Рык Посейдона
Шрифт:
— Всё! Ждём твоей команды, — прозвучал твёрдый голос Тизена.
— Хорошо. — Вальтер положил рацию на стол.
После очередного разговора со стадионом Юзеф понял, что его переговоры со службой безопасности ни к чему не приведут. Когда Абдель-Керим отправлял его сюда, то перед самым отъездом у них была долгая беседа. Абдель-Керим сказал тогда: — «Если в переговоры вмешается служба безопасности, а это неизбежно, то действовать надо быстро и жёстко. Они не понимают языка дипломатии. Это не их работа. Они должны или обезвредить нас, или уничтожить. Другого не дано. Поэтому, как только разговор начнётся о сроках выполнения наших требований, можешь начинать действовать. Мы никогда не просим ничего не выполнимого — Аллах свидетель, но нас всегда обманывали лживыми словами. Мы слишком доверчивы. Вы посланы туда, как воины Аллаха и должны вести себя и действовать как истинные его слуги. Но и лишних смертей нам не надо. За них нам тоже придётся отвечать перед всевышнем. Вам поможет Хамади. Он будет у Хабиба
Он остановился у телефона-автомата. У него вдруг появилось желание переговорить с Гамбургом. Ведь в случае неудачи, он должен был прибыть туда и на какое-то время раствориться там в многотысячной толпе таких же выходцев из Азии, Африки и ещё бог знает откуда. Однако оператор телефонной сети ответил, что данный телефон заблокирован. Услышав это, он медленно повесил трубку и продолжал стоять перед телефоном, боясь оторвать от неё руку. Он вдруг внутренне почувствовал, как наступает минута слабости, испуга и отчаяния.
Отойдя несколько шагов от телефона, Юзеф остановился и огляделся. Ему начало казаться, что все вокруг пристально смотрят ему вслед. Сейчас вдруг появились сомнения в том, что правильно ли он понял смысл всего сказанного ему на том конце провода, на стадионе. Он не так хорошо знал немецкий язык, чтобы уловить все нюансы этих переговоров. Ведь их должен был вести Хамади из самой Барселоны, а он лишь должен был контролировать действия своих подопечных. Во время своей последней встречи с Абдель-Керимом на его вилле в Бейруте, он случайно подслушал разговор самого Абдель-Керима с Хамади. Разговор шёл о каких-то требованиях к властям во время проведения акций. Но тогда он ещё не знал о чём идёт речь, да особо и не интересовался этим. Это было не принято среди людей такого положения. Лишь в последствии Хамади несколькими фразами обмолвился об этих требованиях, да и то без упоминания конкретных участников. Но когда Хамади не стал отвечать на его звонки, он понял, что что-то идёт не так. Звонить в Бейрут ему было запрещено. Обратного хода операция не предусматривала. Но тогда, уже через сутки, первые волнения улеглись и он почувствовал себя спокойнее и увереннее. Сейчас он был хозяином положения, хотя и не представлял, как вести себя в эти оставшихся два дня. Это льстило ему все эти дни вплоть до начала второго тайма футбольного матча на этом стадионе. До этого он чувствовал себя, как говорил ему Абдель-Керим, вершителем мщения во имя справедливости. Но молчание Гамбурга вдруг резко поменяло чувство на восприятие. Он только сейчас понял, что у него нет пути возврата. Такое уже бывало с ним — и когда тренировался в Судане, и когда воевал в Афганистане против американцев, а ещё раньше и против русских. В тот момент чувство мести управляло страхом от увиденного, когда вдруг из-за гор внезапно прилетали ракеты, самолёты и на месте лагеря оставалась чёрная, выжженная земля с торчащими из неё обломками машин, оружия и человеческих костей. Всё это было сейчас у него перед глазами и где-то там, внутри, маленьким, жалостливым червячком зашевелился страх. Нет, не за жизнь, а страх перед мучениями, когда смерть вроде бы и махнула своим опахалом над тобой, но в последний момент передумала и отступила. И тогда наступали долгие времена мук израненного тела и души. Он видел и это. Желание быстрой смерти было тогда единственным. Но тогда рядом были такие же, как он и всё это быстро проходило. Бессилие, замешанное верой с бесстрашием и отчаянием, делало их сумасшедшими и жестокими, не знающими цену ни собственной, ни чужой жизни. Вот и сейчас ему расхотелось разговаривать о каких-то сроках, деньгах, зрителях. Страх ещё не успел овладеть его умом, он лишь чуть прикоснулся к сердцу. Решение пришло мгновенно. Он должен прорваться к стадиону, увидеть стоявшие наготове машины и сделать то, ради чего они появились в этой стране.
До стадиона оставалось ещё несколько кварталов, когда впереди, на очередном перекрёстке, он заметил полицейские мотоциклы. Их было три. Они стояли вдоль тротуара. Полицейские стояли рядом, спиной к улице, и о чём-то оживлённо переговаривались. Когда светофор переключился на красный и поток машин замер, они повернулись и стали пристально разглядывать их. Юзеф ехал в крайнем правом ряду и когда один из них чуть наклонился, чтобы разглядеть сидящего за рулём, он почувствовал, как ладони от мгновенно выступившего пота прилипли к баранке. Нога на педали газа мелко задрожала. Он сделал вид, что ничего не происходит и нервно забарабанил пальцами по баранке. Уже проехав перекрёсток, перестроился в соседний ряд и посмотрел в зеркало. Полицейские стояли на месте.
За эти несколько недель он хорошо изучил все подъезды к стадиону и сейчас, не доехав до него квартал, свернул в переулок и остановился. Надо было решить, что делать дальше. «Засечь по телефону они меня не могли. Я разговаривал с четырёх разных таксофонов. Хуже с машиной. Если найдут оставленную мною «Ауди», то, скорее всего, будут вычислять машину директора. Тогда у меня остаётся не так много времени, — Юзеф посмотрел на часы. До конца второго тайма оставалось тридцать минут. — Сейчас сделаю последний звонок и буду выбираться из города. На время паники у меня ещё будет какое-то время. Но в любом случае машину придётся бросить в ближайшем городке… А если за это время они примут условия? Но тогда я уже не смогу отключить таймеры и они сработают вовремя. Мощности сигнала может просто не хватить… Сейчас разговор должен быть конкретным. Последний раз можно воспользоваться и мобильной связью».
Он вылез из машины и, пройдя переулок, вышел на улицу. Она была почти пустой, лишь из дверей многочисленных кафе и пивных, расположенных по обе её стороны, неслись крики болельщиков, которым не хватило места на стадионе. В конце улицы, перед выходом на площадь стояла полицейская машина. Он огляделся и направился в сторону стадиона. До машины оставалось несколько десятков метров, когда вдруг появилось чувство, словно какая-то неведомая ему сила направляет его в одну из распахнутых дверей очередного бара. Войдя внутрь, он остановился и оглядел зал. Никто не обратил на него внимания. Десятка два посетителей, что сидели за столиками, неотрывно смотрели на экран телевизора, сиротливо подвешенного под потолок в дальнем углу зала. В воздухе висела плотная пелена запахов пива и табака. Он подошёл к стойке и заказал пива. Не отрывая глаз от экрана, бармен наполнил кружку и поставил на стойку. Юзеф залпом отпил несколько глотков и, поставив кружку на стойку, сунул руку в карман куртки. Он хотел достать телефон. Но рука нащупала лишь небольшой продолговатый предмет. Это был пульт дистанционного управления. Именно на него была замкнута цепь команд по подрыву заминированных машин. С него он мог остановить таймеры, но с него и можно было дать команды на подрыв. Проверив все карманы, Юзеф понял, что забыл телефон в машине. Возвращаться не хотелось, это было плохой приметой, но и другого выхода не было. Номер, по которому он звонил на стадион, был записан в памяти забытого телефона. Подсунув под кружку несколько мелких купюр, Юзеф направился к выходу. Выйдя на улицу, огляделся. Машина полиции всё также стояла в конце улицы. Через площадь был виден стальной светло-серый силуэт стадиона. Садившееся вечернее солнце ярко отражалось в стеклянных проёмах и слепило глаза. Машины «Аузера» стояли по другую сторону стадиона. Он должен был пройти к ним и убедиться, что всё в порядке. Можно было пройти и пешком, но его могли остановить и проверить, а в кармане был пульт. Он вновь посмотрел на часы. До следующего разговора со стадионом оставалось несколько минут. Времени на другой путь к машинам не оставалось.
Темно-синий «Фольксваген» медленно выехал из переулка на улицу и, набирая скорость, направился на северо-восток, в сторону трассы ведущей за город. Водитель, искоса бросая взгляд на дорогу, на ходу набирал номер телефона.
В кабинете директора стадиона стояла тишина, хотя и была она относительной. Гул трибун непрерывно висел в воздухе. Каждый из присутствующих здесь что-то ждал от этих томительно тянущихся минут. Наконец дверь кабинета бесшумно распахнулась, впустив очередную порцию голосового неистовства трибун, и в кабинет вошли Хольман и Тизен. Они осторожно присели на ближние к двери стулья. Франк пристально посмотрел на них и хотел что-то сказать, но в это время раздался звонок его мобильного телефона. Оперативный дежурный сообщил, что последний разговор вёлся с уличного таксофона, который находится в нескольких кварталах от стадиона. Не отключая телефон, Вальтер подошёл к схеме стадиона.
— Немедленно передайте в департамент дорожной полиции, пусть переориентируют все экипажи в наш район. Он должен быть где-то рядом и, скорее всего, будет пытаться прорваться к стадиону. Пусть перекроют…
Он не успел закончить фразу, как вновь зазвонил директорский телефон. Франк посмотрел на часы. С момента последнего звонка прошло ровно пятнадцать минут. Он взял трубку.
— Мы хотели бы услышать первый ответ на наши требования, — прозвучал в трубке знакомый уже голос.
Вальтер отключил телефон оперативника, чуть задержал дыхание и, взглянув на директора, уже спокойным голосом ответил:
— Я думаю, что мы сможем перевести обозначенную вами сумму, но только по частям.
— Это исключено. Стадион останется в заложниках, пока вы не перечислите всю сумму.
— Хорошо. Я сообщу ваши требования… Теперь то, что касается ваших требований по освобождению… Вы прекрасно знаете, что это можно сделать только по решению суда.
— Нас не интересуют ваши законы. Вы, все, европейцы и американцы, в наших глазах агрессоры и враги аллаха. Этих людей мог судить только суд всевышнего. Они боролись против ваших законов за свои права на этой земле и даже если вы их освободите, они всё равно продолжат эту борьбу.
— Мы с вами ведём беспредметный разговор. Вы сами просили не терять зря время… Вы требуете, чтобы мы освободили всех ваших единоверцев, кто был осуждён не только на территории Германии, но и в других странах. Это требование выглядит более чем странным. Мы никоим образом не можем повлиять на решения их судов. Что касается нашей страны, то некоторые из них осуждены за очень тяжкие преступления, а проще сказать — уголовные, где погибли люди… Я думаю, что и в вашей стране это не особо приветствуется… И кроме того, вы не назвали конкретно ни одной фамилии… Кого освобождать… и где?