Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
Сиверцев поделился с Шахом своими соображениями по поводу Хасана ас-Саббаха. Шах слушал очень внимательно и молча кивал, время от времени сокрушённо вздыхая. Когда Андрей закончил, Шах прошептал:
— Многое из того, что ты говоришь — бесспорно, многое — во всяком случае — небезосновательно. Но мне страшно, когда я тебя слушаю. Я не знаю, где ты остановишься в своём оправдании Хасана ас-Саббаха.
— А надо остановится?
— Обязательно. Иначе ассассином станешь, — грустно улыбнулся Шах.
Сиверцев растерялся и потерял нить разговора. Шах, убедившись в том, что русский не планирует горячих полемических выпадов, так же тихо продолжил:
— Хассан ас-Саббах был и продолжает оставаться загадкой за семью печатями. Мы не знаем и никогда не узнаем о том, что это был за человек. Все правители очень одиноки, но одиночество Хасана было безмерным, нечеловеческим. Не чувствовал ли ты на себе дыхание космического холода, когда думал о нём?
— Да. что-то такое. в этом роде.
— Тебе не кажется, что личность этого правителя, внимательного к людям и относительно человечного, совершенно лишена человеческого тепла?
— Но, может быть, потому и холодит, что он для всех — загадка?
— Может быть. может быть. Иногда мне кажется, что Хассан замкнулся в абсолютном отрицании всего, и самого себя в том числе.
— Вы правы, господин. В Хасане есть нечто весьма зловещее. Я весьма далёк от «обращения в ассассинскую веру». Я лишь хочу понять. Мне кажется, это очень важно.
— Может быть, для тебя и важно, а кому-то я не посоветовал бы ни на минуту мысленно прикасаться к этой персоне. Вы смелый человек, господин Сиверцев. Холод испепеляет.
— Вы хотите сказать, что я не отдаю себе отчёт в характере своих изысканий?
— Да откуда я знаю, Андрюшенька, какие отчёты ты отдаёшь сам себе? Ты, конечно, не Хасан ас-Саббах, но тоже загадка. Каждый человек загадка. Камень — и тот загадка. Не хочешь ли побывать в Аламуте?
— А это возможно?
— Старый дервиш у себя на родине имеет некоторые возможности.
Сиверцев и Шах отправились в путь в сопровождении трёх молодых тигров, тех самых, которые участвовали в индийской операции. В деревне Сиверцев очень дружелюбно раскланивался со своими боевыми товарищами, при встрече они ещё издали улыбались друг другу. Тигры, правда, не говорили по-английски и общаться они почти не могли, но Андрей понемногу учил фарси, и теперь они уже обменивались несколькими фразами.
Здесь Андрей одевался, как местные. Ему очень понравилась восточная одежда, а кроме того, доставляло удовольствие чувствовать себя среди персов своим. Во время перехода они почти не разговаривали, горные тропы не любят болтунов. Уже затемно вошли в какую-то деревню и там переночевали. Снова пустились в путь на рассвете, когда деревня ещё спала — Андрей так никого здесь и не видел. Часа через два пути Шах дал знак остановиться и кивнул на высокую гору:
— Вот Аламут.
В ответ ни Сиверцев, ни тигры не проронили ни слова. Они как заворожённые смотрели на вершину, казавшуюся совершенно недоступной. Потом Андрей спросил:
— И никто после низаритов не попытался здесь водвориться?
— Да что ты. Аламут археологи обнаружили только в 20-е годы ХХ века, а до этого вообще никто не знал, где он находится.
Они начали немыслимое восхождение. Горцы не делали никакой скидки на то, что Андрей — равнинный житель. Продвигались с ровной скоростью, сноровисто и деловито. Андрей имел некоторый горный опыт, а иначе просто помер бы на этой тропе, и всё-таки вскоре сердце начало выскакивать у него из груди. Он старался дышать правильно, как по учебнику, но всё-таки он задыхался. В какой-то момент Сиверцев испугался, что сейчас в его глазах вспыхнет яркий свет, а потом всё потухнет. А вершина казалась по-прежнему недоступной. Он непрерывно молился, постаравшись уйти в молитву весь целиком. Это его спасло. Когда поднялись, он сразу же лёг на камни в тени обломка стены. Дыхание постепенно восстанавливалось. «Если бы я сам определял скорость подъёма, то взобрался бы сюда относительно легко, — подумал Андрей. — Ну да. А если бы скорость нашего подъёма определяли враги, засевшие наверху и сыпавшие на нас стрелы?». Теперь он знал, что означала неприступность Аламута.
Отдохнув, он встал и начал осматриваться, не обращая внимания ни на Шаха, ни на тигров. От Аламута немногое осталось. Вот, кажется, остатки ворот. руины квадратной башни. фрагмент крепостной стены метра на полтора высотой. Андрей шагнул к стене.
Сохранилась часть комнаты, примыкавшей к стене. Стены комнаты были такими же толстыми, как и сама крепостная стена. Странно. Кто же внутри дома ставит перегородки, равные по толщине внешним стенам? Кто? Хасан! Андрей вдруг всем своим существом ощутил, что именно здесь жил Хасан ас-Саббах. Это его келья.
Из этой кельи в крепостной стене была прорублена маленькая дверь. Андрей шагнул через неё и оказался на небольшом уступе, который нависал над двухсотметровой высотой. Отсюда открывался потрясающий вид на долину, над которой господствовал Аламут — гнездо орлов. Взгляд охватывал пространство на много километров вокруг. Обозревая окрестности отсюда, с высоты орлиного полёта, и впрямь чувствуешь себя воздушным хищником, который господствует над землёй, но не принадлежит земле.
Хасан изобрёл поразительный способ покидать Аламут, не покидая даже своей комнаты. Здесь он стоял. Здесь мог стоять только он.
Хасан уже пять лет не видел неба и звёзд. Да, точно, через два месяца будет ровно пять лет с тех пор, как он в последний раз выходил сюда, на свой балкон. Тогда ему показалось, что смотреть на небо и уж тем более видеть звёзды — неслыханная дерзость. Это всё равно, что в упор рассматривать сокрытого имама, вечно молчащего Махди. Разве ничтожный человек имеет право на это? Бессмысленные люди пялятся на небо, словно в свою тарелку. Но им — можно, потому что они всё равно ничего не видят. А Хасану — нельзя, потому что он — видит. Видит величие Аллаха и трепещет перед Ним, и не имеет сил смотреть.