Рыцарство
Шрифт:
Теперь она свободна, объявил он ей.
Глава 31.
Как уже говорилось, в октябре, за три недели до дня святого Мартина, неожиданно выпал снег, и все собрались на праздник, устроенный Северино Ормани. Повода никто не знал, дни Ангела главного ловчего и его супруги приходились на другие месяцы, никаких событий не было, но все мужчины разразились громкими криками, Катарина Пассано, которую Ормани распорядился пригласить особо, всплеснула руками, а граф расхохотался во все горло, когда мессир Северино Ормани торжественно извлёк из-под плаща чёрную шкуру Треклятого Лиса.
Это стоило Ормани трёх бессонных ночей. Он выследил зверя, и поразился: лишившись
Надо заметить, что именно в этот день, день триумфа главного ловчего, на нежные отношения мессира Ормани с его супругой вдруг набежала чёрная туча. Бьянка ничего не поняла, но душа её заледенела: супруг после праздника неожиданно, ничего не сказав ей, уехал в Милан, и только от брата она узнала об этом. Она в ужасе перебирала события дня: они с мужем, Чечилия с Энрико, епископ Раймондо, граф Феличиано и мессир Лангирано с супругой гуляли в зимнем саду, потом сидели за столом. Они с Чечилией и Делией весьма приятно беседовали о детях, говорили и о последних модах. Мужчины поздравляли её мужа, потом толковали о новой породе лошадей, недавно привезённых с севера, неприхотливых и выносливых, рассуждали о куропатках и предстоящей охоте на кабана, потом - о городских делах, граф затеял в городе ремонт моста.
Бьянка вдруг заметила, что её супруг бледен и чем-то разгневан, и поймала его быстрый взгляд, не сумела прочитать его, но испугалась. Она что-то сделала не так? Между тем Северино вместе с Энрико поехали в замок первыми, женщины же вернулись в санях, подъехав позже. Она поднялась к себе, но Северино не было в их покоях. Встревоженная, она бросилась к брату. Энрико, озирая её загадочными глазами, сообщил ей, что мессир Ормани уехал в Милан и не вернётся раньше, чем через два дня.
– Но что случилось?
– с ужасом воскликнула она.
Энрико Крочиато со странной улыбкой озирал сестрицу. Подумать только, что сталось со вчерашней горделивой дурочкой! Не надышится на супруга. Спору нет, жердина у Северино хороша, но как ему удалось так взнуздать эту норовистую лошадку? Энрико вздохнул и обронил, что мессир Ормани, как ему показалось, был зол, как собака, он зашёл к себе, потом сказал, что ему нужно в Милан, вскочил на лошадь и был таков, - всё, что он, Энрико, видел, был снег из-под копыт. Бьянка побледнела и побрела к себе. Ночь она плохо спала, пошла в детскую, долго прижимала к себе своего малыша, находя в его чертах удивительное сходство с любимым. Сердце её ныло. Что случилось? Северино был явно разгневан - иначе не уехал бы так внезапно. Он не предупредил её - и это было еще одним свидетельством его гнева. Но что она сделала? Чем виновата перед ним? Следующий день она почти ничего не ела - кусок не лез в горло, на глаза наворачивались слезы. Ведь в последнее время она чувствовала его любовь - да, он теперь любил её, она поминутно ощущала его заботу о ней, он направлял и опекал её, ночами был страстен и пламенен, подлинно согревая и плавя её. Что же случилось?
Северино Ормани появился на второй день ближе к вечеру, Бьянка услышала в его комнате звуки его шагов и вскочила в трепете. Ормани заглянул к сыну в детскую, потом появился на пороге. В глазах его не было гнева, как с ужасом ожидала Бьянка, но они были утомлёнными и напряжёнными. Несколько минут он смотрел на неё, потом взгляд его смягчился. Северино вздохнул.
– Откровенно сказать, дорогая, всю дорогу испытывал искушение привезти домой пучок розог и хорошенько отходить тебе по твоей круглой попке, и не сделал этого только потому, что не хотел портить свое добро. Ты хоть понимаешь, что ты натворила?
Бьянка подняла на мужа глаза, исполненные неподдельного
– Так ты, стало быть, даже не понимаешь, что сделала?
– Она в испуге закусила губу и покачала головой. Ормани методично продолжал.
– Дивны дела Божьи. Женщина, ты унизила мое мужское достоинство, смертельно оскорбила меня - и даже не понимаешь этого?
Бьянка молитвенно сжала руки на груди, мысли её путались, по щеке сбежала слеза. Супруг же продолжал безжалостно отчитывать её.
– На празднике были всего три женщины - супруга моего шурина, твоего братца Энрико - донна Чечилия, жена мессира Амадео Лангирано - донна Делия и ты. Чечилия - дочь и сестра графа, Делия ди Лангирано - аристократка. Тебя брак со мной ввёл в высшее общество. Ты - не Бьянка Крочиато, ты донна Бьянка дельи Ормани. Ты - жена богатого и влиятельного человека, члена Совета Девяти, друга графа Чентурионе. Ты это понимаешь?
Бьянка растерянно кивнула.
– Ах, понимаешь, - он досадливо хмыкнул.
– Понимаешь?
– взорвался он, - и, тем не менее, являешься на праздник в жалком кроличьем салопе, в то время как супруга моего дружка Энрико щеголяет в шубе из датских песцов, на донне Лангирано - палантин из норок? Я ловлю на себе иронично-наглый взгляд твоего братца... Вот уж, поистине, что шурин, что плуг - только в земле тебе друг... Прибил бы... Но этого мало!
– снова взорвался он.
– Деликатный мессир Амадео отводит от меня взгляд, а граф Чентурионе спрашивает вполголоса, не промотал ли я состояние? Не проигрался ли в пух? Разве я не спрашивал тебя, всё ли у тебя есть на зиму? И что я услышал? Ты сказала, что у тебя есть абсолютно всё, что тебе нужно! И что оказывается? Я же давал тебе деньги на закупку вещей к зиме! Ты сказала, что всё есть! Ты что, не понимаешь, что ты не принадлежишь себе? Ты - моя жена, моя женщина, твой гардероб - не дело твоей прихоти, но моего статуса? В итоге я ни за что ни про что подвергся из-за тебя унижению и насмешкам! Теперь ты поняла, что натворила?
Бьянка закусила губу и молчала. Да, она видела роскошные шубы подруг, но требовать от мужа такую же - сочла бы дерзостью. Её салоп был, конечно, куда беднее, но...
– Зачем выставляться? Ты же сам говорил, что лучшим украшением женщины является скромность.
Северино закатил глаза в потолок. О!
– Лучшим украшением в глазах мужа, девочка моя, в глазах мужа, но не в глазах света! В глазах света ты - воплощение моего достоинства! Моего статуса, а не своей скромности. А ты выглядела, как бедная родственница! Даже хуже! Это же надо...
Он нервно стянул охотничью куртку. Вышел к себе, через минуту вошёл и бросил ей на постель переливающуюся в вечерних солнечных лучах роскошнейшую чёрную шубу из русских соболей - цены баснословной. Она замерла. Мех, тёмный и глубокий, искрился и сиял, как россыпь бриллиантов. Он поднял её и набросил ей шубу на плечи, вынул заколки из головы - и когда белые пряди её волос рассыпались по воротнику, удовлетворенно хмыкнул.
– Скромность твоя должна проявляться в том, чтобы смиренно говорить с женщинами и не сметь поднимать глаза на мужчин. Но при этом каждый мужчина, глядящий на тебя, должен завидовать мне! Завидовать, а не глядеть на меня с сожалением и насмешкой. Ты поняла?
Бьянка с ужасом и восторгом кивнула. Господи, сколько же стоит такое сокровище? Ведь не меньше... Она боялась спросить о цене. Ормани меж тем приказал распорядиться об ужине, посетовав, что в Милане чуть не отравился на постоялом дворе - ему подали какую-то гадость. Она бросилась отдать распоряжение о трапезе и о ванне для супруга, и когда он сел за стол, всё же набралась смелости и спросила.
– Северино... сколько же... сколько она стоит?
– Сколько стоит мой статус? Недешево, но кто экономит на престиже, теряет авторитет и вес. Завтра на службе в храме упаси тебя Бог не произвести фурор своей скромностью, и не привлечь завистливые взоры своей красотой. Моя жена обязана быть лучше всех. Это твой долг. Ты поняла?