Рыцари света, рыцари тьмы
Шрифт:
— Когда же? — зазвеневшим от нетерпения голосом перебил его Мондидье, но Гуг только пожал плечами.
— Этого я не знаю. Мы сейчас не можем обнародовать наши открытия, потому что не имеем неопровержимых доказательств нашего учения. А ведь от нас потребуют безусловного подтверждения — те же продажные священники и епископы будут кликушествовать о нем на каждом углу, стоит нам только снять покров с тайны и заговорить в полный голос. Но у нас есть орденский устав, и он повелевает нам однажды вернуться в Иерусалим, чтобы найти сокровищницу с письменными свидетельствами, хранящимися там с древних времен. Их оставили нам предки — отцы-основатели дружественных семейств. Этот архив — запечатленная история
— А карта есть?
Гуг обернулся к Сент-Омеру и улыбнулся в ответ на его вопрос.
— Карта? — Тут он не выдержал, рассмеялся и покачал головой: — Понятия не имею, Гоф. Может, и есть… Я знаю не больше вашего, и я не открыл вам никаких тайн — все, что я вам тут рассказывал, известно каждому из собратьев. Просто я более тщательно, чем вы, копался в некоторых источниках и пытался сложить воедино разрозненные сведения.
— Когда же мы туда отправимся? И, по-твоему, отправимся ли вообще?
Гуг только отмахнулся:
— Конечно, кто-нибудь когда-нибудь туда доберется. Мы с вами к тому времени уже наверняка помрем, но непременно найдется тот, кто разыщет сокровищницу, и, как только это осуществится, мир будет спасен — от загребущих рук церковников, и не только.
— А если бы нам посчастливилось? Предположим, нам представилась такая возможность — отплыть в Иерусалим на поиски сокровищ… Ты бы согласился?
— Вот почему вас интересует карта!
— Разумеется. Так ты поехал бы?
— Еще бы не поехал! Даже раньше, чем меня успели бы спросить! Что я, по-вашему, настолько чокнутый, чтоб остаться?
Пейн Мондидье в два шага подскочил к Гугу и положил руку ему на плечо, а другую протянул Сент-Омеру. Тот поспешил присоединиться.
— Если ты отправишься туда, мы поедем с тобой. Видишь, все оказалось не так и сложно — ты прекрасно все объяснил! И как верно! Мне казалось, что у меня на загривке сидят все анжуйские священники, а ты одним пинком скинул их! Теперь даже дышать стало легче. А тебе, Годфрей?
Тот промолчал, но его улыбка была красноречивее всяких слов.
ГЛАВА 6
В середине сентября 1095 года граф Фульк Анжуйский, четвертый в роду под этим именем и один из славнейших членов ордена Воскрешения, устроил неподалеку от города Блуа большой турнир в честь совершеннолетия своего второго сына, тоже Фулька, которому со временем предстояло назваться графом Фульком Четвертым. Обстоятельства, предшествовавшие этому событию, вызвали волну пересудов, поскольку мать юноши покинула своего мужа ради французского короля Филиппа Первого, с которым и жила ныне в прелюбодейной связи. Шумный праздник, устраиваемый графом, должен был всем показать, сколь мало его самого и его сына озаботило бегство вероломной женщины.
Гуг, Годфрей и Пейн — двое последних в знак особой привилегии в сопровождении своих жен — прибыли на празднество в числе свиты их сеньора, графа Гуга Шампанского, который счел посещение торжеств важным политическим шагом.
Все повеселились на славу, в том числе Луиза и Маргарита. Трое друзей, давно разменявшие третий десяток, прекрасно показали себя на турнире, но утомительные испытания на выносливость предпочли оставить на долю рыцарей помоложе. Сами же они охотно принимали участие в соревнованиях, где щедро вознаграждалось боевое мастерство и ловкость, а не грубая физическая сила. Так, Годфрей отличился в состязаниях с копьем: на скаку во весь опор он собрал наибольшее количество трофейных колец. Особый человек одной рукой крутил обруч, а в другой для противовеса раскачивал мешочек с песком; если участнику не удавалось сразу поддеть обруч копьем, человек разворачивался и мешком сшибал всадника с седла. Годфрей, к явной радости своей супруги, был единственным, кто собрал рекордное число колец и при этом не только избежал падения, но даже ни разу не был задет на скаку.
Гуг с Пейном дождались, пока Годфрей соберет награды и передаст коня пажу, а затем вся троица направилась к шатру, отведенному для отдыха. Все были чрезвычайно веселы и дивились многоцветью праздника, громкой музыке и многолюдности шумного сборища. Всем троим приходилось прежде бывать на подобных празднествах — в окрестностях баронства Пайенского турниры обычно проходили дважды или трижды в год, — но ни одно из предыдущих торжеств не поражало такой нарочитой пышностью, как устроенное в этом году анжуйским семейством. Становилось ясно, что это не просто турнир, а настоящее политическое действо, притом весьма откровенное, грандиозное праздничное зрелище, устроенное графом в честь успешных авантюр, предпринятых им за последние четыре года. Одной из них явилось присоединение к Анжу самого Блуа — ответный щелчок по носу королю-сластолюбцу. Граф созвал сотни, тысячи гостей — из Бургундии на далеком северо-востоке и из Марселя на не менее удаленном юге. Торжества продолжались целых десять дней. Граф Гуг со свитой прибыл в Анжу за неделю до начала торжеств, а в путь собирался отправиться через несколько дней после их окончания.
Трое друзей только остановились поглазеть на пару львов, запертых в железную клетку, как пришел слуга Гуга, Арло, и передал им пожелание барона Гуго, чтоб они немедленно явились к нему в шатер. Они повиновались без всяких расспросов, испытывая скорее любопытство, чем тревогу, поскольку Арло с самого начала сообщил рыцарям, что супруги их уже там. Всем троим, впрочем, было известно, что они здесь пользуются особыми почетными правами, поскольку на празднике их освободили от всех обязанностей и предоставили заниматься чем душа пожелает.
Луиза и Маргарита сидели у шатра в компании других женщин, а Гуго внутри диктовал письмо Харону, престарелому ученому греку, служившему у барона секретарем еще до рождения у того сына Гуга.
Друзья зашли в шатер. Барон поприветствовал их взмахом руки, одновременно дав понять, чтоб они не перебивали его и подождали, пока он закончит, а сам продолжал расхаживать взад и вперед, потирая рукой лоб и диктуя переписчику свои размышления. Когда письмо было готово, Харон встал и, кивнув хозяину, удалился из шатра. Барон подошел к походному столику в углу, налил себе чашу вина, никому больше его не предлагая, нахмурился, медленно выпил и лишь затем заговорил:
— Нам предстоит завтра же уехать отсюда. Искренне надеюсь, что вам пришлись по вкусу развлечения, устроенные Фульком.
Друзья переглянулись, и Гуг за всех выразил удивление от неожиданного заявления барона:
— Завтра, отец? Но почему? Мне казалось, что мы еще…
— Потому что я так велю. Этой причины вам недостаточно?
— Разумеется, прошу меня простить. Я не хотел выказать вам непочтительность или недовольство, а лишь полюбопытствовал.
— Понимаю, я сам донельзя опечален. Мне, как и вам, не хочется уезжать так рано, но выбора у нас не остается: граф наказал мне возвращаться в Пайен, чтобы начать приготовления к… ноябрю.