Рыцари света, рыцари тьмы

Уайт Джек

К ноябрю? Дозволяется ли нам спросить, в чем особый смысл этого месяца?

— Думаю, дозволяется. Граф только что получил сообщение из Авиньона от Папы, который сейчас путешествует по нашим землям. С начала прошлого месяца он уже объехал южные и западные владения и только что побывал в Авиньоне. Сейчас он направляется на север, в Лион, а оттуда — в Бургундию. По дороге в Авиньон Папа останавливался в Ле Пюи, где обнародовал постановление о созыве большого церковного Собора, наподобие того, что состоялся в марте в итальянской Пьяченце. Он пройдет в Клермоне, что в Центральном Массиве, и начнется в середине ноября. Участвовать в нем приглашены все духовные лица и аристократы близлежащих земель, и на предстоящем съезде, вероятно,

будут решаться чрезвычайно важные вопросы. Что это будут за вопросы, никто пока не знает, — тем не менее граф Гуг возложил на меня организацию мероприятий, касающихся графства Шампанского, а я, в свою очередь, приглашаю вас троих мне в этом посодействовать. Предупреждаю, задача не из легких: дел великое множество, а времени остается катастрофически мало. К счастью, урожай уже собран, но, боюсь, графство пока не готово к немедленному осуществлению каких-либо затей. Итак, мы выезжаем завтра — единственно потому, что сегодня трогаться в путь уже поздно. Теперь идите и отдайте необходимые распоряжения, поскольку я рассчитываю встретить рассвет уже в дороге.

* * *

Последующие полтора месяца, как и предупреждал барон, были донельзя заполнены срочными делами мыслимого и немыслимого порядка, но ко времени отъезда в Клермон все заняло надлежащее место и положение. Графская свита, снаряженная и снабженная с такой пышностью, которой не видывали при прежнем шампанском правителе, наконец тронулась в путь. Обоз и эскорт, поражавший глаз нарядными одеждами и дорогим оружием, направлялся на папский съезд. Близкий друг графа Гуга Раймунд, граф Тулузский, со своей кавалькадой присоединился к процессии, добавив ей блеска и величественности.

Среди ее участников был и пайенский триумвират. Друзья, наконец получившие возможность перевести дух после напряженных шестинедельных трудов, приободрились и уже готовились отражать удары богословской пращи, которую, как им казалось, припасли для них спешащие на съезд священники.

Едва распространилась весть о Соборе, как появились и многочисленные предположения о его причине. На предыдущем съезде, состоявшемся накануне в Италии, Урбан во всеуслышание заявил о слиянии двух Церквей — Западной, представленной римским престолом, и Восточной в лице византийского императора Алексия Комнина. Теперь все гадали, каких судьбоносных событий следует ждать от встречи в Клермоне, и, едва съезд начался, ни у кого не осталось на этот счет никаких сомнений.

В течение девяти дней собрание из трехсот лиц духовного звания наметило круг вопросов, по некоторым из которых были приняты немедленные решения. Симония [6] — бельмо на глазу Церкви — была объявлена вне закона и предана анафеме, поскольку способствовала покупке и продаже духовных санов и ценностей и, таким образом, влияла на денежные прибыли. Брак в церковной среде также подвергся анафеме, и, в довершение ко всему, французский король Филипп Первый был отлучен за незаконную женитьбу на графине Анжуйской Бертраде де Монфор.

6

Симония — продажа и покупка церковных должностей и священного сана, святокупство (названа по имени волхва Симона).

В последний день съезда, когда толпа желающих лицезреть и слышать Папу уже не помещалась в храме и его окрестностях, было решено перенести собрание на луг Шампэ близ церкви Нотр-Дам-дю-Пор на восточной окраине города. Эта пустошь была единственным местом, способным вместить всех желающих, и, когда гости и зеваки расположились кто как мог, Папа Урбан раскрыл истинную причину созыва Собора. Безошибочное чутье прирожденного оратора призвало его к зрелищности, и бесхитростная, страстная речь Папы, беспримерное в своей неожиданности заявление вызвало хаос среди слушателей,

воспламенило толпу и возвестило крутой перелом внутри Церкви.

Папа говорил с убедительным красноречием. Он сразу дал понять, что обращается не только к собравшейся перед ним аудитории, но ко всему западному христианскому сообществу, и, несмотря на изначальное предубеждение, Гуг вскоре заразился пылом, с которым вещал понтифик. Урбан рассказывал о необоримых трудностях, с которыми вынуждено сталкиваться восточное христианское братство, о жестоких притеснениях со стороны сарацин и турок-сельджуков, так что Гуг настолько проникся живописанием тамошних грубых нравов, что в какой-то момент даже покачнулся и едва не упал, но вовремя ухватился за руку стоявшего рядом Мондидье.

— Они оскверняют и разрушают наши алтари, — говорил Папа, и голос его звенел в мертвой тишине, множа ужасные подробности перечисляемых зверств. — Они обрезают христиан и пролитой кровью наполняют купели. Они могут поймать любого правоверного и вскрыть ему живот, намотать кишки на кол и заставить несчастного спасаться бегством от ударов их копий, пока он не лишится всех внутренностей и не упадет замертво.

Папа прервался и обвел взглядом ошеломленных от ужаса слушателей. Убедившись, что его слова производят нужный эффект, он продолжил:

— У меня накопилось множество свидетельств, полученных из разных источников. Поверьте, то, о чем я рассказываю, — не единичные случаи. На Востоке это происходит ежечасно и повсеместно — от Иерусалима до Византии… — Папа перевел дух, не сводя глаз с толпы. — Кто согласится от моего имени покинуть свой очаг, родителей и братьев, жену и детей, и отчие владения, получит их обратно стократ и войдет в жизнь вечную…

Над лугом повисла гробовая тишина. Люди не верили своим ушам, боясь, что неправильно поняли сказанное Урбаном. Но Папа еще не закончил свою речь, приберегая под конец самое интересное. Он еще раз оглядел людское море и воздел обе руки.

— Внемлите же призыву Господа, дети мои, а паче вы, храбрые рыцари и доблестные мужи, услышьте стенания братьев ваших в восточных землях, узрите их кончину под пятой неверных! Оставьте тщету семейных и межсоседских распрей, но обратите ваши взоры к истинной славе… Святой город вопиет об избавлении! Отправляйтесь к Святому Гробу, о, воины во славу Божию, и избавьте богоданную землю от гнусного отродья!

Гуг насчитал пять ударов сердца в снова воцарившейся тишине, а Годфрей Сент-Омер за это время успел обернуться к другу с разинутым ртом, как вдруг толпу сотряс единодушный исступленный вопль: «На то Божья воля! Так угодно Богу!» Впоследствии уже невозможно было установить, кому первому пришел в голову этот клич и когда началось всеобщее волнение, — пламенный призыв породил пожар, раздуваемый ветром и, казалось, готовый испепелить сухой травостой. Толпа словно уже ждала наготове, чтобы в нужный момент прославить новое начинание. Граф со свитой не меньше других изумились неожиданному повороту событий, но самого Гуга еще больше потрясли последующие действия графа Гуга Шампанского.

Становилось ясно, что Папа тщательно подготовился к своему выступлению и даже предполагал не сходя с места завербовать сколько-нибудь рыцарей для благословленной им войны. У его помоста лицом к толпе сгрудились священники с кипами белых тканевых крестов, несомненно заготовленных на случай добровольческого ажиотажа. У Гуга, едва он заприметил фигуры в сутанах, не осталось больше сомнений насчет их намерений, тем более что любая инициатива Церкви вызывала у него недоверие.

Впрочем, очевидно, никто, включая самого Папу, не ожидал такого страстного отклика на произнесенную речь, выразившегося в немедленных действиях. Казалось, что любой из огромного людского моря — будь то рыцарь или мирянин, юноша или старик, женщина ли, ребенок — все желали безотлагательно броситься на ненавистных турок и сарацин и сразиться с ними не на жизнь, а на смерть.