Рыцарь в черном плаще
Шрифт:
В Зеркальной гостиной толпились все придворные знаменитости: Ришелье, Граммон, Тремуйль, Креки, Морна, Таванн, Коани, Сувре и многие другие. Шел оживленный разговор.
— Флавакур уехал? — спросил Сувре, смеясь.
— Да, — ответил Тремуйль, — он уехал и увез свою жену.
— Он не захотел, чтобы мадам де Флавакур приняла наследство своих сестер, — прибавил Креки.
— Это пятая дочь Иеля, — сказал Коани.
— Если ее ответ именно таков — он свидетельствует о ее прекрасном характере, — сказал Таванн.
— Он именно таков, — отвечал Ришелье, — она сама поведала мне об этом. Между нами, господа, мне было интересно, захочет ли она занять место герцогини де Шатору так же, как герцогиня де Шатору заняла место мадам де Лораге, мадам де Лораге — место мадам де Вентимиль, а мадам де Вентимиль — место мадам де Мальи. Итак, я как-то вечером разговаривал с маркизой и прямо ей сказал: «Наследство ваших сестер принадлежит вам». Она улыбнулась и ничего не ответила. Я обрисовал ей хорошую сторону этого положения, заговорил о богатстве, о могуществе, о славе, о счастье, об обожании.
— Все это прекрасно, — сказала она мне наконец, — но я предпочитаю всему этому уважение моих современников.
— Черт побери! — сказал Тремуйль смеясь. — Какая свободомыслящая женщина!
— Или хитрая, — сказал Морна с той насмешливой улыбкой, которая была ему свойственна и из-за которой впоследствии он потерял место министра.
— Хитрая? — спросил Креки.
— Да, ведь маркиза де Флавакур уехала со своим мужем?
— Они уехали оба третьего дня утром в свое поместье в Дофине, — сказал герцог Тремуйль.
— Три дня тому назад, кажется, Флавакур имел разговор с женой о том, что король так печален и одинок после смерти герцогини де Шатору. Маркиза де Флавакур улыбалась и смотрела на мужа. Тот встал, поцеловал руку жены и сказал ей любезно:
— Милая моя, вы хотите жить или умереть?
— Жить, — отвечала она.
— Если так, мы уедем завтра и несколько месяцев не будем возвращаться ко двору.
— Флавакур так сказал? — спросил Граммон.
— А вас это удивляет?
— Нисколько! Флавакур способен убить свою жену так же легко, как поцеловать ей руку.
— Что же ответила маркиза? — спросил Коани.
— Она посмеялась над ревностью мужа, но попросила его уехать в тот же вечер, не дожидаясь утра.
— Заслуга ли в том Флавакура или нет, а все-таки маркиза уехала, — сказал Ришелье.
— А король скучает! — заметил Граммон.
— И ничего ему не мило… — прибавил Сувре.
— То есть не было мило, — поправил Таванн.
— Что ты такое говоришь, Таванн? — спросил Граммон.
— Я говорю, что ничто не нравилось королю.
— Это значит, что теперь что-то или кто-то нравится ему?
— Может быть.
— Кто же?
— Я не знаю, но после охоты на кабана, в которой король подвергся такой большой опасности, он гораздо веселее, чем прежде.
— Это факт, — сказал Сувре.
— Истинная правда, — произнес новый голос.
— Здравствуйте, Бридж, — сказал Ришелье, пожимая руку первому конюшему короля.
— Вы говорили, что король повеселел после охоты, — продолжал Бридж, — это правда, я подтверждаю это. Доказательством служит то, что вчера его величество отправился верхом на прогулку по лесу с большим с интересом…
— И позволил только Ришелье и Таванну следовать за ним, — сказал Тремуйль, — потому что они, к счастью или несчастью, имели превосходных лошадей…
— Верно, — сказал Бридж, — эти господа имели самых горячих лошадей из больших конюшен…
— Это вы велели дать их нам? — спросил Ришелье.
— Нет, господа.
— Но вам не может быть неприятно, что мы смогли угнаться за королем?
— Мне хотелось бы быть на вашем месте, герцог.
— А мне на вашем, любезный Бридж, на маскараде в Версале, когда прелестная президентша приняла вас за короля.
Общество отреагировало на это воспоминание о недавнем приключении в Версале всплеском веселья.
— Ну, Бридж, вестник забавных известий, — сказал Тремуйль, — какую остроту приготовили вы нам сегодня?
— Остроту, да не мою, — отвечал Бридж.
— А чью же?
— Третьей дочери короля, принцессы Аделаиды, которой четыре дня тому назад исполнилось тринадцать лет.
— Что же она сказала?
— В день своего рождения вечером она выиграла у королевы четырнадцать луидоров в лото. На другое утро во что бы то ни стало хотела уехать из Версаля. Ее спросили: куда она собирается ехать? Аделаида ответила, что хочет купить оружие, чтобы драться с англичанами. Ей намекнули, что она женщина, и она сказала: «Жанна д'Арк также была женщиной, но она была не такого знатного происхождения, как я. И, если она убила нескольких англичан, я убью их всех».
— Браво, браво! — зааплодировали придворные.
В эту минуту дверь передней отворилась, и вошел еще один новый гость.
XI
Аббат де Берни
Человек, вошедший в Зеркальную гостиную, имел очень печальный вид, а между тем это был самый остроумный и самый веселый придворный — аббат де Берни, цветущее лицо и тройной подбородок которого дышали обычно радостью и удовольствием от жизни. Но в этот день аббат представлял собой олицетворение уныния. Наклонив голову, потупив глаза, с мокрым носовыми платками в руках, он шел, испуская вздохи, которых было бы достаточно для того, чтобы завертеть вместо ветра крылья знаменитой мельницы Дон Кихота. Его плачевная физиономия произвела такой комический эффект, что все присутствующие громко расхохотались. Аббат де Берни с самой мрачной физиономией вознес к небу обе руки с носовыми платками.
— Ах! — вздохнул он.
— Что с вами? — спросил Ришелье.
— Господи Боже мой! Сжалься надо мной, — причитал Берни.
— Что с вами случилось? — вскричал Тремуйль.
— И подобное несчастье висело над моей головой, — говорил Берни с величественными жестами, — надо мной, бедной, невинной жертвой…
— О! — сказал Морна, видя, что слова замирают на губах аббата. — Вы бедны — это так, вы жертва — это возможно, но невинная — это уж совсем некстати…
— Насмехаетесь! — обиделся Берни. — Когда человек находится в горестном положении, друзья его бросают, презирают, кидают в него каменьями…