Рыцарь в черном плаще
Шрифт:
— И в Мелене ничего об этом не известно?
— Ничего!
— Это неудивительно, — сказал Рупар. — Мелен далеко от Парижа, этой великой столицы цивилизованного мира, как изящно выражается месье Бернар, который пишет прекрасные стихи. Он мне должен за четыре пары шелковых чулок и заплатит неизвестно когда… Но он поэт, а я поэтов люблю…
— Потому что ты глупец, — колко перебила Урсула, — в делах надо любить того, кто покупает чулки и платит за них, и не важно, поэт он или не поэт.
— Это как ты рассудишь, мой добрый друг.
— Молчи уж!
— Да, мой добрый, милый и превосходный друг, я молчу!
— Итак, Петушиный Рыцарь схвачен, — продолжала мадам Жонсьер.
— Да, — отвечала Урсула, — схвачен, арестован вчера вечером объездной командой и отвезен к начальнику полиции.
— Петушиный Рыцарь схвачен! — повторяли все.
— «Кукареку!» — закричал пронзительный голос.
Толпу охватил ужас, все замолчали, потом громкий хохот заставил всех покраснеть. Оказалось, двенадцатилетний мальчик, проходивший мимо, вздумал пропеть петухом и убежал опрометью, чтобы избежать наказания, которого заслуживала его шутка.
— Шалун! — прошептал Рупар.
— А Даже не возвращался? — спросила мадам Жонсьер.
— Нет еще, — отвечала Урсула. — Ах! Если б он был здесь, он рассказал бы нам что-нибудь.
— А! Вот его будущий зять, месье Жильбер, — сказала мадам Жереми.
— Какой странный этот Жильбер, — заметила Урсула.
— Почему же?
— Он похож на медведя. Никогда не говорит ни с кем, — сказала мадам Жереми.
— И едва поклонится, — прибавила Урсула.
— О! В последний раз, когда я его видел, — сказал Рупар, — он был любезен… мил…
— Уж ты скорее дашь себя повесить, чем согласишься с мнением других, — заявила Урсула.
— Но, подруженька…
— Постыдился бы! Молчи!
Рупар повиновался. Мадам Жереми не ошиблась: действительно Жильбер в простом костюме оружейника шел быстрыми шагами по улице к лавке Даже. Проходя мимо собравшейся толпы, Жильбер слегка поклонился, но не остановился, не подошел к собравшимся, а сразу прошел в салон парикмахера.
Пробило пять часов, и в салоне было сумрачно. Молодая девушка сидела за прилавком на том месте, которое обыкновенно занимала Сабина. Этой хорошенькой девушкой была белокурая Нисетта. Возле нее очень близко сидел молодой человек, лет двадцати пяти, с приятным открытым лицом. Это был сын Даже Ролан.
Нисетта вышивала или, по крайней мере, держала в левой руке пяльца, а в правой иголку с ниткой, но вместо того чтобы вышивать, водила иголкой по прилавку. Ролан, наклонившись к Нисетте, что-то говорил тихо и проникновенно.
Увидев Жильбера, Нисетта слегка вскрикнула, а Ролан отодвинулся. Жильбер запер дверь и улыбнулся.
— Вы, похоже, тоже обсуждаете важное известие! — сказал он.
— Какое, брат? — спросила Нисетта.
— Арест Рыцаря.
— Да, я слышала о нем.
— И это тебя не занимает?
Нисетта покачала головой.
— Я не хочу об этом и думать.
— Почему?
Нисетта отошла от прилавка и, прижавшись к груди брата, подставила ему свой лоб.
— Потому что Сабина еще не выздоровела, — сказала она.
Жильбер сделал нетерпеливое движение.
— Ты все еще думаешь, что Сабину ранил Рыцарь?
— Конечно!
— А я вот не думаю так!
— Это не моя вина, Жильбер, это сильнее меня. Ты мне говоришь, что Петушиный Рыцарь не совершал этого преступления, а меня уверяет в противном какое-то внутреннее чувство.
— Полно, дитя! — сказал Жильбер, переменив тон. — Перестанем говорить об этом.
Он по-братски пожал руку, которую протягивал ему Ролан. Держа Нисетту правой рукой, а руку Ролана левой, Жильбер легонько отдалил их от себя и, поставив рядом, обвел обоих проницательным взглядом. Они были в лавке одни.
— Вы сидели очень близко друг к другу, когда я вошел, — сказал он строгим тоном.
— О брат! — сказала Нисетта, покраснев.
— Жильбер… — начал Ролан.
— Не сердитесь, — возразил Жильбер самым кротким и самым дружелюбным тоном, — выслушайте меня, милые друзья, и отвечайте, так же как я с вами буду говорить, со всей откровенностью и добросердечием.
Вместо ответа Ролан крепко пожал руку оружейника. Нисетта прижалась к правой руке Жильбера, ухватившись обеими руками за его плечо.
— О, как ты мил, когда говоришь вот так! — сказала она. — И какой у тебя ласковый голос, тебя приятно слушать, брат.
Эта маленькая сцена, происходившая в пустом салоне на оживленной улице, была трогательна в своей простоте. Сразу чувствовалось, что эти три человека питали друг к другу истинную привязанность.
— Ролан, — сказал Жильбер после минутного молчания, — ты по-прежнему любишь Нисетту?
— Люблю ли я Нисетту! — вскричал Ролан взволнованным голосом. — Люблю ли я Нисетту? Я ее обожаю, Жильбер, я отдам для нее свою жизнь, свою кровь — все! Пусть она поскорее станет моей женой; ускорь нашу свадьбу, и я по гроб жизни буду обязан тебе всем моим счастьем! — Выпустив руку Жильбера, приложив свою руку к сердцу, Ролан прибавил: — Нисетта будет счастлива — я клянусь тебе!
— Я верю, — отвечал Жильбер. — Ты же любишь Ролана? — обратился он к Нисетте.
Она закрыла лицо руками и прижалась к груди брата.
— Да! — прошептала она. — Больше жизни.
Жильбер поднял глаза к небу, как бы благодаря Бога.
— Что ж, друзья мои, — продолжал он, — любите друг друга честно, и скоро Господь благословит ваш союз.
— Но когда? — спросили в один голос Ролан и Нисетта.
— Теперь уже скоро!
— Почему не назначить свадьбу теперь, когда выздоровление Сабины несомненно? — спросила Нисетта.
— Потому что надо подождать.
— Зачем?
— Именем нашей матери, Нисетта, не расспрашивай меня: это не моя воля, а ее. Ты выйдешь замуж на другой день после того, как я отведу тебя на ее могилу.