Рыцари былого и грядущего. Том II

Катканов Сергей Юрьевич

Вот какова версия Вассермана: «Вероятнее всего «хашишийя» служило ругательством, пренебрежительной насмешкой, используемой суннитскими историками при описании верований еретиков, которых сравнивали с наркоманами».

Очень убедительная версия. Представьте себе, что в запале полемики вы воскликнули про теорию своего оппонента: «пьяный бред!», а то и вовсе назвали его «обкуренным», дескать, только обкурившись анаши, можно нести такую ахинею. Вы вовсе не имели ввиду, что ваш оппонент — алкоголик или наркоман, но через некоторое время вы слышите, что про него ползут слухи: пьёт, дескать, да и анашу покуривает. Вы, конечно, не будете подтверждать эти слухи, но, возможно, и опровергать не броситесь.

Вот и всё. Просто же.

Остаётся, однако, вопрос, на который ни Ходжсон, ни Вассерман не отвечают. Почему сегодня «широкие читающие массы» верят не им, серьёзным историкам, а пошлым публицистам и беллетристам, продолжающим самозабвенно тиражировать глупую средневековую сплетню о наркомании ассассинов?

Да потому, что сегодня «широкие массы» либо не верят в Бога, либо верят в Него лениво и вяло. Ради своих религиозных убеждений обыватели редко бывают готовы претерпеть хотя бы некоторый дискомфорт, а уж «отдать жизнь за веру» — это представляется им проявлением крайнего фанатизма, сумасшествия, полной неадекватности. А люди Хасана ас-Саббаха легко шли на смерть за своего вождя и за свою веру. Обыватель не может этого понять, в его ограниченное сознание такая религиозная жертвенность совершенно не укладывается. И вот обывателю говорят, что ассассины так легко прощались с жизнью просто потому, что вечно пребывали «под кайфом». Такому объяснению обыватель верит быстро, легко и даже с радостью, разумеется не требуя никаких доказательств, потому что его в высшей степени устраивает это объяснение. Ну конечно же, человек может пойти на явную смерть, только если накурится гашиша до полной потери адекватности.

Такими сытыми, самодовольными и трусливыми обывателями преизобилует любая эпоха, поэтому низаритов-ассассинов возненавидели сразу же, как только они появились. У «благоразумных» мусульман просто не укладывалось в голове, как вообще могла появиться империя Хасана ас-Саббаха. Пришёл в горы Ирана одинокий путник, и через несколько лет ему покорилась сотня мусульманских замков, и вся мощь империи сельджуков не сможет их оттуда выбить. Может быть сельджуки сразу же решили, что их вожди — просто бездарности и ничтожества по сравнению с Хасаном? Это было бы неприятное для них объяснение. Приятнее было злобно шипеть, лопаясь от зависти: «Хасан обманом заманивает в свои сети, силой магии он заставляет ему повиноваться, Хасан заставляет своих людей употреблять наркотики». И вот так эти ничтожества шипят уже без малого тысячу лет.

Умница Ходжсон писал: «Уже одни лишь аскетические устремления и строгие нравственные устои Хасана ас-Саббаха дают нам основание предположить альтернативное объяснение фанатизму фидаев — сильное чувство преданности идеалам секты и крайнюю религиозность. Одним своим существованием низариты поражали человеческое воображение».

«Их войска внушали страх. Не раз суннитские войска бежали от них, не вступая бой. В отличие от суннитов они быстро восстанавливали силы даже после чрезвычайно тяжёлых поражений. Их вдохновлял, прежде всего, свободный дух патриотизма, а не ожидание очередного жалования».

Как это похоже на тамплиеров! То есть и похоже, и непохоже одновременно. Тамплиерский героизм никогда не имел источником личную преданность конкретному человеку, только верность Христу. Для низаритов Хасан ас-Саббах был живым воплощением их веры. Тамплиеры, потеряв хоть семь магистров к ряду, не потеряли бы ничего. Ассассины, потеряв одного только ас-Саббаха, потеряли бы всё — и самих себя, и своё государство. Между тамплиерами и ассассинами была ещё куча различий, проистекавших из различий между верой истинной и верой ложной. Но Сиверцев лишний раз убедился — верность высоким идеалам, даже если они ложные, может творить чудеса, если эта верность очень сильная и искренняя. Вот этих-то чудес верности и не могли понять эмиры и улемы, которые обслуживали своих султанов либо за деньги, либо из страха.

Весь Восток наполнился шипением бессильной злобы: ассассины — убийцы, убийцы, убийцы. Шипение это перекинулось на Европу, где со времён Людовика Святого слово «ассассин» распространилось в значении «наёмный убийца». В наше время, когда растёт и ширится борьба с так называемым «международным терроризмом», легенда о безжалостных кровавых террористах-ассассинах получила новую жизнь. Миф XX века питает себя энергией средневекового мифа. Так, может быть, пришло время разобраться, что за «убийцами» были те самые ассассины?

Чем больше Сиверцев читал, тем больше убеждался: Хассан ас-Саббах разработал и успешно внедрил самый гуманный способ ведения войны, какой только может быть. Если маленькое государство с разрозненной территорией почти непрерывно воюет с огромной империей, требуется особая стратегия. Нет ничего удивительного в том, что, сражаясь один против тысячи, они не выводят всю свою армию в «чистое поле», чтобы встретить противника в открытом бою. Хасан ас-Саббах сделал своей военной доктриной индивидуальный террор, умело использовав политическую психологию Востока. Дело в том, что в случае смерти султана или иного правителя вплоть до самого маленького эмира, его войско автоматически распускалось. На Востоке присягают не государству, а правителю, и пока не появятся следующий правитель, можно считать, что армии нет. Если же султан отправляется в мир иной неожиданно, и придворная камарилья не успела хорошо подготовиться к смене власти, страна может надолго погрузится в хаос. Начинается междоусобная грызня, нередко перерастающая в гражданскую войну, наследники ожесточённо делят престол, надолго забывая про войну с внешним противником, например, низаритами.

Для сравнения можно вспомнить индивидуальный террор, развязанный революционерами в России второй половины XIX века. Это было дикое, тупое кровавое безумие, абсолютная бессмыслица с точки зрения цели, которую ставили перед собой революционеры. Что они поимели, убив, к примеру, императора Александра II? Наследник в тот же день принял дела управления. Государственный аппарат ни на минуту не прекратил своей работы. Российская империя, крушения которой добивались террористы, таким образом не могла быть ослаблена даже на самую малость.

А вот империя сельджуков в случае смерти султана надолго выпадала из фазы активных действий, пока новый правитель не утвердится на троне, и не будут заново сформированы армия и правительство. К тому же действовал фактор устрашения. Новый правитель (султан, визирь, эмир) понимал, что если он продолжит активную борьбу с низаритами, вскоре, может статься, будут делить власть уже после его смерти.

В Российской империи этот фактор совершенно не действовал. Скажем, новый министр внутренних дел, заступивший на место убитого, даже будучи насмерть перепуганным и при всём своём желании не мог проводить угодную революционерам политику, потому что им никакая царская политика не была угодна, они добивались полного исчезновения царизма. Хасан ас-Саббах ставил перед собой куда более скромную и реальную задачу. Он добивался, как минимум, перемирия, а в лучшем случае того, чтобы сельджуки прекратили войну против низаритского государства и признали за ним право на существование. И он-таки этого добился.

Это сравнение убеждает в том, что террор, развязанный Хасаном, вовсе не был кровавым безумием, а, напротив, являлся весьма прагматичной и эффективной стратегией, к тому же в высшей степени гуманной. Иное политическое убийство, совершённое по приказу Хасана, позволяло избежать полномасштабного сражения или изнурительной осады, то есть спасало тысячи жизней простых и ни в чём не повинных людей. И вот теперь Хасана ас-Саббаха изображают кровавым маньяком. А кто-нибудь помнит, что неприступную крепость Аламут он взял без единой капли крови? За всё средневековье вряд ли велась хоть одна война, настолько же бескровная, как та, которую вёл Хасан.