Рюрик
Шрифт:
– Нет! Не пущу! Не отдам!
– метнулась за ним жена и повисла на его плечах, захлёбываясь слезами.
Вадим зашатался. Он с трудом разжал её руки, но она снова как безумная обвила его шею руками и застонала, чуя скорый неминуемый конец своего любимого мужа.
– Уведи её!
– закричал Вадим, обращаясь к варягу.
– Только изверги так пытают людей!
– Он словно силу обрёл от этого нового испытания и уже смело посмотрел в глаза Рюрику.
Рюрик взмахнул рукой, и два дружинника с силой оторвали от Вадима его жену, которая извивалась, яростно отбиваясь от них, и рвалась к мужу.
– За что ты его так?
– презрительно
– За неумение выбирать себе хозяина!
– почти рыча, ответил варяг и с трудом перевёл дыхание.
– Какую смерть выбираешь, наветчик: в бою или через повешение?
– ещё злее спросил новгородского князя Рюрик, когда тот тяжело спустился с крыльца.
Вадим вскинул голову. В глазах его загорелась надежда.
– В бою!
– прокричал он в ответ ненавистному русичу.
– Не было такого, чтоб Вадим отказался от боя! Меч! Секиру!
– сорвавшимся голосом потребовал он.
Два всадника, два разъярённых князя бились не на жизнь - на смерть. Другого исхода и быть не должно. Дозволялись любые приёмы, уловки, боевые крики, но не смена вышедшего из строя оружия. Дружинники, отступив к частоколу, затаили дыхание.
Рюрик всегда держал руки с оружием на коротком взмахе. Он знал, что эти удары особенно верны и злы. Помня урок, полученный им в битве с Аскольдом, приучил своего коня не бояться диких выкриков и наскоков. Несмотря на обуявшую Рюрика ярость, глаза его сами собой искали ошибки в боевой выучке противника. Напрасно. Новгородец был и силён и ловок. Битва, по всему, предстояла трудная.
Вадим делал смелые наезды; сокрушительно обрушивал на ненавистного соперника град длинных ударов. Но Рюрик с честью выдерживал их, переходя в быструю атаку и изматывая врага своими методами борьбы.
Храпели кони, вздымая клубы пыли: надсадно вскрякивали соперники, подстёгивая и без того лютую ненависть друг к другу, глухим звоном отзывались в ушах дружинников удары мечей…
– …За Сигура!
– крикнул вдруг Рюрик, и ратники услышали страшный вопль Вадима. Варяжский князь всадил свою меткую секиру прямо в открытую шею новгородца, на мгновение не защищённую им: Рюрик обманным движением заманил Вадима влево, и враг раскрыл себя. Новгородец выронил меч и, тяжело раненный, нагнулся над конём, невольным движением ног сильно пришпорив его. Конь рванулся, и послушный натянутой уздечке, помчал своего всадника, повернул его открытой спиной к сопернику.
– А это за Триара!
– И Рюрик метнул в спину Вадима меч.
Новгородский князь, запрокинув назад голову, с искажённым лицом минуту ещё оставался сидеть в седле, но вот его тело рухнуло на землю. И стало совсем тихо. Слышны были только горькие всхлипы жены новгородца, упавшей на землю, и тяжёлое дыхание варяжского князя.
Два дня и две ночи не могли успокоиться новгородцы. Сполох был как на потерявшей управление ладье во время Злой бури на Варяжском море. Что делать? Как быть? Как снести Рюриковы обиды? Вадима убил, его верных дружинников, ночевавших в доме новгородского князя в ту роковую ночь, тоже убил. С Гостомыслом говорил гневно - не по чину. Грозил суровой расправой каждому, кто по убиенным плакать да причитать станет. Ходит по городу лютый. Пристань закрыл. Ряды торговые тоже закрыл. Никакую речь слушать не желает. Чего-то
Но миновали грозные дни. Туманится Новгород, но не кричит уже, а лишь тихонько шепчется. Волхвы по погоде, деревам и зверью распознать хотят, чего от Рюрика новгородцам ждать-ожидать можно.
Вот Ведун с силой согнул ствол ветлы и резко отпустил его. Дерево не сломалось, спокойно разогнулось, опустив длинные ветви вдоль ствола и не хлестнув по лицу старца.
– Ишь ты!
– удивлённо проворчал он, мотнув длинной седой бородой.
– А ну-ка, бобра попытаю, - решил Ведун и, постучав деревянной клюкой по берегу, омытому водой Волхова, прислушался. Приплыл старый большой бобр; покрутил седоусой мокрой головой под протянутой к нему морщинистой рукой Ведуна, обнажил крепкие ещё клыки и окинул старца спокойным любопытным взором; затем ещё раз покрутил усатой мордой, уже не показывая своих астрагалов, и… уплыл восвояси.
– Ишь ты!
– обрадованно воскликнул любимец Святовита и в раздумье добавил: - Видно, правда, поутих ярый!..
– Поутих, поутих ярый, буйства-то прекратил, - поведал он новгородскому владыке, греясь у горящего очага в его гридне, и растерянно добавил: - А вот глаза всё равно на людей не поднимает: в себе, видно, смуту чует. И рать зачем-то опять проверяет.
Гостомысл тяжело вздохнул, подошёл к старику, поцеловал его в седую голову и глухо проговорил:
– Благодарствую за вести! Иди с миром! И да поможет ему Святовит." Он сунул в руку Ведуна увесистую гривну.
– Возьми, отче! Ежели понадобится ещё… для твоих собратьев, то не таись, проси…
Гостомысл устало сел на беседу: второй месяц как на раскалённых углях живёт: то ли спит, то ли не спит, то ли ест, то ли не ест - сам не знает: брусничную воду, правда, попивает - голову поддерживает. Ведун сочувственно вздохнул, благодарно принял дар, склонил голову пред владыкой Новгорода и бесшумно удалился в свою клеть…
А новгородские старухи и старики длинными весенними вечерами допоздна сидели возле окон со своими присмиревшими внуками и сказывали были и небыли о знаменитом князе русичей Рюрике.
– Хоть бы жён своих скорее сюда привёз: можа, добрее стал бы, осторожно шептали они: вдруг да услышат чужие уши!
– А то на живого не похож князь-то. Всё бледный, суровый да ярый какой-то ходит. Вот сел как-то в ладью, посадил с собою много бояр своих и поплыл по Волхову. Туды - сюды, туды - сюды, всех рабов своих примучил, всю воду в реке взбаламутил, а нашёл ли чего - не сказал. Речи же горячие вёл со своими людьми, да и наших многих допытывал. Видно, строить крепость у нас собирается…
Каждый день сказания о делах варяжского князя росли и ширились, а Рюрик, как водится, о них ничего и не знал.
– …Вот месяц прошёл после убийства Вадима, другой идёт… Город наш заполнили родичи да ратники варяжского князя. Замкнулись все как-то в доме Вышаты и споры горячие завели. А Вышата ходит хмурый, исхудалый; видать, душою примолк. Волхвы как-то пытались подловить его, поспрашивать, что да как, да испугались одного взора его. Помутился взор у бедного. Ужели не пояснеет?
– вздыхает сказитель и ждёт ответного вздоха слушателей. И слушатели сочувственно вздыхают разом и разом глаголят: "Ай-яй, бедный Вышата!" - затем смиренно ждут продолжения сказа.