Рыцари былого и грядущего. Том I
Шрифт:
— Сам по себе Людовик тут совершенно не при чём. Это был один из лучших королей Франции. Он умел править железной рукой. Но рыцарский бой — это нечто совершенно невообразимое с точки зрения современной боевой практики, да и не только современной. Римский центурион смотрел бы на то, как дерутся рыцари с таким же изумлением, как и советский майор.
— Майор или солдат?
— А это совершенно без разницы. Хоть рядовой, хоть маршал — в равной степени солдаты, потому что они носители одной и той же военной психологии — солдатской. Это, можно сказать, антирыцарская психология. Так же и наоборот: самый замечательный рыцарь — очень плохой солдат.
— Очень интересно. Было дело, один полковник ГРУ сказал, что я плохой солдат, при этом цинично уверяя, что сделал мне шикарный комплимент.
— Вот как? Грушник, говоришь? Подозрительно конкретно твой знакомый сформулировал эту тему. Нетипично для советского офицера, даже самого эрудированного. Ты мне потом про этого мужика подробнее расскажи, но я тебя уже сейчас могу заверить, что грушник твой понял тебя с лёту. Вся идиотическая абсурдистика твоей армейской судьбы проистекает из того, что ты носитель не солдатской, а рыцарской боевой психологии. Поэтому ты совершенно чужероден и неприемлем в солдатской среде.
— Это хорошо или плохо?
— И не хорошо, и не плохо. Это просто факт. Ни один из этих психологических типов не лучше и не хуже другого. Факт в том, что они разные.
— Внимательно слушаю насчёт разницы.
— Начать придётся издалека. Вершиной боевой культуры античного мира был римский легион. Когда-то эта боевая единица приводила меня в неописуемое восхищение своей жёсткой структурированностью, идеальной внутренней организацией, железной дисциплиной. Легион и в бою, и на марше, и тогда, когда вставал лагерем, действовал, как единый живой организм, каждая клеточка которого без размышлений, на уровне рефлексов выполняет свою функцию. Всё внутри легиона чётко, рационально, а потому максимально эффективно. Каждый знал свою роль, своё место. Приказы отдавали и исполняли с такой же молниеносностью, с какой руки и ноги человека выполняют распоряжения головы. Легион побеждал именно потому, что умел действовать, как единый организм. Каждый легионер — не более чем лилипут, но из пяти тысяч лилипутов римляне научились создавать Гулливера — легион.
— Ты сказал: «Когда-то приводил в восхищение». Сейчас восхищение исчезло?
— Нет, не исчезло. Просто я, во-первых, понял недостатки этих восхитительных организмов, а, во-вторых, узнал, что существует система, которая не имеет этих недостатков. Легион — типичное солдатское войско, единый механизм, где каждый солдат — лишь винтик и не больше того. А ведь понятно, что любой механизм, если вывести из строя несколько винтиков-деталек, перестаёт работать, даже когда все остальные детальки исправны. Любое солдатское войско, если выбить значительную часть офицеров, превращается в сброд, в толпу, потому что без приказов, по своей инициативе солдаты могут лишь одно — бежать, бросая оружие. С другой стороны, если при отсутствии рядового состава офицеров наберётся целый взвод, этот взвод будет абсолютно небоеспособен. Каждый из них привык отдавать приказы, а держать строй офицеры не могут. В конечном итоге, орды варваров победили легионы именно потому, что научились ловко использовать недостатки этой, казалось бы, идеальной боевой единицы.
— Очень увлекательный рассказ о вреде дисциплины. Теперь хотелось бы послушать о пользе бардака.
Дмитрий добродушно рассмеялся:
— Красиво передёргиваешь, но самое смешное в том, что так и есть. Дисциплина, по сути своей — несвобода. В больших дозах она становится смертельна. Чрезмерно хорошо поставленное умение выполнять приказы может привести к полной неспособности мыслить самостоятельно, а это губительно для любого войска.
— Да, я вот один раз приказ не выполнил — отказался стрелять НУРСами по детям. Это не было вызвано боевой необходимостью, просто такая была прихоть у сволочного эфиопского полковника.
— Ты поступил, как рыцарь. Идеальный солдат должен выполнять любой приказ, независимо от его содержания. А рыцарю нельзя отдать приказ, противоречащий его представлениям о чести. Рыцарь — это не мужик, закованный в железо. Это определённый психологический тип. Однако, вернёмся к нашим баранам, то есть к нашим львам, конечно. Как появилась рыцарская психология?
Легионы разбежались под натиском диких варваров, римская империя рухнула. Германцы многому научились у римлян, но создавать свои легионы не стали, да и не смогли бы — не те ребята, слишком гордые и свободолюбивые. А ведь римская власть опиралась именно на силу легионов. На что могла опереться новая германская власть? Империю в её границах германцы и не пытались сохранить. Но конкретный землевладелец продолжал использовать на своих землях труд подневольных земледельцев. Как удерживать их в повиновении? Пару когорт для наведения порядка не позовёшь. Нету когорт. И оставалось германо-романскому землевладельцу для удержания подданных в повиновении опираться только на личную доблесть. Только на самого себя. Он сам стал войском. Он один стоил не меньше когорты. В раннем средневековье из простых крестьян больше не делали солдат, им, напротив, было строжайше запрещено учиться владеть оружием. А их хозяин барон — с огромным мечём, в стальной кольчуге — мог преспокойно обратить в бегство несколько сот своих крепостных, если бы те вздумали бунтовать.
Вот так и появились рыцари. Первоначально это были просто дикие разбойники-головорезы, которые, опираясь на огромную личную силу, грабили и собственных крестьян, и соседей-рыцарей, и проезжих на большой дороге. Но главный рыцарский принцип был уже заложен. Рыцарь — человек-войско, сам себе полководец. Только представь — один воин стал являть собой совершенно самостоятельную боевую единицу. Он один стоил целой сотни обученного солдатского войска и многих сотен необученного сброда. У рыцаря были, конечно, оруженосцы, арбалетчики и так далее, но они, по сути, не воевали, а только помогали рыцарю воевать. Воевал он один, а они — своего рода «подтанцовка». Соответственно, нелепо понимать рыцаря в современных категориях, как командира взвода своих оруженосцев-арбалетчиков. Рыцарь — не офицер, потому что не командует солдатами.
При этом, заметь — при всей своей необразованности, рыцарь не мог позволить себе быть слишком тупым. Ему никто не отдавал приказы, ему собственной головой приходилось думать: когда вступать в бой, как вести бой, как и когда выходить из боя. Так и зарождалось представление о величайшем личном достоинстве рыцаря. Постепенно дремучие бароны-разбойники облагораживались, появилось понятие о рыцарской чести, которое сложилось в неписанный, но всем известный и понятный кодекс.
Меж собой рыцари находились в отношениях сеньориально-вассальной зависимости. Но сеньор и вассал — это не господин и слуга, это не старший и младший офицеры. Это два абсолютно равных по своему достоинству рыцаря. Вассал имел перед сеньором строго оговорённый объём обязательств, включавших воинскую службу. Сеньор не мог приказать вассалу ничего, что выходило за рамки этих обязательств. Самое главное — нельзя было приказать сделать что-либо противоречащее рыцарскому кодексу чести. В жизни всё, конечно, было не настолько возвышенно, но это обычное дело: есть корпоративный идеал, а на практике — великое множество отступлений от него. Не всякий рыцарь «по профессии» был рыцарем по духу.
Достаточно вспомнить, как во время первого крестового похода крестоносцы, взявшие Иерусалим, тысячами убивали безоружных стариков, женщин и детей. И то надо сказать, что им никто не отдавал такого приказа. Просто воины обезумели от крови и невероятных лишений нескольких лет крестового похода. А если представить себе, что, командовавший осадой Иерусалима лотарингский герцог Годфруа накануне штурма приказал бы своим вассалам уничтожить всё мирное население? Годфруа был одним из самых могущественных феодалов эпохи, но если бы он осмелился отдать такое распоряжение, самый нищий из его вассалов в лицо сказал бы ему, что он смердящий пёс, которого надо заковать в железо.
Теперь представь себе рыцарское войско на поле боя. Это войско одних полководцев. Рыцари строем не ходят. Единых команд выполнять не привыкли. Каждый сам себе господин. Сильная сторона этого войска в том, что его невозможно разбалансировать, выбив командный состав. Пока на поле боя остаётся хоть один рыцарь — полководец есть. Такое войско никогда не будет дезорганизовано из-за потери связи, когда приказы уже не поступают и единое руководство боем нарушено. Каждый рыцарь и без приказов знает, что ему делать. Рыцарю его личная честь говорит: «Ни шагу назад», такой приказ ему не нужен. Рыцарей не надо уговаривать идти в атаку. Это солдаты, хоть срочники, хоть наёмники, думают лишь о том, чтобы срок службы поскорее завершился и жалование было уплачено, да хорошо бы при этом обойтись вообще без боёв. Рыцарь, жаждущий славы, всегда рвётся в бой. Война для рыцаря не профессия. Это его жизнь.