Рюрик
Шрифт:
А жители города, оправившись от тревог этой весны, что получила в народе название Вадимовой смуты, хмурились и сторонились дел варяга. При встрече с новосёлами они не задирались, но и разговоров не заводили; взоры их как-то туманились, убегали в сторону, а напряжённые плечи и спины их были полны злой памятью.
А вскоре город стал пустеть. Уходили люди к родичам в Псков, Изборск, Белоозеро, и впереди их бежала молва о лютом варяжском князе и его страшных синеголовых воинах.
Рюрик молча выслушивал донесения; каждый день, а вернее, каждую ночь одна, а то и несколько семей покидали старый город…
– Гостомысл сбежал, - передал однажды вечером Дагар своему
Рюрик так и застыл на месте. Он ожидал чего угодно, но не бегства именитого посадника.
– Ну и пусть бежит! Значит, силу почуял! Всё равно назад пути нет! Нет!
– Он яростно рассёк рукой воздух и уже тихо спросил Дагара: - Что скажешь, мой главный меченосец?
– Скажу то же, что и ты; назад пути нет, - жёстко ответил Дагар.
Шли дни. Рюрик молча выслушивал донесения о бегстве той или иной новгородской семьи, но никому не мешал выезжать из города. Вместе со своими военачальниками и дружинниками князь строил новый город и не чурался никакой работы: валил лес, носил бревна, чертил планы застройки. В самых трудных делах старался сначала смекнуть, как облегчить изнурительный труд своих гриденей. Спал тяжёлым неровным сном, часто просыпаясь и вздрагивая от непрошеных сновидений. То волхвы приснятся ему с длинными седыми бородами. Вот они шепчутся между собой, вертятся вокруг толстостволых дубов, неодобрительно качают седыми головами, тыча в него жёсткими пальцами. То вдова Вадима плачет, вцепившись почему-то руками не в мужа своего, а в него, Рюрика. То сердце замирает - в бездну падает Эфанда, а он не может спасти её. То Гостомысл кричит: "Не помогу!.. Не помогу я тебе ничем!" Вот и ломает себя Рюрик непосильным трудом, чтобы впасть в забытьё ночью и не видеть кошмаров во сне. Чует он, что не успокоят его мятежную душу прорицатели и толкователи снов, потому и не зовёт их.
Теперь он не вспоминал советы отца, не бередил душу поучениями Бэрина, не пытал белого коня, не смотрел на солнечный диск днём, не поднимал взора на луну ночью, не прислушивался к говору реки и не внимал шелесту листвы в лесу. Теперь он упорно рубил Новый город и новую крепость при нём. Теперь он был другим Рюриком.
Эфанда видела резкую перемену в муже и старалась не раздражать Рюрика. Каждый раз в полдень она в сопровождении домашних слуг шла туда, где строился новый город, и, как многие семьяницы, несла мужу нехитрый, но горячий обед.
Князь молча брал пищу, безразлично съедал её и всё так же молча провожал жену до столетней сосны, возле которой собирались женщины, возвращавшиеся в город.
Эфанда улыбалась на прощание, ласково обтирала лицо князя убрусом, и сердце её сжималось от жалости к нему.
В последнее время князя стал одолевать надрывный кашель. Эфанда хмурилась, наблюдая за тем, как борется муж с надвигающейся болезнью; знала, что он плохо справляется с ней; старалась потеплее его одеть, но он отмахивался от её забот и просил не беспокоиться. Эфанда, напуганная всё усиливающейся болезнью князя, решила бороться за его жизнь древними способами, известными только избранному кругу соплеменников. Сидя у себя в одрине, она пыталась представить себе здоровые лёгкие мужа и с помощью заклинаний над огнём и водой передать этот образ Рюрику. Если бы Рюрик понимал, почему ему в определённые минуты становится легче, лёгкие словно наполняются свежей силой и он совершенно перестаёт кашлять, то он, наверное, попросил бы жрецов своего племени совершать подобное
– Боги! Где же взять силы для терпения!.. Только бы не догадалась ни о чём Руцина! Засмеёт!
– отчаивалась младшая княгиня и всё порывалась пойти к кудеснику. Она звала служанку, волнуясь и торопясь, приказывала отвести себя к самому искусному гадателю, но та смотрела на неё ледяным взглядом и упорно отказывалась исполнить желание госпожи.
"Да-да! Да, я всё понимаю, - шептала про себя Эфанда, - они либо ничего мне не откроют, либо скажут такое, что сердце моё разорвётся. Нет-нет, к кудеснику и волхвам ходить не надо. Не надо, - убеждала она себя.
– К маме!
– хваталась она за эту мысль как за соломинку.
– Но… она стара и нельзя нарушать её покой! Нет…" - совсем было потерялась Эфанда, но вдруг обрадованно улыбнулась. Ей показалось, что она нашла решение.
– Выброси травы, которые ты завариваешь на ночь!
– приказала Эфанда служанке.
– Ты же просила беречь их пуще глаза!
– напомнила ей славянка.
– Я передумала, - оборвала её княгиня.
– Выброси!
Служанка пошла было выполнять распоряжение своей хозяйки, но та остановила её:
– Не все! Отныне будешь готовить на ночь отвары из красной кашки… Чем вы ещё выгоняете кашель?
– быстро спросила она, хотела ещё что-то сказать, но не успела: отворилась дверь, и на пороге клети появилась непрошеная гостья. Служанка метнула любопытный взгляд на вошедшую старшую жену князя и затихла в ожидании.
– Я всё слышала, - властно проговорила Руцина, обращаясь к славянке и не глядя на Эфанду.
– Отвечай, чем вы выгоняете кашель?
Эфанда вспыхнула, но подавила гнев.
– Горячей золою!
– а ответила служанка, с бабьим любопытством разглядывая обеих княгинь.
– Он же стынет тама, на болотах да во лесах, от вечерней сыри и тумана. А горяченькую золу завернёшь во ленок да приложишь ко спине и груди - гоже! Лишь бы… лишь бы вытерпел! Мужи что дети нетерпеливы!
– разговорилась вдруг служанка, которая не была уже такой неприступной и сердитой, как в первые месяцы жизни в княжеском доме. А сейчас ей показалось забавным одинаково тревожное беспокойство двух жён об едином муже, и она широко улыбнулась.
– Хорошо, я попробую его уговорить, - в ответ ей улыбнулась и Эфанда и мягко сказала: - Можешь идти.
– Но тут же спохватилась, что опередила старшую жену, досадливо подумала: "Руцина злопамятна!" Но рыжеволосая красавица не возмутилась.
Служанка ушла, а Эфанда на миг стала счастливой от появившейся надежды. Улыбка украсила её лицо, и Руцина не выдержала:
– Почему ты ему не родишь ребёнка?
– Запахнув сустугу, подбитую лисьим мехом, она уселась на массивный деревянный стул.
– Или и это одна из заповедей твоей мудрой матери?
– насмешливо добавила она.
Эфанда покраснела, но ничего не ответила Руцине. Та засмеялась.
– Как ты хороша, когда смущаешься!
– как-то растерянно подумала она вслух.
– Вот в какой миг он полюбил тебя!
– уже жёстче заметила она и хмуро спросила: - А что, Бэрин не в силах вылечить князя?
– Бэрин применял все, что считал должным, но… Рюрик раздевается во время работы, и хлопоты жреца оказываются пустыми, - ответила Эфанда, ощущая на себе пронизывающий, раздевающий и оценивающий взгляд Руцины.