Рыцари Дикого поля
Шрифт:
— Я не взошел на нее, о Господи! Я так и не взошел на Скалу Волхвов, на этот «трон Стефана Батория», трон Вечности… Ибо взойти на него — значит не просто подняться по ступеням. Взойти на «трон короля Стефана» я мог, только вернувшись из того, великого похода, на который так и не решился. Прости мне, Польша. Я так и не сумел возродить в тебе дух Грюнвальда, так и не сумел раздвинуть твои границы, возродив «великую Польшу от моря до моря». Я оказался недостойным твоего величия, Польша! Так прости же мне. Уже хотя бы потому прости, что нет мне перед святостью и величием твоим никакого прощения…
Он не слышал, как, испуганный
— И все же — я не тень Стефана Батория! — возопил он, припадая спиной к стеле и вознося руки к небесам. — Я не тень великих королей Польши. Я сам — великий король ее!
С огромным трудом Владислава IV удалось снести вниз. Ржевусский тут же, под страхом смерти, приказал всем, кто присутствовал при этом восхождении, забыть, что по дороге из Кракова в Варшаву король наведывался к «трону Стефана Батория». Забыть все, что они здесь видели и слышали. Понятно, что король умирал, но Польша-то, Польша оставалась жить! Ибо не короли делали Польшу великой, но Польша делала великими своих королей.
Да, одному из них явно не повезло: он так и не сумел разжечь пламя новой великой войны. Но, может быть, именно в этом и заключается счастье Польши? Может, этим Владислав IV и войдет в историю своей отчизны, только этим заслужит признательность потомков?
43
Королева подошла к окошечку и, отодвинув занавеску, молча наблюдала, как слуга Кшань, эта гориллоподобная громадина, медленно отрывает от земли валун за валуном и скатывает их вниз, по склону склепа, на дне которого покоится каменный гроб. Она прекрасно помнила рассказ поручика — теперь уже ротмистра — Кржижевского о том, что каждый день, утром и вечером, этот спасенный графом от виселицы убийца покаянно сбрасывает камни вниз, к гробу. Тридцать три камня, скатывающихся по вымощенному булыжником крутому склону на тридцать три шага. И так каждый день…
Королева услышала эту историю довольно давно, однако делала вид, что ничего не знает о ней, как и о занятии кучера Кшаня. Ей казалось, что стоит заговорить с графом де Брежи об этой мрачной пытке во дворе посольства, как что-то в их отношениях сразу же изменится. Что-то очень важное. Существуют тайны, которые способны тяготеть над людьми десятилетиями, но которых лучше не касаться.
— Что там происходит, Брежи? — не удержалась она в этот раз. — Чем ваш слуга развлекается?
— Вас удивляет занятие этого бездельника? — мрачно спросил граф, появившись за спиной у королевы.
— Причем удивляет довольно давно. А вас, господин посол, нет? Странно.
— Вы знали, что каждый день этот человек таким вот образом дает волю своим мышцам? — искренне удивился де Брежи. — Почему же до сих пор не поинтересовались, почему он это делает?
— Не поинтересовалась у вас, — парировала королева. — И вообще, спросить вы хотели не об этом. Но, прежде чем задавать этот свой вопрос, вы обязаны были объяснить, в чем же заключается смысл сего странного ритуала.
— Если бы я мог знать, что вас это интересует, — пожал плечами де Брежи.
— …А значит, — проигнорировала его замечание королева, — должны были бы сказать, что «этот спасенный мною висельник тешит взор своим покаянным собиранием и разбрасыванием камней, искупая таким образом убийство некой девственницы, за которое давно должен быть вздернут». Не станете же вы доказывать, что меня неправильно просветили по поводу этой загадки?
— Не стану, — со вздохом процедил французский посол.
— Итак, тридцать три камня на тридцать три шага… Которые затем следует вынести наверх. Ежедневно утром и вечером. Никогда бы не подумала, что вы настолько изощренный палач.
— Видит Бог, я делал все возможное, чтобы история с Кшанем так и осталась для вас неизвестной. Кто тот негодяй, который поведал ее? — не зло, но раздосадованно, поинтересовался граф.
— И как же долго будет длиться это наказание? — вновь проигнорировала его непростительное любопытство Мария-Людовика Гонзага.
— Три года.
Королева уже была одета и собиралась возвращаться из сотворенного ее возлюбленным графом де Брежи «храма распятий» в холодное сумрачное утро Варшавы, как из воссозданного теплом двух каминов рая. Но как же не хотелось покидать эту тайную обитель ее греха и покаяния!
— Помилование, конечно, невозможно?
Де Брежи пожал плечами.
— Вы жестокий человек. Впрочем, по отношению к убийце…
— Казнь-то не я придумал.
— Не вы?! — снова воспылала сугубо женским любопытством королева. — Это уже интригует. Кто же тогда?
— Эти тридцать три камня, которые скатываются к каменному гробу. Как и три года молчания… Все это — фантазия известного вам Коронного Карлика.
— Тогда понятно. То-то я сомневалась: дескать, не похоже, чтобы граф де Брежи мог прибегать к подобным наказаниям! — Но, произнеся эти слова, королева вдруг нервно ухватилась за рукав утепленной мехом кожаной куртки графа. — То есть хотите сказать, что Вуйцеховский тоже знает о Кшане? А, следовательно, обо всем, что здесь.
— Ну, будем надеяться, что не обо всем.
— Не увиливайте от правдивого ответа, граф!
— Но, что Кшань для него не загадка — это уж точно. Коронный Карлик понимал, что мне нужен абсолютно преданный кучер, а значит, слуга. Он помог спасти этого кретина от виселицы. Но поставил условие… Уже известное вам. По его замыслу, наказание Кшаня должно носить некий библейский, мистический налет.
Вздох, которым королева наградила де Брежи, мог означать все что угодно. В том числе и вздох облегчения. В свое время, выслушав рассказ поручика Кржижевского о пытках тридцатью тремя камнями, Мария-Людовика начала воспринимать графа совершенно по-иному, как затаившегося изверга. Но если в эту историю посвящен Коронный Карлик… Все, что ни делал господин Вуйцеховский, неминуемо должно было облекаться в форму поучительной библейской ветхозаветности.
— Я бы поверила вашему оправданию, граф, поскольку вы упомянули Коронного Карлика. Но… Не думаю, чтобы вторую часть вершащегося здесь, во дворе посольства, странного ритуала тоже изобрел тайный советник короля.
Посол вопросительно взглянул на королеву. Будь в этой комнатке, примыкающей к «храму распятий», не так мрачновато, Мария-Людовика заметила бы, как в глазах де Брежи вспыхнуло некое подобие страха.
— Что вы имеете в виду, Ваше Величество? — Не так уж часто, находясь здесь, в их секретном пристанище, он обращался к королеве, упоминая о «величии».