Рыцари Дикого поля
Шрифт:
— Но ведь и то, что я являюсь кардиналом ордена — для вас тоже не тайна, — не стал разочаровывать его Ян-Казимир.
— Возможно, я и вернусь в Польшу. Возможно, даже вместе с вами. Но каковой вам видится моя роль во всей этой истории? Считаете, что я должен буду возглавить корпус наемников, способных сражаться против казачьих полков Богдана Хмельницкого?
— А почему это так пугает вас? Можете поверить, что тысячи украинцев, и не только католиков, будут воевать на стороне короля, истребляя повстанцев Хмельницкого. А знаете, почему они станут это делать? Потому что понимают, что, ослабив Польшу, они отдадут свою землю во власть татар, турок или, что ничуть
— Но я со своими воинами не пойду против восставших казаков. Это исключено. Если и прибуду на земли Речи Посполитой, то лишь для того, чтобы не дать втянуть моих русичей и тех норманнов, что пришли со мной в Украину, в эту братоубийственную войну.
— Против казаков не станете. А против солдат польского короля, чьим подданным являетесь ныне, воевать будете? — появилась на лице Яна-Казимира саркастическая ухмылка.
— Скорее всего, мне придется выждать, посмотреть, чем все это кончится. Для нас, русичей, вы, поляки, такие же славяне, как и украинцы. Возможно, когда-то племена уличей и тиверцев, из которых происходят русичи Острова Русов, и воевали с племенами полян, особенно восточных, основавших Киев. Но пусть этим занимаются историки и летописцы. Тем более что с западными полянами, основателями польской нации, наши предки вообще никогда не воевали. Сие известно даже мне, не историку, а воину.
Из рощицы, подступавшей к гряде холмов, появилась отставшая карета, в сопровождении еще четверых гусар. Именно их и поджидал кортеж Яна-Казимира.
— Когда седло покажется утомительным, — объяснил ее появление польский принц, — мы с вами сможем отдохнуть в ней.
— Где вы остановитесь в Дюнкерке?
— Этим займутся мои квартирьеры. Возможно, на фрегате, который когда-то был захвачен вами и на котором нам предстоит идти в Польшу.
— Есть вариант спокойнее и уютнее. В вашем распоряжении дворец графа де Ворнасьена.
— Который, как мне стало известно, несколько дней назад полностью стал вашим, — как бы вскользь заметил Ян-Казимир. — О чем позаботилась все та же неугомонная графиня де Ляфер.
— Я-то думал, что вы слышите о нем впервые. Тогда тем более, ваше королевское высочество. Мой дворец — в вашем распоряжении. До тех пор, пока…
— Я не собираюсь задерживаться в Дюнкерке, князь Гяур, — сухо прервал поток его гостеприимного словоизлияния королевич Ян-Казимир. — Вообще не собираюсь задерживаться в этом городе, который порядком мне надоел. А что касается вашего участия в войне польского короля против казаков, которой так опасаетесь… То почему вы решили, что восстание должно перерасти в войну?
— А что, Владислав IV рассчитывает быстро и легко подавить его?
— Поддержать, князь, — задумчиво улыбнулся Ян-Казимир, осаждая на спуске с холма своего некстати разгарцевавшегося вороного скакуна.
— Что-что? — поморщился Гяур. — Это в каком смысле «поддержать»?
— Я не оговорился, генерал, поддержать. В свое время мой владычествующий брат так же близко сошелся с полковником Хмельницким, как я с вами. И никакое это не антипольское восстание. Хмельницкий спровоцировал его по приказу своего короля, которому всегда был и, уверен, останется преданным.
— Подобную версию я уже слышал, — мрачно согласился Гяур. — Или нечто подобное этой версии. Но что-то трудно в нее поверить.
— Ничего, поверите, князь. Вынуждены будете поверить. Мне многое известно из того, что король Владислав хотел бы держать в тайне даже от меня.
— Еще бы! Теперь вы уже не столько брат короля, сколько его соперник, претендент на корону.
— Лишь после того, как корона останется без достойной ее головы, — резко отреагировал Ян-Казимир. — Пока брат правил, я воевал, томился в плену или монашествовал. Так что с братом-претендентом королю Владиславу IV явно повезло. Но вернемся к Хмельницкому. Свои первые отряды он вооружает на деньги, переданные ему королем Польши, и которые, как мне стало известно, извлечены Владиславом из приданого своей супруги, француженки Марии Гонзаги.
— Уж не знаю, как это будет воспринято потом историками, — заметил Гяур, — но что польская шляхта не простит ему такого обращения с приданым королевы — это точно.
— Вы правы: этот позор падет на весь наш род.
— И как же станут развиваться события дальше? Что, король станет вооружать армию Хмельницкого до тех пор, пока она не осадит Варшаву?
Принц загадочно прищурился.
— Наоборот, пока не осадит Бахчисарай. Причем осаждать его украинская и польская армии будут вместе. Как и вместе будут утолять потом жажду у бахчисарайских фонтанов.
— Готовясь к войне с более сильным врагом — Османской империей? — попытался развить его мысль генерал.
— В чьем владении находится сейчас ваша земля, Остров Русов, с короной, ниспосланной Богом для князя Одар-Гяура. — Принц почему-то предпочитал говорить о генерале в третьем лице. Но если ему так было удобно…
— Но полковник Хмельницкий хотя бы догадывается, какие замыслы и заговоры плетутся за спиной у его обреченных повстанцев?
— Полковник, конечно же, догадывается, однако станет скрывать эти замыслы даже от самого близкого окружения. Но это уже его головная боль. Что же касается вас, генерал, то теперь вы понимаете, почему вам пока что лучше пребывать при польском дворе, чем при дворе Людовика XIV?
— Кажется, начинаю понимать.
— К слову, генеральский чин за вами будет сохранен. И еще… Согласие принца де Конде на ваш отъезд уже получено. Тем более что здесь война завершается.
— Одна война завершается, чтобы породить две или даже три новые, — согласился Гяур. — Впрочем, на то мы и воины, чтобы, погашая одну войну, тут же разжигать другую, еще более долгую и кровавую.
40
Владислав IV молился.
Он творил молитву, стоя на коленях перед троном, словно язычник перед идолом, и слова его — встревоженные, самозабвенные — отражались в мрачных сводах Рыцарского зала предков королевского дворца в Кракове приглушенно и невнятно. А королю казалось, что их слышит сейчас вся Польша. Вся шляхта, весь народ Речи Посполитой встал на колени вместе с ним. И это первая за всю историю многострадальной земли молитва, в которой народ вместе со своим королем просил Иисуса Христа не о спасении мира для своей многострадальной земли, но о ниспослании войны.
— Сбылось! Казаки поднимаются… Теперь мы соберем армию и ударим по татарам. Потом — по туркам. Это не жажда крови, Господи, а святая жажда справедливости. Помоги мне, Иисусе. Хотя бы один раз — уже стоящему на пороге царствия Твоего — помоги. Не о славе своей думаю — о будущем Речи Посполитой. О новых костелах, которые устремятся шпилями своих башен в небеса на всем пространстве от Карпат до Дона, от Вислы до Крымских гор и Дуная…
Открылась дверь. Владислав IV услышал чьи-то шаги, однако молитвы не прервал и даже не оглянулся.