно стерлись в моей памяти.
— Если так, любезный аббат, я сожалею, что пригласил вас. Вы не сможете оказать мне услуги, которой я ожидал от вас.
— Но я желаю, однако, получить объяснение относительно того, что же случилось с моим дядей.
— Арестованный — не ваш дядя. Ваш дядя, настоящий аббат, был убит злоумышленником, присвоившим его сан и его имя, как я уже вам говорил, для того чтобы в Париже избежать ареста.
— Но дядя мне написал, что приезжает!
— Но вы сами заявили, что не сможете его узнать. Преступник хотел использовать вас, чтобы обмануть меня.
— Милосердый Боже! — воскликнул я. — Как зовут мерзавца, который выдает себя за моего дядю?
— Его имя я могу вам назвать, — ответил Фейдо, — поскольку оно довольно известно: это Петушиный Рыцарь.
— Как! — вздрогнув, сказал король. — Фейдо арестовал Петушиного Рыцаря?
— Да, государь, — ответил Берни. — Вчера вечером.
— А я ничего до сих пор не знаю!
— Верно, начальник полиции сегодня приедет в Шуази и доложит вашему величеству об этом.
Услышав имя Рыцаря, Даже сделал шаг назад.
— Петушиный Рыцарь! — прошептал он. — Тот, который ранил мою дочь?
Таванн, стоявший возле парикмахера, бросил на него строгий взгляд и шепнул:
— Молчите!
Услышав об аресте знаменитого разбойника, о котором говорил весь Париж, все присутствующие переглянулись.
— Рыцарь арестован! — повторил король. — Я очень рад. Но я все-таки не пойму, — обратился он к аббату, — какое же несчастье обрушилось на вас?
— Много несчастий, государь! — вскричал аббат. — Во-первых, если бы Рыцарь не был арестован, я обнял бы его, как дядю, а он назвал бы меня племянником. Он воспользовался бы мной, чтобы совершать свои преступления, и я, не зная того, сделался бы его сообщником.
— Верно, — сказал король улыбаясь. — К счастью, этого не случилось.
— Он убил моего дядю, который был очень богат, стало быть, он его ограбил, таким образом, ограблен и я.
— В таком случае, аббат, вас стоит пожалеть.
— Наконец, государь, я теперь прослыву родным племянником Петушиного Рыцаря, и эта слава нанесет большой вред моей репутации.
— Петушиный Рыцарь! — повторил король.
— Петушиный Рыцарь! Петушиный Рыцарь! — подхватили несколько придворных.
В спальне наступило минутное молчание. Вдруг донеслось громкое «кукареку», король и придворные переглянулись с удивлением. Два другие «кукареку» раздались сразу же за ним, и все смолкло.
— Вот и петух запел очень кстати, чтобы приветствовать конец истории Петушиного Рыцаря! — рассмеялся король.
В эту минуту в спальню вошел лакей и низко поклонился королю.
XIV
Епископ ле Мирпуа
— Его преосвященство епископ Мирпуа спрашивает, удостоит ли ваше величество принять его, — доложил лакей.
— Епископ в Шуази! — с удивлением сказал король. — Пусть войдет!
Король имел причину удивиться, услышав в своем увеселительном
— Простите ли вы, мадам, меня за все огорчения, которые я вам причинил?
Королева, бывшая добрейшей женщиной на свете, образцом снисхождения и доброты как дочь, как жена и как мать, не смогла произнести ни слова; бросившись на шею королю, она плакала целый час, как говорится в журнале «Болезни короля в Меце». Король не упрекнул Бойе за то, что тот привез королеву.
Последнее доказательство упорства, неумолимости и могущества епископа — его стычка с герцогом Ришелье, случившаяся несколько недель тому назад. Сестра герцога, настоятельница в Руане, очень желала получить место настоятельницы в аббатстве Боа, которое осталось вакантным после госпожи де Кариньян. Людовик XV, фаворитом которого был герцог Ришелье, обещал в январе это аббатство сестре епископа. Мирпуа же сам назначил другую настоятельницу, просто объявив, что поведение сестры герцога кажется ему непристойным. Король не решился ему возразить. Взбешенный Ришелье обратился к королю, чтоб тот исполнил свое обещание, но король просил его не настаивать.
Обыкновенно епископ никогда не выезжал из Версаля. Дофин, имевший к своему наставнику глубокую привязанность, любил, чтобы тот находился вместе с ним. И уж никогда Бойе не приезжал в Шуази, куда не смели наведываться королева и принцессы; никогда он не переступал порог этого замка, в который приглашали женщин с условием не брать с собой мужей. Стало быть, приезд епископа не только должен был удивить, но и встревожить короля. Чувство неловкости и стеснения отразилось на лицах присутствующих. Дверь отворилась, слуга доложил:
— Монсеньор де Мирпуа.
Почтенный епископ вошел в спальню короля; ему было тогда семьдесят лет, но он бодро нес бремя старости. Высокий ростом, сухощавый, он шел с достоинством, подобающим его сану. Он поклонился королю, не удостоив даже взглядом придворных.
— Что случилось, месье де Мирпуа, и какая причина привела вас сюда? — спросил король. — В любом случае милости просим. Не больна ли королева?
— Ее величество, к счастью, совершенно здорова, государь, — ответил епископ.