Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
Странно, но Ансельм действительно тут же уснул.
Когда он проснулся, тело болело по-прежнему, но голова прояснилась, одури не было. Незнакомец в белом плаще всё так же молился на коленях перед иконой.
— Ну как ты? — спросил его незнакомец.
— Не так хорошо, как мой друг, но терпимо.
— Незнакомец молча перекрестился.
— Как вас зовут? — спросил Ансельм.
— Брат Жан.
— Значит вы — тамплиер?
— Представь себе — живой настоящий тамплиер.
— А почему согласились с тем, что белогвардеец?
— Думаю, мой белый плащ даёт мне на это право. К тому же мы высоко чтим русских белых героев.
— Глеб был бы счастлив.
— Почему «был бы»? Глеб счастлив.
— А где разбойники?
— Мертвы. Я сбросил их тела в пропасть.
— Вы их убили?
— Нет, мой прекрасный брат, они сами умерли — от страха. Меня увидели и тут же умерли.
Ансельм попытался изобразить на своём лице понимание, потом спросил:
— Вы знаете, кто они были?
— Ещё бы мне не знать. Катары. Настоящие катары. Я их целую неделю выслеживал. А вот сюда опоздал на пару минут. Они успели вас избить. Один из ударов, полученных твоим другом, оказался смертельным.
— Зачем вы их выслеживали?
— Они — христоненавистники. Убийцы христиан. Полагают, что все христиане повинны в кровавых деяниях Симона де Монфора.
— При чём тут мы? Это же католики.
— Так ты — православный?
Ансельм молча кивнул. Тамплиер, улыбнувшись, заверил:
— Мы тоже православные.
Ансельм опять молча кивнул, словно и не ждал другого.
— Мы не тронули бы катаров, — продолжил брат Жан, — пусть бы верили во что хотели. Но они начали убивать христиан, а в этих горах, сам понимаешь, власти нет. Орден решил вмешаться. Теперь мы знаем, где их основная база. Один из них, перед тем, как умереть, всё мне рассказал.
— Вы пытали его, а потом убили, — равнодушно заключил Ансельм.
— А потом убил, — жёстко согласился тамплиер, явно не собираясь оправдываться, впрочем, подумав, добавил: — Это война, сынок.
Ансельму повезло, он не получил сколько-нибудь серьёзных травм — только сильные ушибы, через сутки он уже ходил. Они с братом Жаном похоронили Глеба, помолились на его могиле.
— Тебе не стоит здесь оставаться, — сказал тамплиер.
— А можно — к вам?
— Думаю, что можно. Раз уж так вышло.
Ансельм принял монашество через год, как попал в Орден тамплиеров. Он взял имя Августин. Это имя много значило для него. Блаженный Августин, равно чтимый и Западом, и Востоком, представлялся ему мостиком между ними.
Брат Августин не испытывал стремления к рыцарству, рассудив, что путь меча — не для него. Он решил стать священником. Так в Ордене появился отец Августин. Здесь он обрёл себя.
В горы Лангедока никогда больше не возвращался. Только изредка снился отцу Августину сон. Будто бы вокруг хищины, где они жили с другом, выросла обширная лавра, и игуменом в этой лавре, конечно же, был Глеб. Он видел, как выходит из прекрасного храма после богослужения игумен Глеб — приосанившийся и седобородый, а лицо его было по-прежнему молодым.
— Мир тебе, брат Андрэ, — на пороге комнаты Сиверцева торжественно и неуклюже вырос Зигфрид. Тевтон был в европейском костюме, который ему совершенно не шёл, он выглядел растерянным и явно не знал, куда деть руки.
— Зигфрид! Как я рад, что ты здесь, прекрасный брат Зигфрид, — Сиверцев был сама непринуждённость. Он подошёл к тевтону и сдержанно, но тепло обнял его, чем, кажется, немало помог гостю преодолеть смущение. — Проходи, дорогой. Кофе будешь?
— Не употребляю. Ни кофе, ни чая.
— Значит, про спиртное и спрашивать не надо. Чем же тебя угостить?
— Если есть, минеральная вода или сок.
— Не проблема — Сиверцев достал бутылку минералки и разлил её по двум высоким стаканам.
Ждать от Зигфрида, что он будет, отдавая дань вежливости, начинать разговор с ничего не значащих фраз, не стоило. Андрей доброжелательно посмотрел на германца и молча кивнул в знак своего внимания.
— Брат Андрэ, я слышал, что ты пишешь про наших?
— Сразу же спешу разочаровать тебя, брат Зигфрид. Я не писатель. Обратить судьбу в роман или в элегантную новеллу — задача для меня совершенно непосильная. Я лишь выписываю схемы. Как бы это объяснить. Намечаю основные вехи тех путей, которыми люди приходят в Орден. Они очень разные, эти схемы и пути. У меня одна задача — не позволить забвению поглотить ни один из них, обозначить векторы, направления.
— Это дело. Это правильно. Это и надо. Я хочу рассказать про свой путь. Не обо мне речь. Но немцы должны кое-что узнать. Узнать и понять.
Отец Зигфрида очень любил, когда напьётся, распевать нацистские песни, а поскольку пил он много и часто, звуки «Хорста Весселя» оглашали их дом регулярно. Мать Зигфрида не раз говорила своему мужу: «Перестань, глупая голова, пока тебя не посадили. В наше время такие песни до добра не доведут». У Зигфрида отцовские вокальные упражнения никакого страха не вызывали, он скорее чувствовал отвращение. Героические марши в исполнении пьяного убожества звучали, как чудовищная профанация высших идеалов. Зигфрид считал себя нацистом. Не каким-то там неонацистом или скинхедом, а настоящим нацистом, может быть, последним, потому что других, таких же, как он, Зигфрид не знал.