Рыцарь в черном плаще
Шрифт:
Мужчина, сидевший или, скорее, полулежавший на кресле, был высок и худощав; лицо у него было утомленное, губы полные, глаза круглые и маленькие. Этот человек выглядел потрепанным, пресыщенным и хитрым, его некогда щегольский костюм дворянина был грязным и засаленным. Протянув одну ногу к огню, а другую положив на стул, он держал в руке стакан, в котором было содержимое одной из трех бутылок, стоявших на столе.
— Отрада моего сердца, любовь моего прошлого и прошлое моей любви, — сказал он, — ты не ожидала, что будешь сегодня ужинать со мной?
— Я думала,
— Ошиблась, моя красавица! Кстати, если я тебе говорю «ты», не слишком этим гордись: я имею привычку говорить «ты» всем, с кем ужинаю.
— Значит, ты должен говорить «ты» всему Парижу.
— Я могу быть с тобой на «ты», а вот почему ты ко мне обращаешься подобным образом? Ведь у меня дворянская кровь в жилах.
— Да, но, когда тебя прижимают и ты нуждаешься в десяти луидорах, ты рад, чтобы я говорила тебе «ты», только бы дала взаймы.
— А когда тебе нужно ткнуть шпагой кого-нибудь, вспомни, кто тебя выручает? Разве я не всегда к твоим услугам? Если я тебе даю взаймы мою ловкость и мое мужество, то и ты можешь давать мне взаймы деньги.
— Я только ради этого и даю тебе взаймы.
— Зачем же ты так фамильярничаешь со мной и постоянно «тыкаешь» мне?
— Оставь меня в покое! Если ты будешь задираться, я расскажу всему Парижу, что Вольтер дает тебе по сто луидоров за то, чтобы ты аплодировал его трагедии.
— Можешь рассказывать кому хочешь. Вольтер неблагодарен…
— Он отказал тебе в паре луидоров?
— Да он уже мне не нужен: я теперь самое счастливое существо во всей Франции и Наварре.
— Каким образом?
— Со вчерашнего дня у меня есть особняк, сад, слуги, лошади, экипажи, и я послал к дьяволу всех моих кредиторов.
— У тебя есть все это? — удивилась Бриссо.
— Представь себе!
— Где же твой особняк, я приеду к тебе с визитом.
— В Тампле у принца Конти. Его высочество просил меня занять комнату в его особняке, что чрезвычайно удобно, потому что Тампль, жилище принца крови, неприкосновенен, и я могу говорить из моего окна прокурорам и агентам месье Фейдо все, что захочу, а они не могут сделать ничего — им остается кланяться в моем лице дворянину дома принца.
— Ты дворянин дома принца Конти?
— Да. Я, Шарль Жак Луи Опост де Рошель, шевалье де Ла Морлиер, родившийся в Гренобле 12 мая 1701 года в благородной и старинной семье, имею честь занимать должность в доме принца Конти.
— Должность… какую?
— Человека любезного, приятного и полезного.
— Ты ему нужен — это я поняла.
Морлиер опорожнил свой стакан.
— Пресмешная мысль, — продолжала Бриссо, — принцу взять к себе такого человека…
— Молчи! Не забывай, с кем ты говоришь.
— Кто тебя представил принцу?
— Я сам. Представь себе, в настоящее время я нахожусь в дурных отношениях с Вольтером, с начальником полиции, с коллегией клермонтских иезуитов, с моими кредиторами, которые гоняются за мной, как собаки за кабаном. Желая быть спокойным, я однажды утром принарядился, надел на шею орден Спасителя и отправился к его высочеству.
— И он тебя принял?
— Весьма любезно, за завтраком…
— И пригласил тебя?
— Нет, но он выслушал меня. И вот что я ему сказал.
Морлиер встал и принял позу, которую он, вероятно, принимал, когда говорил с принцем.
— Монсеньор, я пришел предложить вам дело, которое считаю превосходным. У каждого принца имеются разные потребности, которые нельзя удовлетворять по своему желанию и по своей воле. Поэтому каждому принцу крови следует иметь возле себя преданного служителя, которого можно было бы выставить вместо себя в случае надобности, который имел бы имя, приличное звание и скверную репутацию. Этот человек будет полезен тем, что все видел, все читал, все знал, все делал, и годится даже на виселицу, но вхож и в хорошие дома; у него есть друзья во всех классах общества, он не отступает ни перед каким — хорошим или дурным — поступком, не боится ни черта, ни полиции, ни удара шпаги, ни Бастилии; этот человек единственный, особый. Это — я! Я — шевалье де Ла Морлиер, я — который служил в мушкетерах, я — чьи друзья Шароле, Бульон, Роган, Монморанси, Тремуйль, я — участник ужинов Ларошфуко, Косее, Креки, Мальи, Бово, Бофретона, Ришелье, я — промотавший отцовское наследство, чтобы не иметь с ним хлопот, я, знающий все, видевший все, умеющий все! Поверьте мне, монсеньор, возьмите меня к себе! Вы не найдете подобного мне.
— Бесподобно! — сказала Бриссо, слушавшая с восторгом. — А что ответил его высочество?
— Его высочество понял, чего я стою, и предложил мне комнату в Тампле, в которой я поселился вчера.
— Браво! А я думала, что ты шутишь.
— Это чистая правда, повторяю. Я никогда не был так спокоен. Ну что ж, милый старый друг, наполни мой стакан, потому что мои бутылки пусты. За твое здоровье!
— Объясни теперь, зачем ты пригласил меня ужинать?
— Что? — удивился Морлиер.
— Я спрашиваю: зачем ты пригласил меня ужинать?
— Это я должен тебя об этом спросить.
— То есть?
— Хватит шутить!
— Что?
— Это ты мне написал!
— Нет.
— Да.
— Вот твое письмо!
— А вот твое.
Морлиер и Бриссо обменялись письмами, которые каждый держал в руке. Они развернули их одновременно, прочли, потом подняли головы, и глаза их встретились с удивлением до того комическим, что они громко расхохотались.
— Это уж слишком! — вскричал Морлиер.
— Что за шутка! — сказала Бриссо.
— Что значит эта мистификация?
— Это не мистификация, — сказал чей-то голос.
Морлиер и его собеседница обернулись. Дверь комнаты открылась, и очаровательный молодой человек подошел к ним, улыбаясь.
— О! — вскричала Бриссо. — Виконт де Сен-Ле д'Эссеран!
— Он самый, моя красавица, с другом, который будет очень рад отужинать с вами!
Он обернулся: человек, костюм которого сверкал бриллиантами, вошел в комнату.
— Ах! — воскликнул Морлиер, зажмурив глаза. — Это сияние солнца!