Рюрик и мистика истинной власти
Шрифт:
К сожалению, сохранилось очень мало данных, способных поведать нам о существовавшем устройстве в данном регионе в эпоху до Рюрика. К числу материальных свидетельств развития восточнославянского общества относятся новгородские сопки VIII – X вв., более 70 % которых сосредоточено в бассейне Ильменя. Их размеры колеблятся от 2-2,5 м в высоту при диаметре 12-14 м до грандиозных насыпей высотой 10 м и более при диаметре 40 м. Как подсчитал В. В. Седов, из 35 учтенных насыпей 74 % содержали одно погребение и лишь 22 % – от двух до четырех. Уже одно это указывало на достаточно далеко зашедшую социальную дифференциацию общества и появление в нем знати. Дополнительно на это указывает и чисто пространственное противопоставление единичных захоронений в сопках погребениям, расположенных у их подножия. Считалось, что на возведение сопки высотой 4-12 м требовалось 800-3600 человеко-дней, однако хронометраж отдельных действий по ее возведению показал, что затраты труда были значительно большими. Создавшее их «общество обладало достаточно выраженным социальным неравенством и жесткой структурой, позволявшей организовать сооружение столь трудоемких объектов. Как бы то ни было, возможность использования больших трудовых ресурсов в непроизводственной сфере свидетельствует о высоком уровне развития производительных сил» [160] . По мнению В. Я. Конецкого, экономической основой существования культуры сопок было пашенное земледелие, однако на социальную дифференциацию вполне могла влиять и трансконтинентальная торговля. Другие археологи также рассматривают сопки как свидетельство существования в регионе родовой аристократии: «Так, выявление выделяющихся своими размерами скоплений сопок на Луге и Мсте на компактных участках, где отсутствуют следы значительных поселенческих комплексов конца X-XII в., позволило сделать вывод о существовании здесь в IX – первой половине X в. крупных центров, в которых была сосредоточена родовая аристократия, и о затухании этих центров во второй половине X в., предположительно – в результате походов Ольги, “уставившей погосты” на Мсте и Луге» [161] .
160
Конецкий В. Я. Новгородские сопки и проблема этносоциального развития Приильменья в VIII – X вв. // Славяне. Этногенез и этническая история. Л., 1989. С. 150.
161
Макаров Н. А. Археологические древности как источник знаний о ранней Руси // Русь в IX-XI веках: археологическая панорама.
Исследователи отмечают, что эти монументальные сооружения могли иметь и ритуальный смысл: «Особенный интерес для изучения сопок представляет деталь, зафиксированная в последние годы, – вертикальный столб, установленный в центре основания и пронизывающий насыпь. Забутованное камнем основание такой конструкции было открыто в сопке у д. Заручевье. Остатки собственно столба обнаружены В. П. Петренко в суглинистом грунте одной из сопок около Старой Ладоги. <…> Во всяком случае вышеуказанный столб в насыпи в семантическом отношении несомненно означает “мировое дерево”, пронизывающее все ярусы мира. Аналогичное выражение данной мифологемы представлено в некоторых индоевропейских традициях, а главное, не чуждо и древнерусской» [162] . Норманисты глубокомысленно рассуждают о скандинавском влиянии на возникновение данного погребального обряда, но вот о чем свидетельствуют вещи, найденные в самих новгородских сопках: «При характеристике керамического материала из сопок было подчеркнуто, что сосуды биконических форм, встречаемые как в сопках, так и на поселениях, находят аналогии в славянских древностях междуречья Нижней Вислы и Одера. Это обстоятельство также склоняет к мысли о юго-западном происхождении словен новгородских» [163] .
162
Конецкий В. Я. Новгородские сопки и проблема этносоциального развития Приильменья в VIII – X вв. // Славяне. Этногенез и этническая история. Л., 1989. С. 143-144.
163
Седов В. В. Новгородские сопки. М., 1970. С. 33.
Несомненный интерес представляют и следы сотенного деления на севере Руси. В Новгороде сотские впервые упомянуты в начале XII в., подробно описана эта организация в «Уставе о мостех», составленном до 1264 г. Б. А. Рыбаков возводил деление Новгородской земли на сотни к XI в., связывая его с дружинным бытом и методами сбора дани. Однако сотские указываются в качестве участников пиров еще Владимира Святославича. А. В. Куза подчеркивает, «что совпадение территории сотен с древним ядром Новгородской волости косвенно свидетельствует об их раннем происхождении. Более того, ряд данных о сотенном устройстве в соседних с Русью славянских странах, а также в Германии заставляет отодвигать время возникновения этого института в глубь веков, в эпоху военной демократии и выделения племенной дружины. <…> Вполне соглашаясь с мнением этнографов и историков о древности десятичной организации, полагая, что князья на Руси получили ее в наследство от предшествующей эпохи и на первых порах использовали в военно-административных целях, приходится признать более поздний характер системы волостей, погостов и становищ, перекроивших прежнее деление земель». Этот исследователь полагает, что первоначально Новгородская земля «делилась на сотни, объединявшие все свободное население, что вполне соответствовало принципам организации войска и архаическим формам сбора дани – полюдью. Недаром легенда о призвании князей утверждает, что именно словене, кривичи и чудь платили варягам дань не от сохи, не от дыма, а от мужа» [164] .
164
Куза А. В. Новгородская земля // Древнерусские княжества X – XIII вв. М., 1975. С. 165, 167, 168.
Большое значение для нашей темы представляет возникшее раньше Новгорода и в непосредственной близости от будущей столицы Северной Руси так называемое Рюриково городище, на котором фиксируется присутствие славяно-скандинавской дружины. Исследовавший его Е. Н. Носов на основании археологических данных так определял его возраст: «Итак, имеющиеся данные… позволяют уверенно говорить о существовании поселения начиная с середины IX в.» [165] . Эта дата была определена на основании двух кладиков арабских дирхемов (конца 850-х гг. и конца 860-х гг.), отдельных восточных и византийских монет, бус, импортов из Скандинавии и Хазарии, радиоуглеродного датирования. В более поздней своей работе этот же археолог подчеркивал, что отнесение даты основания городища к середине IX в. не окончательно. Он обращает внимание на то, что два аналогичных по значимости пункта контролировали с разных сторон раздвоение Волхова на рукава, а затем их соединение – Рюриково городище и Холопий городок. Наличие на последнем клада монет самого начала IX в. позволяет полагать, что и Рюриково городище возникло примерно в это же время.
165
Носов Е. Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990. С. 149-150.
С одной стороны, археологические данные позволяют предположить там присутствие скандинавов: «Изделия скандинавского облика появились здесь во второй половине IX в., но наибольшее их число приходится на X в.» [166] . Однако рассматривать данное поселение как опорный пункт скандинавов в славянских землях невозможно по целому ряду причин. Во-первых, наиболее вероятной датой его основания является начало IX в., а археологические следы скандинавов отсутствуют в наиболее ранних слоях этого поселения, что исключает их из числа возможных его основателей. Во-вторых, «лепная керамика Городища аналогична древнейшей посуде Новгорода и сельских поселений центрального Приильменья и Поволховья конца I тыс. н. э. Она свидетельствует о том, что основная часть жителей городища в IX – X вв. составляло то же население, что обитало в центре Новгородской земли. Это были ильменские словене» [167] . В-третьих, археологические материалы фиксируют значительный западнославянский компонент на городище, нашедший свое отражение в керамике, конструкции хлебных печей и особых втульчатых наконечниках стрел. Последние характерны для западных славян и составляют 28,5 % от общего количества наконечников стрел на городище. При этом они были совершенно несвойственны скандинавам, и при раскопках Бирки не было найдено ни одного такого наконечника. Обобщая самые последние находки, археолог констатирует: «Наиболее массовый материал с поселения – лепная керамика – аналогична керамике сельских поселений центрального Приильменья, Поозерья, Волхова и самой Ладоги. В целом она может быть охарактеризована как керамика культуры сопок. Есть только один фрагмент сосуда, который может быть атрибутирован как скандинавский по происхождению. Раннегончарная керамика также типична для славянских памятников района, и среди неё всё отчётливее выступают черты западнославянской керамической традиции. Заслуживает внимания то, что в составе городищенской коллекции наконечников стрел от лука значительную часть составляют втульчатые двушипные наконечники. По их числу (более 20 экземпляров) Рюриково городище явно выделяется среди памятников лесной зоны Восточной Европы, где они единичны. Такие наконечники не были характерны для финно-угорских и балтских народов, а также культур кочевников, но они характерны для территорий западных славян» [168] . Единственный фрагмент скандинавской керамики вместе с найденным там же более поздним руническим амулетом и его копией, равно как и различные приписываемые скандинавам вещи, позволяют предположить, что какое-то количество скандинавов действительно могли присутствовать на городище. Проводивший раскопки этого места Е. Н. Носову делает следующий вывод: «Таким образом, имеющиеся находки с Городища свидетельствуют о том, что в составе его жителей в IX – X вв. были славяне и скандинавы. Причем многие элементы культуры, которые можно определить как славянские (керамика, хлебные печи, двухшипные наконечники стрел), находят параллели на западнославянских землях, примыкающих к Балтийскому морю. Тот факт, что в торгово-ремесленном и военно-административном пункте на крупной водной магистрали, каким являлось Городище в ранний период своей истории, основным типом ранних наконечников стрел были наконечники, характерные именно для славян, представляется крайне важным» [169] .
166
Там же. С.162.
167
Там же. С.164.
168
Носов Е. Н. Новгородская земля: Северное Приильменье и Поволховье // Русь в IX-XI веках: археологическая панорама. М. – Вологда, 2012. С. 114.
169
Носов Е. Н. Новгородское (Рюриково) городище, Л., 1990. С. 166.
Наличие смешанного славяно-скандинавского поселения в непосредственной близости от Новгорода является достаточно значимым обстоятельством, однако археологические материалы не дают основания однозначно связать его с летописным известием о варяжской дани. По «Саге о Йомских викингах» мы знаем о существовании подобных смешанных славяно-скандинавских дружин на южном побережье Балтики. Наличие подобного контингента в землях ильменских словен весьма интересно, однако летописец говорит о родстве с варягами всей городской общины Новгорода, а не одной только дружины. Кроме того, производивший изучение городища Е. Н. Носов отождествляет его со Словенском позднего летописания и упоминанием о Славии как северном центре Руси арабских писателей. Если это так, то данные названия совершенно недвусмысленно свидетельствуют, кто был ведущей силой на городище – славяне или скандинавы. Полностью подтверждают этот вывод и отмеченные археологами особенности топографии данного укрепления: «На Городище первые строители применили сложное сочетание дерево-земляной платформы, подрезку склонов холма, сооружение рва и деревянных стен-городней, которые были поставлены на склоне небольшого холма в пойме Волхова. Топография, выбранная первопоселенцами для крепости, чрезвычайно напоминает расположение славянских городищ на южном берегу Балтийского моря и славянские бурги в междуречье Эльбы и Одера. Там также использовали низкие, затопляемые участки речных пойм и острова на озерах» [170] . Шведский же археолог И. Янссон констатировал, что поселения типа Рюрикова городища в Скандинавии неизвестны [171] . Уже с самого начала Рюриково городище имело двухчастную структуру и состояло из укреплённой площадки на вершине холма и примыкавшей к ней неукреплённой части. В связи с деятельностью преемника Рюрика необходимо упомянуть оборонительные сооружения Киева, которые были возведены в конце IX – X в. и не имеют аналогов ни у полян, ни у их ближайших соседей. Исследование особенностей их строительства привело К. А. Михайлова к следующему выводу: «На мой взгляд, техника строительства Старокиевского городища наиболее близка своеобразным традициям славянских укреплений Северной Германии и польского Поморья, но в первую очередь она соотносится с самыми ранними укреплениями Новгорода на Рюриковом городище. <…> Безусловно, укрепление Новгородского городища предшествует киевским укреплениям. Одинаковые условия сооружения двух крепостей и необычная техника строительства, которая не получила дальнейшего развития в древнерусской фортификации, указывают на одну и ту же группу строителей. Вероятно, обе крепости возводил один и тот же коллектив» [172] . География и датировка возведения обеих укреплений полностью соответствует летописному известию о походе Олега с севера на юг и переносе в Киев столицы Руси. Едва ли следует подробно говорить о том, какое огромное значение имели крепости для зарождающейся русской государственности. С их помощью контролировались окрестные земли и проходящие по ним торговые пути, в них князь и его дружина хранили свои сокровища и, в случае необходимости, могли отсидеться при нападении врагов или восстании собственных подданных. Другими словами, крепости являлись оплотом княжеской власти. В свете того, что захоронения, распространение тех или иных вещей и т. п. можно связать с дружиной первых варяжских князей лишь с большей или меньшей степенью вероятности, обе крепости, возведенные в сменявших друг друга центрах власти, являются единственным археологическим признаком, который мы с полной уверенностью можем соотнести
170
Михайлов К. А. Анализ первых оборонительных сооружений Киева и Новгорода на фоне фортификационных традиций раннесредневековой Европы // Новгород и Новгородская земля. Вып. 23. Великий Новгород, 2009. С. 284-285.
171
Янссон И. Скандинавские находки IX-X вв. с Рюрикова городища // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 36.
172
Михайлов К. А. Анализ первых оборонительных сооружений Киева и Новгорода на фоне фортификационных традиций раннесредневековой Европы // Новгород и Новгородская земля. Вып. 23. Великий Новгород, 2009, С. 283-286.
Именно с Рюриковым городищем следует связать известный эпизод из Жития Стефана, архиепископа Сурожского – современного города Судак в Крыму. Исследовавший этот текст В. Г. Васильевский установил, что упоминание о русах было и в греческом тексте, а само Житие было написано в первой половине IX в. Интересующий нас фрагмент гласит: «По смерти святого (Стефан умер после 787 г. – М. С.) мало лет минуло и пришла рать великая русская из Новагорода, князь бранлив и силен зело (в других списках – князь Бравлин, Бравалин и Бравленин). Пленив (страну) от Корсуни до Корчева, он пришел со многою силою к Сурожу. Десять дней тяжко бились между собою (осажденные и осаждающие), и после десяти дней вошел князь в город» [173] . Далее в тексте описывается посмертное чудо святого, приведшее к крещению русского князя и его бояр. Скептики отказывались рассматривать это свидетельство как относящееся к ранней истории Руси, ссылаясь на то, что данный эпизод отсутствует в краткой греческой редакции Жития и Новгорода к моменту похода еще не существовало. Однако недавно была введена в научный оборот армянская редакция Жития Стефана Сурожского, где с незначительными вариациями описывается интересующее нас посмертное чудо этого святого. Вместе с приведенной выше датировкой возникновения Рюрикова городища это снимает имеющиеся возражения. Необходимо подчеркнуть, что отголоски этого похода сохранились в немецком эпосе, на что обратил внимание еще А. Н. Веселовский: «Бравлин-Мравлин, русский князь, ходил на Сурож, как в поэме об Ортните Илья русский участвует в походе на языческий (?), может быть, еврейско-хазарский (см. имя (правившего в нем. – М. С.) князя: Nacharel, Machorel, Zacherel: Нахор, Захария?) Suders: Suders от Su(g) da, Судак…» [174] Однако из этого тонкого наблюдения отечественного исследователя следует не только реальность самого похода, но и то, что западные славяне если даже не участвовали в нем непосредственно, то, по крайней мере, слышали о нем. Это обстоятельство опять-таки указывает на север Руси как на зону наиболее интенсивных западно-восточнославянских контактов и подтверждает, что поход на крымский Судак-Сурож был предпринят именно оттуда. Предание о далеком успешном походе русов с севера Восточной Европы через западнославянское посредничество вполне могло попасть в немецкий эпос. Таким образом, русы Жития Стефана Сурожского если и не являлись западными славянами, то явно находились с ними в интенсивном контакте. Все это показывает, что князь Бранлив-Бравлин с Рюрикова городища располагал достаточными силами для совершения крупномасштабного похода на Крым на рубеже VIII и IX вв.
173
Голубинский Е. История русской церкви. Т. 1. М., 1901. С. 53.
174
Веселовский А. Н. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском // ИОРЯС. 1906. Т. 11. Кн. 3. С. 44.
Поскольку имя князя разнится в разных списках, наиболее вероятно, что оно является простой характеристикой предводителя русов как «бранливого». От др. – русск. брань – «война, битва» в нашем языке были образованы слова бранник – «воин» и бранливый – «воинственный». Показательно, что в древнерусской литературе слово бранник относилось не к обычному воину, а к выдающемуся полководцу: «Всми Александръ любимъ бяше, яко умникъ и бранник» [175] . В пользу этого предположения говорит и то, что в армянском тексте жития вождь нападавших на Судак варваров назывался Пролис [176] . Оно также является не именем, а прозвищем, образованным от русского слова лазить, т. е. спускаться вниз или подниматься вверх, ползать, продираться, напирать. Производными от этого глагола стали слова «лазутчик» и «пролаз» [177] . Последнее слово в XIX в. имело смысл «пройдоха», но первоначально оно обозначало человека, преодолевающего некую преграду, пролезающую через нее. О том, какого рода препятствие приходилось преодолевать, подсказывает древнерусское слово пролаз – «пролом, проем, пролаз», которое в отечественной письменности употреблялось применительно и к городским стенам [178] . Кроме того, в старину глагол лазити употреблялся в значениях «ходить, входить, выходить, заходить» и «лазить, влезать, карабкаться», в последнем случае и на стены: «Не умюще что ся домыслити лазяхуть на градные храмы съ тяжкым оружиемь» [179] . Поскольку для русов это был первый опыт взятия укрепленных городов, то неудивительно, что в прозвище, данном ими своему предводителю, как раз и отразилось его умение преодолевать крепостные стены. То, что различные прозвища вождя нападавших как в русском, так и в армянском вариантах Жития объясняются из древнерусского языка, показывает, кем же на самом деле были напавшие на Сурож русы. В пользу того, что их предводитель также был славянином, говорит и то обстоятельство, что археологические данные фиксируют присутствие определенного количества скандинавов на территории Рюрикова городища. В момент их появления Любшанская крепость контролировала стратегический путь, ведущий к будущему Новгороду. Находившийся в крепости западнославянский гарнизон едва ли спокойно пропустил бы к себе в тыл отряд вооруженных скандинавов. Подобное представляется крайне маловероятным хотя бы по тому, что в таком случае защитникам крепости в любую минуту грозил одновременный удар викингов как со стороны моря, так и со стороны суши. Объяснить подобное несоответствие может лишь то предположение, что мимо Любшанской крепости эти скандинавы шли не сами по себе, а в составе дружины западнославянского князя. Логично предположить, что лишь в таком случае гарнизон крепости мог спокойно пропустить в глубь контролируемой ими территории иноплеменных пришельцев.
175
Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 1. М., 1975. С. 317.
176
Могаричев Ю. М., Сазанов А. В., Степанова Е. В., Шапошников А. К. Житие Стефана Сурожского в контексте истории Крыма иконоборческого времени. Симферополь, 2009. С. 65-66.
177
Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 2. СПб. – М., 1881. С. 238.
178
Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 20. М., 1995. С. 157.
179
Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 8. М., 1981. С. 162-163.
Возможно, что, опираясь именно на Любшанскую крепость, варяги обкладывают данью северные племена Восточной Европы. Следует отметить, что, подробно рассказав о начале хазарской дани, автор ПВЛ ничего не сказал об установлении дани варяжской, что наводит на мысль о ее изначальном характере. Следует добавить, что в среде западнославянских племен существовала традиция взимания дани, носившей к тому же религиозный характер. Описывая современное ему положение дел, немецкий хронист XII в. Гельмольд так характеризует живших на Рюгене ранов: «Раны же, у других называемые рунами – это кровожадное племя, обитающие в сердце моря, преданное сверх всякой меры идолопоклонству. Они занимают первое место среди всех славянских народов, имея короля и знаменитейший храм. Именно поэтому, благодаря особому почитанию этого храма, они пользуются наибольшим уважением и, на многих налагая дань, сами никакой дани не платят, будучи неприступны из-за трудностей своего месторасположения. Народы, которые они подчинили себе оружием, принуждаются ими к уплате дани храму» [180] . Как отмечал Й. Херрман, храм Арконы на этом острове существовал уже в IX в. Кроме Арконы у западных славян было еще знаменитое святилище в Ретре. Не исключено, что во имя какого-нибудь из этих двух святилищ и была наложена варяжская дань на племена на севере Восточной Европы. Следует отметить, что в XII в., согласно сообщению Саксона Грамматика, ране обложили данью датский остров Лолланд, а в письме папе римскому 1169 г. датский король Вальдемар отмечал, что жители Рюгена «были преданы не праведной вере, а идолопоклонству и заблуждению, облагали данью окружавшие их области и беспрерывно нападали на Датское королевство и всех своих соседей, принося им великое разорение и угнетая их» [181] . Если ране облагали данью даже воинственных скандинавов, то нет ничего невозможного в том, что они могли возложить ее на славянские и финно-угорские племена. Вполне возможно, что первоначально эта дань не была особо обременительной, однако с началом полномасштабного функционирования «пути из варяг в арабы» размер поборов с местного населения существенно возрос, что и вызвало его восстание.
180
Гельмольд. Славянская хроника. М., 1963. С. 100.
181
Пауль А. Славянский след в Скандинавии и двойные стандарты интерпретаций // http://archive.today/SlMmZ
Согласно отечественной Иоакимовской летописи, варяжская дань была установлена при князе Буривое. Он вел тяжелую войну с варягами, неоднократно побеждал их и стал обладать всею Биармией до Кумени. Наконец при этой реке он был побежден, все его воины пали, а сам он, едва спасшись, пришел в град Биармы, где и умер. Варяги же немедленно захватили град Великий и другие и возложили тяжелую дань на славян, русь и чудь. Сами западнославянские предания по этому поводу до нашего времени не сохранились, но их отголоски вошли в немецкую сагу о Тидреке Бернском. Среди прочего в ней описывается война между конунгом Вильтином (Вилькином) и русским конунгом Гертнитом. Между владениями обоих лежит Балтийское море. «Если Rusziland (с Новгородом) и Viltinaland разделены морем, – отмечает исследовавший текст саги А. Н. Веселовский, – то вероятнее мнение Storm’a, что по воззрению составителя саги Вильтиналанд обнимала, кроме Швеции и Дании, еще и вендские земли между Эльбой и Одером» [182] . Хоть держава Вильтина включает в себя и скандинавские страны, из самого ее названия очевидно, что основу ее составляют земли западнославянского племени вильцев или велетов. С неменьшим размахом сага рисует владения его соперника: «Тогда вышел против него Гертнит-конунг, правивший в то время Русью и большей частью Греции и Венгрии, почти все восточное царство было под властью его…» [183] Война оказалась неудачной для Гертнита: «Конунг Вилькин всегда побеждал русских, опустошил Польшу и все царство до моря, а после того повел свое войско на Русь и завладел там многими большими городами, Смоленском и Полоцком, и не прежде оставил (дело), как въехал в Гольмгард, что был главным городом над городами конунга Гертнита. <…> Некоторое время спустя конунги договорились, что конунг Гертнит удержит за собой свое царство и станет платить конунгу Вилькинду дань со всей своей земли. После того войско вилькинов осталось на Руси, а конунг Вилькин отправился восвояси в страну Вилькинланд» [184] . Однако после смерти Вильтина Гертнит не только освободился от дани, но и сам подчинил своей власти страну велетов.
182
Веселовский А. Н. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском // Известия Отделения русского языка и словесности. 1906. Т. 11. Кн. 3. С. 6.
183
Там же. С. 134.
184
Там же. С. 134-135.