Рыцарь
Шрифт:
— Зачем нам епископ?
Тибо удивился:
— Да как же? Чтоб рассказать о поединке. А то ведь еще наплетут всякого…
— Самому епископу и рассказать?
— Ну да. Это ж его земля. И отпущение он же даст. Индульгенцию.
Что такое индульгенция, я у Тибо спрашивать не стал.
Пока мы собирали шмотки, у меня крепло мрачное предчувствие насчет предстоящей верховой езды. Вдруг я и на лошадь залезть не сумею. Буду ходить вокруг да около и размышлять, как бы половчее
Предчувствия не оправдались. Мое тело отлично помнило, что ему следует делать, а Принц помнил, что следует делать ему. Мне оставалось только любоваться окрестностями.
День выдался прекрасный. Лето, птички поют… лес вокруг…
— Скажи, Тибо, — обратился я к своему спутнику, — а когда станет известно о смерти Гийома, у нас не будет неприятностей?
Тибо пожал плечами:
— Может, и будут. Если родственники у него найдутся. Но он же северянин. Пока еще доберутся до нас эти родственники…
— Только родственников нам и надо опасаться?
— А кого ж еще? Вы ведь честно его убили.
Эжль оказался небольшим городком, окруженным садами и огородами. Ни городской стены, ни частокола вокруг Эжля не было, зато в самом центре громоздилась здоровенная постройка, поначалу принятая мною за крепость. Но это была не крепость. Это был монастырь.
Вообще-то сей монастырь мало отличался от укрепленного замка. Толстые стены с бойницами, мощные дубовые ворота, затянутый ряской ров и невысокая насыпь, густо заросшая сорными травами. Западную стену оберегала круглая низенькая башня.
На насыпи со скучающим видом сидела босоногая девчушка и следила за гусями, которые бродили внизу. Когда отдельные гуси-альпинисты пытались взобраться на насыпь, девчушка хворостиной сгоняла их обратно.
Когда мы подъехали к воротам, те приоткрылись и выпустили нам навстречу мужика в темной длиннополой рясе и с бритой макушкой. Монаха.
— К епископу? — поинтересовался он. — Марк, не закрывай ворота!
В створе показалась толстая морда в рытвинах от оспы.
— Откуда едете?
— Из Арля.
— В Ним не заезжали?
Тибо покачал головой:
— Закрыт сейчас город. Болезнь там вроде какая-то.
Монах кивнул:
— Закрыт, значит… Додумались наконец… Ну, с Богом.
— Епископ-то где? — спросил Тибо.
— Монсеньор Готфрид сейчас в трапезной, — важно изрек монах. И пошел по своим делам.
Хорошо смазанные петли не заскрипели, когда привратник Марк открывал ворота.
«Бумм!» — сказала левая створка, глухо ударяясь о стену.
«Бумм!» — сказала правая створка несколькими секундами позже.
Мы въехали в монастырский двор.
По двору бродили свиньи и куры. Еще один монах, с макушкой, обросшей недельной щетиной, возился у колодца. Мы его не заинтересовали.
Во дворе имелись две каменные постройки: церковь и большой дом посередине двора; и множество деревянных: амбаров, сарайчиков и прочих хозяйственных построек.
Мы остановились неподалеку от большого каменного дома. Я спрыгнул с коня и уж было направился к крыльцу, когда меня остановил окрик Тибо:
— Ваша милость!
— Что?
— Деньги-то забыли взять, — укоризненно напомнил Тибо и принялся рыться в моей седельной сумке.
— А они нам здесь понадобятся?
— Ну вы, господин Андрэ, совсем как дите малое… — пробормотал Тибо, не переставая обшаривать сумку в поисках кошелька. — Епископ Готфрид — сеньор этих земель. Значит, он и судья тутошний, и правитель… Смекаете, к чему я?.. К тому ж он еще и священник, слуга Господа Бога нашего, лицо, так сказать, духовное…
— Ладно, я понял. Сколько ему нужно дать?
— По повелению нашего августейшего короля штраф за убитого на поединке — три марки. Это, значит, Готфриду причитается как лицу светскому…
Я не смог удержаться от улыбки: очень уж забавными выглядели эти подсчеты.
— А как лицу духовному?
— Тут сложнее, господин Андрэ. Чем больше вы пожертвуете на благо Святой Римской Католической Церкви — тем меньше епитимья будет.
— У нас есть второй кошелек?
— Есть… — Тибо слегка растерялся. — В моей сумке…
— Ссыпь пока деньги в одну кучу. А в кошелек положи монет шесть-семь и дай его мне.
Тибо несколько секунд задумчиво жевал губами, потом сообразил, что к чему, и, криво ухмыльнувшись, принялся исполнять приказание.
— Господину епископу, — отчеканил я, принимая из рук Тибо изрядно похудевший кошель, — совершенно не обязательно знать, какими именно финансами мы располагаем.
Монсеньор Готфрид, епископ Эжльский и Каронский, любезно изволил принять меня в своих личных апартаментах. Монсеньор Готфрид был пьян.
В его апартаменты меня проводил какой-то монашек.
Видимо, монсеньор только что закончил трапезу и собирался отдохнуть часок-другой от трудов праведных. В правой руке монсеньор сжимал кубок, в левой — пыльную бутыль в берестяной оплетке. Епископ был крупный мужчина. Весьма. Радостное удивление отразилось на лице монсеньора при виде незнакомца. То бишь при виде меня.
— Добрый день.
— Ссс… с кем имею честь?..
— Андрэ де Монгель, — представился я.
— Оч-приятно!..
— Будучи в ваших землях, — решил я сразу приступить к делу, — я поссорился с одним человеком…