Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
Однажды, в поисках родственных душ Зигфрид пошёл к скинхедам, но вскоре почувствовал к ним такое же отвращение, как и к отцу. Вечно грязные, неряшливо одетые, тупые и совершенно бессмысленные скины не имели за душой ничего, кроме желания подраться с «чёрными» и другими «неполноценными», при этом собственную полноценность ничем не могли подтвердить. Однажды он сказал знакомым скинхедам: «Да вы сами — быдло, вы панки, а не нацисты. Отбросы. Настоящие нацисты таких, как вы, в первую очередь отправили бы в концлагерь, чтобы не позорили великую германскую нацию». Скины жестоко избили Зигфрида, на том их знакомство и завершилось.
Зигфрид, однако, решил не оставлять свой поиск настоящих нацистов, твёрдо зная, какими они должны быть: суровыми и бесстрашными, подтянутыми и аккуратными, готовыми в любой момент пойти на бой за возрождение Великой Германии и отдать за
Занятия в военно-спортивной группе Курта очень много дали Зигфриду — он теперь неплохо дрался на ножах, весьма сносно стрелял из учебного оружия, был способен к многодневным пешим переходам, научился терпеть боль и беспрекословно подчиняться. Так прошёл год, и Зигфрид начал сомневаться в том, что их группа имеет хотя бы малейшее отношение к настоящим нацистам. Он заметил, что глаза Курта загораются лишь когда речь заходит о своевременной плате за обучение. Платить здесь приходилось немало, гораздо больше, чем в обычной спортивной секции. Зигфрид уже закончил школу и работал на стройке помощником каменьщика, деньги у него были, он без сожаления отдавал за эти занятия чуть ли не треть зарплаты. Но его смущало полное отсутствие идеологической подготовки в их группе. Несколько раз ему зловещим шёпотом намекнули на то, что о нацизме нельзя говорить из соображений конспирации. Он это понял, как недоверие к нему и даже как доказательство серьёзности их организации. Естественно, основательные люди не станут доверять парню, который пришёл с улицы. Но время шло, а доверие не возрастало, и тогда за уклончивостью намёков на волю высшего руководства Зигфрид начал явственно различать фальшь — им, похоже, нечего сказать, и они делают вид, что им есть о чём молчать. А что если Курт приобрёл боевые навыки, наёмничая где-нибудь в Азии, и никогда не был связан с настоящими нацистами? Может быть, для него эта группа — просто способ заработать на доверчивости пацанов?
Однажды, Зигфрид без задней мысли процитировал одно из самых известных высказываний фюрера. Курт усмехнулся и обронил: «Полная чушь». Зигфрид понял, что Курт не знает наследия фюрера. Тогда он сознательно решил проверить своего наставника, как бы невзначай обронив при нём, что евреям Гейдриху и Кальтенбрунеру лишь случайно удалось избежать концлагеря. Курт тоже как бы невзначай заметил: «Им было бы там самое место». Зигфрид окончательно понял: Курт ничего не знает ни о рейхе, ни о нацизме. Он ушёл из его группы.
Чем был нацизм для Зигфрида? Победой высокого над низменным, торжеством идеалов над повседневностью, героическим прорывом в лучшим мир. Тогда любой мальчишка с улицы мог вступить в СС рядовым и через пару лет уже командовать штандартом — были бы только сила, храбрость, воля и верность. А сейчас всё решают деньги. Рейхом правили герои, современным миром — торгаши. Сейчас и бедняки ни о чём не мечтают, кроме денег. Дай германским рабочим побольше пива и сосисок, и они будут счастливы. Уж Зигфрид-то хорошо знал рабочую среду, в которой вырос. А фюрер подарил простым рабочим мечту о величии нации и указал способы для осуществления этой мечты. Надо взять в руки оружие и, не испытывая страха, подчинить себе трусливых торгашей, ничтожных толстосумов. Так Зигфрид понимал нацизм. И искал единомышленников, чтобы вместе с ними вырваться из тусклого убожества повседневности.
Симпатии к нацизму начали нарастать в нём ещё в средних классах школы под влиянием антинацистской пропаганды. Учителя постоянно внушали им, что все немцы несут коллективную ответственность за зверства нацистов и должны каяться за них перед всем миром. Зигфрид рос мальчонкой простым и бесхитростным, однако, фальшь хорошо чувствовал, а потому вся его натура восставала против этой теории коллективной вины. Почему он должен у кого-то просить прощения, если он не сделал ничего плохого? Он мог бы ещё попросить прощения за своего деда, капитана вермахта, который сражался на Восточном фронте, но и за дедом своим он не знал никаких дурных поступков. С пожелтевшей фотографии на него смотрел бравый офицер с честным открытым лицом. Его улыбка была очень доброй и светлой. Неужели он мог совершить какие-то там военные преступления? Зигфрид хотел гордиться своим добрым и храбрым дедом, хотел быть на него похожим и не имел ни малейшего желания его осуждать. Вот потому-то он так радостно и быстро поверил словам, которые сказал старый рабочий, друг его отца, заглянувший к ним в гости: «Не верь, парень, всей этой брехне про зверства нацистов. Наши сражались честно, а вот англосаксы, действительно, совершили множество военных преступлений, только их почему-то никто не судил, и они ни у кого прощения не просили».
Юный Зигфрид слушал старого рабочего, как заворожённый. Так нежелание просить прощения за чужую вину переросло в стремление доказать, что и вины-то никакой не было, и даже более того — переложить вину на союзников. Но, к сожалению, те, кто так думал, не могли ничего обосновать, имели мало фактов. И тогда Зигфрид набросился на книги, какие только смог найти.
Мемуары полководцев вроде Гудериана и Манштейна мало понравились Зигфриду. Эти вояки пытались доказать, что лично они ни в чём не виноваты, а в зверствах повинны эсэсовцы и лично Гитлер. Когда служили фюреру, он не казался им плохим, а на мёртвого вождя стали валить всю вину. Больше понравились юноше воспоминания таких лихих орлов, как диверсант Отто Скорцени и подводник Гюнтер Прин. Вот это были настоящие герои — ничего не боялись и фюреру не изменили до последнего своего вздоха.
Огромное впечатление на Зигфрида произвело то обстоятельство, что американский суд три года пытался найти в действиях Скорцени какие-то «военные преступления», да только так ничего и не отыскал, потому что Большой Отто был героем, а не палачом. И даже американский полковник в конечном счёте сказал: «Мне остаётся лишь сожалеть, что такой офицер, как мистер Скорцени не служил в моей части». Вот она — правда! Вот оно — оправдание штандартенфюрера СС! А капитан Прин, сражавшийся с англичанами? Он спасал английских моряков, которых свои же командиры-подлецы бросали тонуть в открытом море. Вот они-то и были извергами, эти английские офицеры, относившиеся к своим же матросам хуже, чем немецкий капитан, настоящий рыцарь, великодушно спасавший врагов.
Потом Зигфрид узнал ещё немало подобных фактов. Как, например, англичане сбивали над Ла-Маншем немецкие санитарные самолёты. Вот где настоящие военные преступления. А бомбардировки Дрездена? Эти нелюди англосаксы с непостижимым дьявольским остервенением бомбили город, в котором не было ни одного военного объекта, ни одной воинской части. Они уничтожили 200 тысяч человек мирного населения. Зачем? Во имя чего? Армия должна сражаться с армией, а не с мирными жителями. Это ли не самый вопиющий пример военного преступления, но за него почему-то никто у немцев прощения не просил и никто этих нелюдей не судил. Зигфрид понял: всё, что им рассказывают про войну построено на лжи, а потому, когда ему что-то говорили про зверства СС или про ужасы концлагерей, он автоматически воспринимал это, как очередную ложь. Ну, может быть, что-то такое немцы себе и позволяли, но как можно верить англосаксам — палачам Дрездена и Хиросимы, как можно верить пропаганде большевистских комиссаров — палачей собственного народа? Про ужасы большевизма Зигфрид так же немало читал. Он узнал, что на фронте большевики совершенно не щадили своих солдат, тысячи посылая их на убой безо всякого смысла. И эти-то изверги что-то ещё смеют говорить про ужасы нацизма.
Зигфриду казалось, что он понял наконец правду о нацизме и вообще — правду истории, и вот тогда-то он обострённо ощутил своё одиночество. Большинство немцев, которых он видел вокруг себя, втихаря уважали Гитлера, но о нацизме говорить не любили. Каяться им ни в чём не хотелось, но бороться за правду — тем более, они просто предпочитали уходить от этой темы. Отдельные группы неонацистов выглядели полными придурками и ничтожествами, они только позорили боевую память третьего рейха. И вот теперь оказалось, что военно-спортивная группа Курта — тоже никакие не нацисты, просто спортсмены-коммерсанты и не более того. Тогда Зигфрид сказал себе: «Настоящих немцев больше нет». Он пережил это открытие, как личную трагедию.