Рыцари былого и грядущего. I том
Шрифт:
– Эти вопросы логичны, но любовь выше логики. Тамплиеры очень любили Христа, а потому очень любили землю, по которой Он ходил. Для них была нестерпима мысль, что этой землёй владеют люди, ненавидящие Христа. Каждый служит Богу тем, чем владеет. А тамплиеры владели мечом.
– Ты знаешь, всё это кажется мне набором красивых, но ничего не значащих слов.
– Понимаю. Иначе и быть не может. Любое действие, определяемое верой, можно понять, только если сам имеешь такую же веру. Потому я и не хотел пока затрагивать эти вопросы, но ведь ты сам втянул меня в «раскрытие великих тайн». А ты хоть сам-то понимаешь, чего хочешь от меня? Чтобы я тебе в нескольких словах ответил на вопросы, которыми человечество мучается много тысяч лет?
Дмитрий устало замолчал. Его лицо, всегда такое иронично-мужественное, приняло выражение беспомощной растерянности. Эта метаморфоза была для Андрея очень неожиданной, ему стало неловко от того, что он достал мужика своими расспросами. Впрочем, рыцарь довольно быстро восстановил утраченное внутреннее равновесие и спросил:
– Ты прочитал про Сафед?
– Не помню… Нет, кажется…
– Ну, конечно. Тебе очень понравились истории про лихих кавалеристов, а все что связанно с религией не вызвало никакого интереса. Но я тебе говорю: одно не понять без другого. Так вот Сафед. Замок тамплиеров в Святой Земле. В 1266 году этот замок был осаждён египетским султаном Бейбарсом. У тамплиеров практически не было шансов выстоять, но они держались и чрезвычайно утомили султана своим упорством. Бейбарс после нескольких неудачных штурмов предложил свободный выход из крепости всем местным жителям, составлявшим основную часть гарнизона. Солдаты собрались уходить. Рыцари им не препятствовали, не обвиняли в предательстве и не пытались задержать. Гарнизон замка был настолько ослаблен, что дальнейшая оборона становилась упражнением в самоубийстве. А надо тебе сказать, что Орден тамплиеров никогда не был клубом самоубийц. Храмовники вовсе не имели обыкновения за просто так выбрасывать свои жизни на кровавую помойку, при этом храбрость их была настолько общеизвестна, что обвинений в трусости они могли не опасаться.
Итак, командор замка послал к Бейбарсу парламентёра. Султан пообещал, что храмовники смогут покинуть замок беспрепятственно, пройдя сквозь ряды его войск. Но едва Бейбарс овладел замком и тамплиеры оказались у него в руках, как он утратил желание их отпускать. Султан сказал тамплиерам: «Либо вы принимаете ислам, либо вас убьют. Ночь на размышление». Представь себе эту ночь. Самых сильных духом людей размышления подобного рода могли бы превратить в покорных животных. Но тамплиеры не размышляли. Они молились. Они радовались, что у них есть время подготовиться ко встрече с Богом.
Поутру командор шагнул навстречу султану и сказал, что примет смерть, но не отречется от Христа. Понимал ли султан, что эта ночь переплавила бесхитростного рубаку-командора в Вечного Рыцаря, уже не принадлежащего Земле? Реакция султана показала его полную духовную дистрофию: он приказал содрать с командора кожу на глазах у братьев-тамплиеров. Теперь они не просто знали, но и наглядно убедились, что их ждёт. Ещё было не поздно отречься, и, тем не менее, ни один тамплиер не отрёкся от Христа. Султан не стал задавать своим палачам лишнюю работу, с остальных тамплиеров кожу уже не сдирали, им просто отрубили головы. Было их несколько десятков человек.
А мы с тобой красиво рассуждаем про источник безумной храбрости тамплиеров. Пойми, Андрюха, их храбрость не была безумной. Они умели ценить свою жизнь, понимая, что жизнь – дар Божий. Но как они умели умирать! Чтобы это понять, надо иметь ту же веру, что и у них. Может быть, не такую сильную, но ту же самую. А любые слова тут и, правда, будут выглядеть красивым, но абсолютно бесполезным хламом.
Сиверцеву показалось, что у него в душе зарождается свет. Необычный такой, в общем-то, невидимый, но он чувствовал, что это именно свет – очень ровный, спокойный, постепенно разгоняющий мрак его души. Он так же спокойно и мирно сказал Дмитрию:
– Ты знаешь, я в общем-то тоже верующий. Я христианин. Только я мало что в этом понимаю.
– Тут «понимать» – не главное. Вера – это дар Божий. Чистое сердце самого безграмотного человека знает больше, чем самая гениальная всё на свете понимающая голова. Знаешь, почему ты мучился и места себе не находил?
– Да я… просто… перестал понимать «что такое хорошо, а что такое плохо». Я хотел Родине служить, а Родина, кажется, не сильно в этом нуждается и сама служит неизвестно кому и чему.
– Эти заморочки – только следствие, а причина в другом. Ты тосковал по вере. Без веры нормальному человеку жить нестерпимо. Ты хотел служить чему-то высшему и пытался поставить Родину на место Бога. А Родина, само собой, не сумела заменить тебе Бога – это задача для неё невыполнимая. Но если ты обретёшь Бога – Он вернёт тебе чувство Родины. Тебе и потом ещё будет очень тяжело, но никогда больше не вернётся жуткое ощущение абсолютной бессмысленности жизни.
– Хорошо бы это так и было.
– Да и пожрать, наверное, тоже было бы неплохо? Всегда считал, что наставлять и вразумлять голодного человека – это верх цинизма. А сам так и делаю. Ногами ходишь? Ну и нечего тебе тогда сюда еду таскать. Значит, я пошёл, за тобой Саша зайдёт, оруженосец мой. Познакомились уже? Шустёр. Одежонку тебе принесёт. Только при нём не переодевайся, не принято у нас. Ах, ты и это уже знаешь? Он тебя в нашу столовку проводит. Возражений нет?
– Именем Господа, мессир, – Андрей сам удивился тому, что автоматически и не задумываясь, ответил уставной фразой тамплиеров.
***
«Столовка» в Секретум Темпли на самом деле ни сколько не напоминала советскую столовку армейского либо гражданского образца. Первое впечатление – шикарный ресторан, стилизованный под рыцарскую старину, но едва Андрей осмотрелся, как это впечатление развеялось, потому что пошлый ресторанный шик здесь напрочь отсутствовал. Никаких рыцарских доспехов, никаких мечей и алебард, развешанных по стенам. И камин в углу не пылал, и медвежьих шкур на полу тоже не было. Ощущение старины создавали закруглённые потолочные своды, державшиеся на четырёх столбах, которые расширялись кверху, с плавным изгибом незаметно переходя в потолок. Своды были идеально белыми и ничем не украшенными. Лишь в начале прямоугольного зала висело несколько больших икон, перед которыми горело множество разноцветных лампад. Аскетическая строгость этого зала дышала подлинностью, исключая всякую мысль о нарочитой стилизации.
Несколько минут назад в комнате Андрея бесшумно появился Саша и безмолвно протянул ему новый комплект эфиопской формы кофейного цвета без знаков различия. Едва Андрей переоделся, как Саша, опять не говоря ни слова, вышел в коридор. Пришлось самому догадываться, что надлежит следовать за ним. Андрею больше не хотелось донимать его вопросами. Рядом с Сашей очень хорошо молчалось. А коридоры здесь узкие, как будто они внутри крепостной стены. Двери встречались редко, табличек на них не было. Одна из дверей оказалась входом в «столовку».