Рыцарство
Шрифт:
Она не узнала голоса Лучии.
Лучия направилась к себе. Снова опустилась в холодную ванну, желая охладить пылающую голову, умылась, натерлась благовониями. Если его сиятельство изволил возжелать её - никуда он не денется, у него нет здесь ни жены, ни любовницы - иначе чего он шлялся к ней? И Чечилия сказала, никто и никогда не рожал ему... Он ликовал, сказала Чечилия. Да, она и сама это помнила. У него распрямились плечи, он стал держать выше голову, смеялся. Ей казалось - он любит детей, а выходит, Эммануэле - его подлинно единственный сын.
Но это был её сын. Она родила его.
Лучия снова вышла на балкон, где стояла прошлой ночью. Неужели с часа её глупой молитвы Господу прошло
Голова теперь была холодна.
Лучия зашла к себе в покои и тут обнаружила в кресле его сиятельство графа Феличиано Чентурионе. На столе горела свеча, он сидел молча, сжав зубы, но всё время нервно двигался. Полдня, с того часа, как он вернулся с охоты, были для него испорчены. Испорчены наглой кошачьей позой и лучащейся задницей этой девки. Она вышла из ванной, как Афродита из пены Адриатики, розово-белая, сияющая, и одним движением, коим потянулась к перекладине, до сведенных зубов окаменила его плоть. Чентурионе часто замечал в ней эту странность - непонятный запах, исходящий от неё, дыбил его мужскую мощь, он приходил снова и снова, вторгаясь в её лоно и надеясь, что это в последний раз. Беременность странно приблизила его к ней, но и отстранила. Она, точнее, её тело, влекло его плоть, но не душу, он скучал с ней и после родов, ликующий в своем отцовстве, был рад избавиться и от телесной зависимости от неё, и от душевной тягости.
И вот - это девка снова возбудила его!
Она располнела и похорошела с родов, он и не заметил. Но он отпустил её. И сейчас, напоследок, взять её - в этом было что-то жалкое, неблагородное и унизительное, но Феличиано уже почти не соображал. Когда жердина стоит, мужчина теряет две трети своего рассудка и треть своей веры. Сейчас Чентурионе хотел Лучию и рассчитывал получить.
– Что это ты, как лунатик, ходишь голой по балконам?
Лучия окинула его злобным взглядом. Его сиятельство снова забыл назвать её по имени. Но нет! Гнев проявлять было неразумно. Это она ещё успеет. Она улыбнулась, подошла к нему вплотную - руку протянуть. Наклонилась к уху и прошипела:
– Осмелюсь напомнить вашему сиятельству, что мое имя - Лучия.
– Она видела, что он вцепился в подлокотник, и пальцы его трясутся.
– Вы снова забыли, как меня зовут?
– Её налитая грудь плавала у его графского носа.
– Что до вашего вопроса, ваше сиятельство, то напомню вам, что вчера вы изволили освободить меня от всех моих обязанностей и дали мне свободу. Я сочла возможным воспользоваться вашим великодушием и добротой, и вышла на балкон помечтать при луне...
Феличиано вскочил, не в силах усидеть на месте, но она уже отвернулась от него и теперь заботливо взбивала подушку. Вторую, его подушку, она ещё днём засунула в сундук.
– И о чём же ты мечтала, Лучия?
– чтобы произнести эту короткую фразу, ему потребовалось сделать три вздоха.
Лучия легла поверх одеяла, по-кошачьи потянулась, и закинула руки за голову. Она краем глаза видела, что он пожирает глазами её манящую наготу и дрожит. Что, котик, зло подумала она, хочешь кошечку?
Мягко ответила, вложив в свои слова интонации приговора.
– Об одиночестве, ваше сиятельство. И, спеша воспользоваться теми последними минутами, что вы ещё проводите у меня, позвольте сказать вам, что, несмотря на горькие обстоятельства нашего знакомства, я ... благодарна вам за всё. Может быть, вы порой вразумляли меня жестоко, но теперь я поняла, что это пошло мне на пользу. Вы многому научили меня, и теперь, я покидаю ваш дом совсем другим человеком.
– Лучия на миг опустила глаза. Он перестал двигаться и стоял неподвижно. Её голос, глубокий и низкий, звучал почему-то страшно. Что с её голосом? Он никогда таким не был... Лучия же продолжала.
– Благодарю вас и за вашу щедрость. Тысяча золотых. Спасибо, Феличиано.
Глава 33.
Чентурионе стоял, опустив голову, и тяжело дышал.
Он не ожидал такого. Эта девка вдруг ударила его. Ударила царственно и наотмашь. Теперь она определяла минуты, которые он может провести здесь, высокомерно благодарила его за жестокость, с надменным смирением плевала ему в лицо. Кровь ударила Феличиано в голову, он даже покачнулся, но сдержался.
Но просто уйти он не мог и не хотел. Он - граф Феличиано Чентурионе, и он не уходит побежденным. Тем более - своей девкой. Этого не будет.
На это Лучия и рассчитывала. Она знала графа Чентурионе.
Чентурионе лихорадочно искал, что ему ответить и тут, потрясенный, заметил, что она уже отвернулась от него к стене, и поудобнее устраивает подушку под головой. Этот новый плевок был смягчен мерным покачиванием её ягодиц, прелестных, как два персика. Что было делать? Уйти было унизительно, грубить смешно. У него снова сбилось дыхание. Он понял, что у него только один достойный мужчины выход - добиться, чтобы она раздвинула ноги. Сама. Только вдавив её в постель своим телом, он мог оставить за собой последнее слово.
Он подошел к столу и сел. Несколько минут молчал, собираясь с мыслями. Мысли не собирались.
– Лучия, девочка. Я понял твою злую иронию, понял и то, сколь я был несправедлив к тебе, считая тебя недалёкой дурочкой.
– Она перевернулась на постели, и, перекинув подушку в изножье кровати, легла так, чтобы смотреть на него. И её кошачьи движения окончательно сбили его дыхание.
– Я не хотел бы, чтобы мы расстались врагами, и ...
– ...и чтобы мы всегда потом вспоминали друг о друге с добрыми чувствами, давай, девка, раздвинь напоследок ноги, впусти меня в последний раз, чтобы я мог ублажить свою похоть и потом вышвырнуть тебя с чувством полного удовлетворения...
– пророкотала она, давясь хохотом.
Феличиано окаменел. Откуда у этой девки взялись мозги?
Лучия поднялась.
– Ты... Горделивый, самовлюбленный, надменный... Господи, ведь годами падало твоё семя в утробы и не зачинали они, и бесплодная земля была твоим уделом. Но вот Господь сжалился над родом твоим и отверз под тобой утробу, одну-единственную, мою утробу... И сейчас ты готов осквернить эту утробу, носившую твое дитя... лишь бы восторжествовать...
Феличиано медленно поднимался, тёмный и страшный. Лучия усмехнулась, вскочила навстречу, глаза ее сверкнули молнией. Они не боялась его. Если бы он ударил её - расхохоталась бы: он расписался бы в собственном ничтожестве. Но Чентурионе остановился и замер, ошеломлённый ее новым дерзким взглядом и холодным бесстрашием.
Лучия стояла перед ним прямая и пугающая. Но потом голос её смягчился. Она закинула руки за голову.
– Но я не хочу, чтобы ты был унижен. Ты отец моего ребенка. Я хочу, чтобы ты остался. Остался, лег на меня и восторжествовал.
– Она уже тянула его за руку к постели и кошкой опустилась на подушку.
– Мои ворота распахнутся, принимая тебя, Владыку, в последний раз. Заходи, Господин.
Чентурионе побелел и яростно закусил губу. Он проиграл бесповоротно. Проиграл, если уйдёт, и проиграл, если останется. Лучия же перешла на более интимный тон.