Рыжая
Шрифт:
— Вот дерьмо! — я хлопаю рукой по рулю. Я должна была заехать за ней в пять, а сейчас у меня даже нет возможности позвонить в детский сад. Завожу машину и, не глядя, сдаю назад. Раздается автомобильный гудок, а затем дребезжащий скрежет металла. Мне даже не нужно смотреть на бампер, чтобы понять, что все плохо. Я выпрыгиваю из машины и нетвердой походкой иду к ее задней части. Бампер моего «Рэндж Ровера» впечатался в старенький «Форд». Это выглядит комично. Я подавляю желание рассмеяться, а затем и желание расплакаться потому, что замечаю мигающие синие и красные огоньки полицейской машины, приближающейся к нам. Водитель «Форда» — пожилой мужчина. На пассажирском сиденье сидит его жена, держась рукой за шею. Я закатываю глаза
Я наклоняюсь к окну, чтобы увидеть старую каргу.
— Да неужели? — говорю я через окно. — У вас действительно болит шея?
Ну, конечно же, скорая помощь следует за полицейскими и въезжает на парковку. Медики выпрыгивают из машины и бегут к «Форду». Я не вижу, что происходит дальше, потому что ко мне уже приближается офицер полиции, который выглядит очень злым, и у меня есть всего несколько секунд, чтобы прийти в себя и сделать вид, что я трезва.
— Мэм, — говорит он, глядя на меня сквозь стекла солнечных очков. — Вы понимаете, что въехали в них из-за того, что ни разу не посмотрели назад? Я видел, как все случилось.
Серьезно? Я удивлена, что он может что-то видеть через свои очки в стиле Блэйда.
Я невинно улыбаюсь.
— Знаю. Я была в панике. Мне срочно нужно забрать у няни своего ребенка, — вру я. — И я очень опаздываю...
Я закусываю губу, потому что обычно мужчин возбуждает, когда я так делаю.
С минуту он изучает меня, а я тем временем молюсь, чтобы он не почувствовал запах алкоголя в моем дыхании. Я наблюдаю, как он переводит взгляд на заднее сиденье машины, где стоит детское автокресло Эстеллы.
— Предъявите ваши права и техпаспорт, — говорит он, наконец.
Это стандартная процедура — пока что все идет хорошо. Мы обходим место аварии, которое мне слишком хорошо знакомо. Я наблюдаю, как старушку грузят в машину скорой помощи и они уезжают с включенными мигалками. Ее муж, что довольно бессердечно с его стороны, остается на месте аварии, чтобы позаботиться о делах.
— Чертовы мошенники, — бормочу я себе под нос.
Офицер дарит мне слабую улыбку, но этого достаточно, чтобы понять, что он на моей стороне. Я заискиваю перед ним и интересуюсь, когда смогу уехать, чтобы забрать свою дочь.
— Было так трудно оставить ее, — говорю я ему. — У меня была деловая встреча, —
он кивает, как будто понимает меня.
— Мы выпишем вам штраф, так как это произошло по вашей вине, — решает он. — После этого вы будете свободны.
Я вздыхаю с облегчением. Приезжает эвакуатор и грузит машину. Повреждения моего «Рендж Ровера» минимальны, особенно в сравнении с «Фордом», который практически сложился пополам. Мне сообщили, что со мной свяжется страховая компания, и, несомненно, они наймут адвоката в ближайшие дни.
Выехав с парковки, я испытываю облегчение от того, что моя машина едет так же, как и до этого. Кроме помятого бампера и незначительных царапин моя дорогая машина не пострадала. Но еще лучше то, что мне удалось выйти сухой из воды. Меня могли арестовать и выпустить лишь под залог. Благодаря моему актерскому мастерству и тому, что коп поддался на мое обаяние, я отделалась незначительными затратами.
Я осторожно еду в сторону детского сада и чувствую себя практически трезвой. Когда я въезжаю на стоянку, там пусто. Я нервно смотрю на часы на приборной панели. Они показывают 19:10. Кто-нибудь, ведь должен был остаться с ней. Они, скорее всего, будут злиться, но, конечно, после того, как я объясню, что случилось с телефоном и аварией, они поймут. Я нажимаю звонок на двери, после чего замечаю, что внутри темно. Прижав руки к стеклу, я всматриваюсь. Пусто. Закрыто. Все ушли. Я в панике. Точно такие же ощущения я испытывала, когда поняла, что могу сесть в
Шагая взад-вперед по тротуару, я обдумываю варианты. Я могу позвонить в полицию. Мне интересно, как там относятся к родителям, которые не в состоянии забрать своих детей из детского сада? Могут ли они отдать ребенка на попечение социальным службам? Родитель может забрать ребенка домой? С трудом мне удалось вспомнить имя директора. Дитер. Она говорила мне свою фамилию? В любом случае мне нужно добраться до телефона и как можно быстрее.
Я еду домой с такой скоростью, словно принимаю участие в съемках «Форсажа», и на подъездной дорожке меня заносит. В спешке я распахиваю дверь и, не потрудившись закрыть ее, пулей несусь прямиком к кухонному столу, где оставила телефон. Его здесь нет. У меня начинает кружиться голова. Я уверенна, что оставила его здесь. Завтра у меня будет убийственное похмелье. Думай! Впервые мне жаль, что у меня нет стационарной линии. Кому нужна стационарная линия? Я помню, как сказала это Калебу перед тем, как мы от нее избавились. Я поворачиваюсь к лестнице, и сердце прекращает биться от удивления.
— Не это ли ищешь?
Прислонившись к дверному косяку, за мной наблюдает Калеб. В руках он держит мой драгоценный iPhone. Я изучаю его лицо. Он кажется спокойным, а это значит, что он не знает, что Эстеллы со мной нет. Или, может он думает, что она с моей мамой. Я не говорила ему, что отвезла ее этим утром в аэропорт.
— Ты вернулся раньше, — искренне удивляюсь я.
Он не улыбается и не встречает меня со своей обычной теплотой. Вместо этого он изучает мое лицо. Зажав телефон между пальцев, он протягивает его мне. Я осторожно делаю несколько шагов к нему, пытаясь не выдать себя. Калеб знает меня, как облупленную. Приподнявшись на цыпочки, я целую его в щеку и забираю телефон. Теперь мне нужно выбраться наружу и тогда, возможно, я смогу придумать что-нибудь, позвонить кому-нибудь и... НАЙТИ РЕБЕНКА!
Я отступаю на несколько шагов.
— Ты пропустила звонок. Точнее четырнадцать, — небрежно говорит Калеб, слишком небрежно. Напоминает затишье перед бурей или низкий утробный рык, который можно услышать, перед тем, как волк кинется разрывать вам трахею.
Я сглатываю. В горле словно песок застрял и я тону… задыхаюсь. Мой взгляд мечется по комнате. Господи, как много он знает? Как мне это исправить?
— Очевидно, ты забыла забрать Эстеллу из детского сада..., — и он умолкает. Невидимая рука разжимает мне челюсти и вливает страх в горло. Я захлебываюсь им.
— Калеб..., — начинаю я. Он поднимает руку, чтобы остановить меня, и я замолкаю, потому что даже не знаю, что сказать.
Я бросила нашу дочь в захудалом детском саду потому, что...
Твою ж мать!
Я не настолько изобретательна. Мысленно я ищу всевозможные оправдания.
— Она… она здесь? — спрашиваю я шепотом.
Челюсти Калеба — самая «эмоциональная» часть лица Калеба. Я «читаю» по ним его эмоции. Челюсть у Калеба квадратная, мужественная, ее смягчают только чересчур пухлые губы. Когда он доволен кем-то, его челюсть тоже довольна и хочется провести по ней кончиками пальцев, дотянуться и пробежаться по ней поцелуями. Но сейчас его челюсти «злятся» на меня. Его белые от гнева губы сурово сжаты. Мне страшно.